Филип Дик - Голоса с улицы
Послышался голос Хедли, приглушенный толстым небьющимся стеклом.
«Впусти меня!»
Голос призрака. Фергессон прислушался, расслышал слова, затем откинул ленту счетной машины на стол… и она начала скатываться. Он попытался игнорировать Хедли, сделать вид, будто никто не кричит и не стучит на улице. Тяжелые удары кулака о стекло разносились эхом по магазину – зловещий грохот, мешавший работать и заниматься привычными делами.
Стук прекратился. Хедли стоял, тупо заглядывая в окно: инертный и беспомощный. От такого зрелища Фергессон занервничал: неужели этот придурок не понимает, что не сможет войти? Фергессон попытался продолжить работу, но это было бесполезно. За запертой дверью по-прежнему высилась темная фигура, заслоняшая серый тротуар и припаркованные машины.
– Впусти меня! – заорал Хедли.
Фергессон поморщился: лента выскользнула из руки, и он остался сидеть неподвижно, склонив голову, в ожидании следующего удара. Фергессон понял, что он обязательно последует, и в оцепенении замер.
Он даже не догадывался, что в Хедли столько неприязни. Фергессон никогда не понимал подлинных масштабов его ярости: теперь же, когда все вышло наружу, изумился и испугался. Он вновь попытался вернуться к работе, но безуспешно. Совершенно невозможно было игнорировать то, что происходило снаружи: нельзя было делать вид, будто ничего этого нет.
Магазин сотрясался от гулких раскатов: Хедли всем весом навалился на стекло. Потрясенный Фергессон непроизвольно поднял глаза. Лицо Хедли потемнело и исказилось, взгляд затуманило отчаянное, звериное бешенство, а щеки болезненно раздулись. Он плотно прижимался к двери, невидящими глазами заглядывая внутрь, стараясь отыскать хоть какое-то живое существо, чтобы сосредоточить на нем внимание.
Уходить он не собирался.
Фергессона охватили страх и стыд – не за себя, а за Хедли. Ведь за спиной у парня уже собралась горстка прохожих, привлеченных шумом. Они бросали быстрые, довольные взгляды… Фергессон униженно отвернулся, задумавшись, вынесет ли он неминуемую развязку? Есть ли хоть какой-то смысл или резон в мире, где возможны подобные вещи?
– Впусти меня! – завопил Хедли.
Незачем говорить «нет» – это настолько очевидно, что слова излишни. Фергессон даже не потрудился поднять голову, а сконцентрировался на пресс-папье, стоявшем на краю стола. Пресс-папье представляло собой полый шар с миниатюрным пейзажем внутри: крошечный домишко, дерево, посыпанная гравием дорожка. На крыше домика лежали какие-то белые частички: стоило повернуть шар, они всплывали и кружились.
Тишина.
Фергессон настороженно всмотрелся. Хедли исчез. Он ушел? Сдался? Наконец-то понял, что больше не попадет внутрь, что сам, собственноручно лишил себя права доступа?
Как только Фергессон задышал спокойнее, Хедли появился вновь. Он нес что-то в руках. Кирпич.
Фергессон тут же вскочил, схватил телефон и набрал номер.
– Пришлите полицейского, – сказал он телефонисту из муниципалитета.
– Да, сэр, – спокойно ответил мужской голос. – Какой адрес?
Фергессон назвал адрес и бросил трубку. Он уже наполовину спустился по лестнице на главный этаж, когда кирпич с грохотом разбил стеклянную дверь. Фергессон не видел этого, а только услышал оглушительный звон посыпавшегося стекла. Добравшись до входа в магазин, Фергессон обнаружил, что Хедли удалось пробить дыру размером с баскетбольный мяч. В нее таращилось его разъяренное, перекошенное лицо, покрытое кровавыми царапинами от разлетевшихся осколков.
Хедли просунул руку в отверстие и стал нащупывать внутреннюю дверную ручку. Все напрасно: замок был закрыт, а ключ лежал в кармане у Фергессона. Хедли продолжил обследовать внутреннюю сторону двери, выдергивая и осматривая неровные осколки стекла, преграждавшие путь, а затем он вдруг вставил плечо в дырку и пихнул дверь.
Стекло ввалилось внутрь и с шумом посыпалось на пол. Обрушился целый кусок, а отверстие превратилось в зияющую наклонную прорезь размером один на два фута. Пальто Хедли распоролось и свисало клочьями на руках и плечах. Кучка людей у него за спиной разрослась до большой толпы. Никто не шевелился и не предпринимал попыток приблизиться к сумасшедшему. Люди с бледными лицами зачарованно и испуганно наблюдали, как Хедли отступил от двери и встал, широко расставив ноги, задыхаясь и вытирая кровь со щеки.
