Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул
— Я еще кое-что нашел, — говорит Пол и, поймав ее рассеянный взгляд, спрашивает: — Не возражаете, если я на время это у вас одолжу? — И он показывает ей ранец с тетрадями.
— Неужели все-таки нашел? И что там сказано?
— Там сказано… — собирается с духом Пол, — что ваша мать действительно получила картину в подарок.
— А что я вам всем говорила! Я же говорила, что моя мать не была воровкой! Всю дорогу твердила! — восклицает Марианна Эндрюс и, не дождавшись ответа от Пола, медленно произносит: — Значит, вы отдадите их миссис Халстон.
— Не уверен, что это самое правильное решение. При наличии дневников мы с треском проиграем дело.
— Как прикажешь тебя понимать?! — хмурится Марианна Эндрюс. — Ты что, не отдашь ей дневники?
— Да, вы все правильно поняли, — говорит Пол и лезет в карман за авторучкой. — Но если я оставлю их здесь, не вижу препятствий, чтобы вы сами отдали ей дневники. — Он что-то пишет на бумажке и протягивает ее мисс Эндрюс: — Вот номер ее сотового.
Они с минуту молча смотрят друг на друга. Марианна Эндрюс вся сияет, словно только что произвела переоценку ценностей.
— Я сделаю это, мистер Маккаферти.
— Мисс Эндрюс?
— Я тебя умоляю, зови меня просто Марианна!
— Марианна, думаю, лучше держать язык за зубами. Не уверен, что в некоторых кругах нас правильно поймут.
— Вас здесь не было, молодой человек, — энергично кивает она и на секунду задумывается. — А вы уверены, что не хотите, чтобы я рассказала миссис Халстон? Что именно вы…
Пол мотает головой и засовывает ручку обратно в карман:
— Пусть все идет, как идет. Мне достаточно того, что она выиграет. — Он наклоняется и целует ее в щеку: — Самая важная тетрадь за апрель сорок пятого. Дневник с загнутым уголком.
— Апрель сорок пятого.
От понимания чудовищности того, что он сделал, Полу становится нехорошо. КРВ, Лефевры теперь проиграют дело. Должны проиграть, судя по тому, что он прочел. «Интересно, предательство ради благой цели считается таковым или нет?» Ему срочно нужно выпить. Ему срочно нужно глотнуть свежего воздуха. Словом, что-то срочно нужно сделать. «А не сошел ли я с ума?» Но пред глазами вновь стоит лицо Лив, на котором написано облегчение. Ему хочется снова увидеть ее слегка растерянную, широкую, застенчивую улыбку.
Пол надевает пиджак, протягивает Марианне связку ключей. Но та неожиданно трогает его за плечо.
— Знаешь, я скажу тебе, каково это — пять раз побывать замужем. Вернее, пять раз побывать замужем и остаться друзьями с ныне здравствующими бывшими мужьями, — говорит она и, загибая узловатые пальцы, уточняет: — Выходит, с тремя. Такое не проходит зря. Ты узнаешь все про любовь, — важно кивает она, и Пол расплывется в ухмылке. Но, похоже, она еще не закончила. Ее рука, лежащая у него на плече, оказывается на удивление сильной. — Но самое главное, мистер Маккаферти, чему я научилась, так это пониманию того, что жизнь состоит не из одних только побед.
31
Генри встречает ее у заднего входа в здание суда. Он говорит с набитым ртом сквозь облако крошек от шоколадного круассана. Лицо его, как всегда, румяно, а речь нечленораздельна.
— Она не хочет это отдавать никому другому.
— Что? Кто не хочет?
— Она. Она у главного входа. Пошли! Пошли!
И, не дав ей опомниться, Генри тащит ее за руку через лабиринт коридоров, заставляет преодолеть несколько пролетов каменной лестницы и приводит в центральный вестибюль за постом охраны. Марианна Эндрюс, в фиолетовом пальто, с широкой клетчатой повязкой на голове, уже ждет у ограждения. При виде Лив она издает громкий вздох облегчения.
— Господи, с вами просто невозможно связаться! — выговаривает она Лив, протягивая ей пахнущий плесенью старый ранец. — Я вам звоню, звоню, и все без толку.
— Простите, — удивленно моргает Лив. — Я больше не подхожу к телефону.
— Все тут, — показывает Марианна на дневник. — Все, что вам нужно. Апрель сорок пятого.
Лив изумленно смотрит на потрепанную тетрадь у нее в руках. И не может поверить своим глазам.
— Все, что мне нужно?
— Картина, — сердито отвечает Марианна. — Я тебя умоляю, девочка! Ну не рецепт же гумбо с креветками!
