Дмитрий Вересов - День Ангела
— Будь здоров, — поднял рюмку Вадим Михайлович. — А с кем же? Сначала-то? Не поверю, что один.
— Не один. С одной рыжей лисой-музыкантшей. Красивая женщина и очень, знаешь, взрослая.
— Сильно влюблен?
— Знаешь, Вадька, я этого слова давно уж не понимаю. Это для мальчиков: кровь кипит шампанским, и гений чистой красоты на пьедестале. А я перерос. Больше ценю тепло, а не обжигающий пламень. Долгое тепло золы, а не костерок, до поры полыхающий. Горький дым от него.
— Красиво сказал, Олежка. Прямо поэт, — оценил Вадим Михайлович. — Нет, я не смеюсь, честно. Я хорошо это понимаю. Сам так чувствую.
— Да ну? — удивился Олег Михайлович. — Неудачный брак?
— Как тебе сказать? — задумался Вадим Михайлович. — Наверное, все же удачный. Благополучный. И сын знаменитость. Он ведь исключительно талантливый скрипач, мой Яша. Летает по миру на крыльях юной славы с трепетной скрипкой на плече. Что ты ухмыляешься? Не один ты поэтом на старости лет сделался.
— Я не ухмыляюсь, Вадька. Я вот… водку наливаю. Будь здоров, братец.
— Будь здоров, — испил Вадим Михайлович и закусил балычком. — Так вот. Сын у меня есть, он же и лучший друг, хотя и перелетный. А Оксана, супруга… Вот вопрос, есть ли. Этакое у нас августейшее семейство получилось в результате четвертьвековой эволюции на израильской почве. Ты, должно быть, слышал, что я женился и уехал? Нет?
— Откуда? Меня ведь отец к себе с давних пор не допускает.
— Товарищ по несчастью. Но я, знаешь, пробился, видел их. Отца чуть преступные лекари не загубили. Но он поправится. Потом расскажу. А сейчас… Тьфу ты, сбился с мысли…
— Выпьем?
— Давай! Так вот, когда меня в партийно-комсомольских инстанциях приложили мордой об стол (я тогда считал, что из-за Инессы диссидентствующей и всей ее компании), когда приложили, я обиделся на весь свет и женился. Можно сказать, прямо на пляже женился. Пришел, увидел и… возлег. Очень мне понравилась Оксана. Сдобный пирожок, как выразился какой-то ее родственник или друг родственника, не помню уже. У нее масса милых, смешных, жизнерадостных и надоедливых еврейских родственников. Она приемная дочь в семье, но это неважно. В общем, поженились, родили Яшу и уехали, к ужасу мамы и отца. Оксана страшно пробивная и энергичная, как молотилка. Это я, заметь, с уважением говорю. Она крутилась, работала и стала вице-мэром Хайфы. И вот теперь что мы есть? Королевствующая супруга и при ней аз, убогий, принцем-консортом, или как там их называют, королевиных мужей.
— Не прибедняешься?
— Прибедняюсь, — признался Вадим Михайлович. — Все в ажуре, на самом-то деле. Все у меня есть: любимая работа, деньги и так далее. И ты знаешь, я стал отличным врачом. Яне хвастаюсь, это действительно так. А знаешь почему? Потому что у меня ничего не было, кроме работы. Все остальное — как сон, как зрелище по телевизору. Хочется вытянуться на диване и переключить на другой канал. Тягомутное кино, а не жизнь. Мимо, мимо. Вся эта экзотика. Горячие камни, теплое море, чудеса цивилизации, великолепные белозубые улыбки, гладкий загар и все прочее. И так тесно! Ты не представляешь, как тесно. Не страна, а однокомнатная квартирка, вот как эта. И все всё про тебя знают, потому что и слышимость, как в блочной пятиэтажке. Ты скажешь, я преувеличиваю?
— Скажу, пожалуй, доктор. Это оттого тебе тесно кажется, что ваше августейшее семейство, как я понимаю, на виду.