– Впусти меня! – взмолился он. Теперь его голос слышался четко – резкий, агонизирующий, уже какой-то нечеловеческий. Но Фергессон даже не шелохнулся, чтобы открыть то, что осталось от двери. Напряженно, неподвижно прислушиваясь, он задавался вопросом, где же полиция, почему она до сих пор не приехала?
Фергессон понял, что собирается сделать Хедли, еще до того, как тот задвигался. Секунду Хедли постоял на цыпочках, покачиваясь и стараясь обрести равновесие, а затем, наклонив голову и выставив вперед плечи, с грохотом влетел в неровное отверстие. Он ударился с ошеломительной силой: осколки разлетелись повсюду, осыпав дождем Фергессона, впившись в пол, в телевизоры, в прилавок. Люди на улице в ужасе разинули рты.
Хедли втиснулся в отверстие и бесцельно забарахтался – изуродованное, гротескное, истекающее кровью существо. Его тело беспорядочно трепыхалось, точно сгусток рефлексов и мышц, лишенный центральной нервной системы. Сломанные пальцы ощупали края оставшегося стекла: Хедли вздрогнул и затем стал постепенно просачиваться внутрь. Из спины и рук торчали осколки, вонзившиеся в плоть. Скулы влажно блеснули ужасающей белизной. Левый глаз на ниточке свисал на щеку, часть нижней челюсти была срезана.
Когда судорожно извивавшееся существо ринулось головой вперед, к обочине с заунывным воем подкатила полицейская машина скорой помощи. Толпа расступилась перед полицейскими, и они быстро подошли к двери.
Фергессон пробрался вперед и открыл дверь. Он успел распахнуть ее до конца, прежде чем его страшно вырвало у края прилавка, где одиноко мигала призрачно-голубым светом дежурная лампочка. В магазин вломилась бригада медиков и столпилась вокруг Хедли. Спустя долгое время они уложили его на носилки и отнесли к карете скорой помощи. Минуту спустя снова завыла сирена, и санитарная машина аккуратно вписалась в поток транспорта.
– Это вы звонили? – обратился полицейский к Фергессону. – Вы владелец этого магазина?
– Да, – насилу вымолвил Фергессон и опустился на подоконник, между картонными стендами и тряпками для пыли, рядом со степлером. – Он серьезно ранен? Выживет?
– Все будет нормально, – ответил полицейский. – Его залатают. Во всяком случае, большую часть, – он достал блокнот и карандаш; тем временем другой полицейский разгонял напуганную, любопытную толпу. – Вы знакомы с этим человеком?
– Да, я знаком с этим человеком.
– Вы хотите предъявить уголовное обвинение или хотите спустить все на тормозах? – полицейский перевернул страницу в блокноте. – Возможно, вам следует спустить все на тормозах.
– Я спущу все на тормозах, – сказал Фергессон. – Я не хочу предъявлять никаких обвинений.
– Вы застрахованы? – спросил полицейский, указав на раскуроченную стеклянную дверь, пока другой полицейский неуклюже пытался закрыть дверную раму.
– Да, я плачу страховку уже двадцать лет.
Сквозь зияющее рваное отверстие в двери проникали звуки – шум автомобилей и приглушенные голоса. Ночной ветер доносил эти неравномерные звуки с улицы, смешанные голоса людей и машин.
– Я позвоню его жене, – сказал Фергессон, нетвердо встав на ноги.
– Мы сами можем позвонить, – произнес полицейский.
– Это моя вина, – возразил Фергессон, подойдя к телефону и взявшись за трубку. – Я и позвоню.
Часть четвертая
Ночь
На переднем сиденье «хиллман-минкса» сидел Дейв Гоулд: вцепившись в руль, он с серьезным видом всматривался в дорогу. Дейв ехал осторожно, сознавая ответственность, избегал ям и рытвин: крошечная английская машинка скользила в потоке машин, переезжала через железнодорожные пути, катилась мимо заводов, закоптелых магазинов и высоченных деревянных домов, потускневших от старости и ветхости.
– Ребро не болит? – с тревогой спросила Лора, обернувшись на сиденье к Стюарту Хедли.
– Все хорошо, – ответил тот.
Сидевшая рядом Эллен сжала его ладонь.
– Мы почти приехали. Надеюсь, ты не слишком расстроишься – это совсем не такая квартира, как у нас была. Она немного… – Эллен нервно взмахнула рукой. – То есть она совсем запущенная, дорогой. Но ее можно отремонтировать: она могла бы стать очень милой.
Лора Гоулд посмотрела в упор на Стюарта Хедли.
– Как твоя челюсть? – спросила она.
– Нормально, – ответил он, слегка улыбнувшись. – Все будет хорошо.