И завертелось. Генри бежит к судье с просьбой сделать перерыв в заседании. С дневников снимаются копии, нужные места подчеркиваются, их содержание предоставляется адвокатам Лефевра для ознакомления, согласно норме о предоставлении информации. Лив с Генри сидят в уголке кабинета, изучая отмеченные закладками места в тетрадях, а Марианна трещит без остановки, она, дескать, всегда знала, что ее мама не воровка, и этот чертов мистер Дженкс может теперь сварить свою голову и съесть ее на завтрак.
Помощник адвоката приносит кофе с сэндвичами. Но у Лив от волнения кусок не лезет в горло. Сэндвичи так и остаются лежать нетронутыми в картонной упаковке. Лив смотрит на дневник, до сих пор не в силах поверить, что в этой тетради с обтрепанными страницами, возможно, таится ответ на все ее вопросы.
— Ну, что скажете? — спрашивает она, когда Генри и Анжела Сильвер заканчивают разговор.
— Скажу, что это, возможно, хорошая новость, — отвечает Генри, но его широкая улыбка говорит о том, что он явно преуменьшает значение произошедшего.
— Ну, похоже, все совершенно ясно, — вступает в разговор Анжела Сильвер. — Если мы сможем доказать, что в последних двух эпизодах передачи картины из рук в руки не было ничего противоправного, а также с учетом того, что доказательства по первому эпизоду крайне неубедительны, тогда мы, если можно так выразиться, снова в игре.
— Спасибо вам большое, — улыбается Лив, не в силах поверить своему счастью. — Спасибо, мисс Эндрюс.
— Ой, а уж я-то как рада! — машет Марианна рукой с сигаретой. Никто не решился ей сказать, что здесь не курят. Женщина наклоняется вперед и кладет костлявую руку Лив на колено: — А ещеон нашел мою любимую сумочку.
— Простите?
Марианна сразу перестает улыбаться и делает вид, что поправляет браслет.
— Ай, да ничего особенного. Не обращай на меня внимания, — слегка краснеет она под пристальным взглядом девушки и быстро меняет тему: — Ты будешь есть сэндвичи?
Раздается телефонный звонок.
— Ну ладно, — положив трубку, говорит Генри. — Все нормально? Мисс Эндрюс, вы готовы зачитать суду отрывки из дневников?
— У меня как раз с собой мои лучшие очки для чтения.
— Прекрасно, — делает глубокий вдох Генри. — Все, нам пора.
30 апреля 1945 г.
Сегодня все сложилось для меня совершенно неожиданно. Четыре дня назад подполковник Дейнс сказал, что я могу поехать с ними в концлагерь Дахау. Дейнс неплохой парень. Сперва он показался мне слегка заносчивым, но после того, как я высадилась в «Омаха-бич» с «Кричащими орлами» и стало понятно, что я не какая-то там скучающая домохозяйка, которая будет приставать к нему с кулинарными рецептами, он немножко оттаял. Сто первая воздушно-десантная дивизия сделала меня почетным товарищем, и теперь, когда у меня есть такая же нарукавная повязка, я стала одной из них. Итак, решено, я поеду с ними в лагерь, напишу материал о тех, кто там сидит, может, возьму парочку интервью у узников об условиях заключения и подошью к делу. На радио тоже ждут короткого обозрения, так что надо запастись магнитофонной пленкой.
Итак, в 6:00 я уже была в полной боевой готовности, даже с нарукавной повязкой, и чертыхнулась, когда он вошел без стука.
— Что так, подполковник? — игриво спросила я, продолжив причесываться. — А я и не знала, что вы на меня запали.
Это стало между нами расхожей шуткой. Он, в свою очередь, любил говорить, что у него есть пара походных ботинок, которые, пожалуй, постарше меня будут.
— Планы изменились, дорогуша, — сказал он, закуривая, чего обычно не делал. — Не могу тебя взять.
Я так и застыла с расческой в волосах.
— Ты что, меня разыгрываешь? — В «Нью-Йорк реджистер» уже освободили для меня две полосы, и никакой рекламы.
— Луанна… мы даже не предполагали, что обнаружим такое. И у меня приказ до завтрашнего дня никого туда не пускать.
— Ой, да брось!
— Я не шучу, — сказал он и, понизив голос, добавил: — Ты прекрасно знаешь, что я собирался взять тебя с собой. Но ты даже представить себе не можешь, что мы вчера увидели… Мы с парнями всю ночь заснуть не могли. Там повсюду были старые женщины и дети, и они бродили, как… Я хочу сказать, совсем малыши… — Он покачал головой и отвернулся. Дейнс — парень не из слабонервных, но, клянусь, он готов был расплакаться точно ребенок. — А еще снаружи там стоял поезд, а в нем трупы… тысячи трупов… Человек такого сделать не может. Точно не может.