— С этим я справился. Ну почти справился. Не так и сложно было наплевать на светские мероприятия и просто работать. Я работал, вкалывал, учился и набирался опыта и… страшно подводил Оксану. Ей ведь на приемах следовало опираться на чью-то руку, на мужнюю, разумеется, раз дама при семье. А рука-то в отсутствии. Сплетни, слухи, всякие недоразумения, ссоры. Вот так и пошла трещина. А теперь уж не трещина, а целая пропасть, а над нею шаткий плетеный мостик, да и он прогнил. И оба мы с ней это знаем. Но пока притворяемся, что все путем.
— Так как же?
— Кое-что решено. Решено открыть в Петербурге филиал клиники, той клиники, которой Оксана владеет в Хайфе. Филиал открывается для меня. Вот так вот. Будем жить врозь и соблюдать светские приличия. На расстоянии. И… Ах ты, черт!
Вадим Михайлович неловко повернулся на стуле, чтобы достать из пиджака, косо висевшего на спинке, заголосивший мобильный телефон. Легка на помине, звонила Оксана Иосифовна.
— Ну! И как это понимать?! — Олегу Михайловичу великолепно был слышен громкий голос Оксаны. — И как это понимать?! Пять утра! — возмущалась Оксана Иосифовна. — В пять утра у меня нет ни мужа, ни сына! И где они?! Яша не с тобой, Вадик?!
— Не со мной, — коротко ответил Вадим Михайлович.
— А где?! Где мальчик?!
— Не знаю. Он уже большой. И знаменитый.
— А ты где, Вадик?! По-моему, ты выпил!
— Верно, выпил! И… И у меня важные дела! Неотложные.
— Знаю я эти важные дела! Одни посиделки неизвестно с кем, а не дела! Когда ты, интересно знать, приедешь?
— Когда надо. Когда дела кончатся, — нагрубил Вадим Михайлович и отключил телефон. — Наливай еще, Олежка. До чего-нибудь мы да досидимся.
— Я тут, Вадька, Франика вспомнил, — сообщил вдруг Олег Михайлович. — Я бы, пожалуй, повидал паршивца.
— Все мы трое паршивцы, — загоревал пьяненький Вадим Михайлович. — А папа с мамой стареют…
* * *Что касается Яши, то пропадал он ночью не где-нибудь, а на Шестнадцатой линии, куда пригласила его Таня полюбоваться выставкой и познакомить с друзьями.
Прибыл он туда очень поздно, когда Таня уже перестала дивиться его отсутствию и начала обижаться. Прибыл он поздно и привел с собою Аню, которой весь вечер помогал и покровительствовал.
Аня приняла решение съехать со съемной квартирки на Зверинской, где была так счастлива все лето. Ее тайные надежды на то, что все образуется, перемелется и Никита вернется, рухнули в одночасье, когда она увидела его в «Орфеуме» расфуфыренного и под руку с невероятной красоткой в пылающем бархате. А глаза у красотки были шлюшьи, и обтянутые тонким бархатом бедра тоже, и длинные дорогие ногти, и нарисованный рот, и горячая шея, и бриллианты, и блестящая черная густая грива, и…
Ане хорошо и спокойно танцевалось, пока вдруг не явилась эта, оказавшаяся женою Олега Михайловича. За что Олег Михайлович ударил на людях свою жену, Аня так толком и не поняла. Почему он не смог сдержаться? Ведь сам-то… Сам-то был на свидании с ее мамой. Неужели так ревнив? Непохоже. Мама намекала, что его брак давно уже не брак, а ненадежное перемирие с почти ежедневными пограничными конфликтами, что грядет со дня на день громкий бракоразводный процесс с разделом немалого имущества. И вряд ли Олег Михайлович в этом смысле водил маму за нос. Маму за нос вообще водить невозможно, что Аня усвоила еще в раннем детстве. А вот мама Света кого угодно проведет и улыбнется при этом симпатичной ручной лисичкой, и никто-никто на нее не обидится.
