Джоан Роулинг - Случайная вакансия
По дороге в Поля он вернулся мыслями к вчерашнему разговору с матерью: впервые после того дня, когда Кабби его ударил, она зашла к нему в комнату.
(— Насчёт сообщения про твоего отца на сайте совета, — начала она. — Я должна… я хочу… спросить у тебя, Стюарт: это ты написал?
Чтобы набраться смелости предъявить ему обвинение, ей потребовалось несколько дней, и Пупс подготовился.
— Нет, — ответил он.
Возможно, более аутентично было бы сказать «да», но с какой стати он должен оправдываться?
— Не ты? — переспросила она тем же тоном.
— Нет, — повторил он.
— Понимаешь, очень и очень ограниченное число людей знает про папины… что его беспокоит.
— Это не я.
— Сообщение появилось в тот самый вечер, когда вы повздорили и папа тебя…
— Сказал же, это не я.
— Стюарт, ты ведь знаешь, он болен.
— Ты много раз говорила.
— Да, я много раз говорила, потому что так оно и есть! Он ничего не может с собой поделать… у него тяжёлое психическое расстройство, которое причиняет ему бесчисленные страдания и беды.
У Пупса запищал мобильник: пришла эсэмэска от Эндрю. Пупса словно ударили под дых: Арф уезжает навсегда.
— Стюарт, я с тобой разговариваю…
— Знаю… что?
— Все эти сообщения… про Саймона Прайса, про Парминдер, про папу… эти люди тебе знакомы. Если за всем этим стоишь ты…
— Говорю тебе, это не я.
— …то ты наносишь людям огромный вред. Тяжкий, непоправимый вред человеческим жизням, Стюарт.
Пупс пытался представить себя без Эндрю. Они знали друг друга с четырёх лет.
— Это не я, — сказал он.)
Тяжкий, непоправимый вред человеческим жизням.
Сами виноваты, с презрением размышлял Пупс, сворачивая на Фоули-роуд. Жертвы Призрака Барри Фейрбразера погрязли во лжи и лицемерии, а тут их вывели на чистую воду. Безмозглые тараканы, бегущие от яркого света. Они понятия не имеют, что такое реальная жизнь.
Пупс увидел хибару, перед которой на траве валялась лысая автомобильная покрышка. Он заподозрил, что это и есть жилище Кристал, и, проверив номер дома, понял, что не ошибся. Сюда его занесло впервые. Ещё пару недель назад он ни за что не согласился бы увидеться с ней в этой лачуге во время школьного перерыва на обед, но теперь обстоятельства изменились. Он сам изменился.
Поговаривали, что у Кристал мать — проститутка. А уж наркоша — на все сто. Кристал сказала, что дома никого не будет: мать пойдёт в «Беллчепел» на очередной укол метадона. Не замедляя шага, Пупс прошагал по садовой дорожке, но неожиданно его обуяло беспокойство. Из окна спальни Кристал следила за его приближением. Она закрыла все двери на нижнем этаже, чтобы он не увидел ничего, кроме прихожей, и заранее перенесла весь хлам частью в гостиную, частью на кухню. Грязный ковёр был местами прожжён, обои — в пятнах, но тут уж она ничего не могла поделать. Хвойный аэрозоль закончился, но Кристал нашла какой-то отбеливатель и побрызгала на пол в ванной и на кухне, где воняло сильней всего.
Когда Пупс постучал, она сбежала вниз. У них было мало времени; к часу могли вернуться Терри и Робби. Но долго ли умеючи детей строгать?
— Салют, — сказала она, открывая дверь.
— Всё путём? — Пупс выпустил дым через ноздри.
Он сам не знал, что ожидал здесь увидеть. На первый взгляд дом изнутри показался ему закопчённой пустой коробкой. Мебели не было вовсе. Закрытые двери впереди и слева имели зловещий вид.
— Мы здесь одни? — уточнил он, перешагивая через порог.
— Ага, — сказала Кристал. — Пошли наверх. В мою комнату.
Она повела его за собой. Чем дальше они углублялись в дом, тем гаже становилась вонь: коктейль из гнилья и хлорки. Пупс старался абстрагироваться. На лестничной площадке тоже были закрыты все двери, кроме одной. Туда и вошла Кристал.
Пупс обещал себе ничему не удивляться, но в комнате не было ничего, кроме матраса, накрытого простынёй и одеялом без пододеяльника; в углу кучей валялись шмотки. К стенке скотчем крепились фотографии, вырванные из таблоидов: портреты знаменитостей и поп-звёзд.
Кристал сделала этот коллаж накануне, вдохновившись видом стены в спальне Никки. Готовясь к приходу Пупса, она решила придать своей комнате более гостеприимный вид. Задёрнула тонкие занавески. Они окрашивали дневной свет в голубоватый оттенок.
— Дай посмолить, — попросила она. — Страсть как хочется сигаретку.
Он дал ей прикурить. Раньше он не видел, чтобы она так психовала; ему больше нравилось считать её дерзкой и многоопытной.
— Время поджимает, — напомнила она и принялась раздеваться, не вынимая изо рта сигарету. — Скоро мама придёт.
— Она в «Беллчепел» пошла, да? — уточнил Пупс, стараясь мысленно вернуть Кристал её жёсткий облик.
— Угу, — подтвердила Кристал, сидя на матрасе и стаскивая спортивные штаны.
— А что будет, если клинику закроют? — спросил Пупс, снимая пиджак. — Ходят такие разговоры.
— Без понятия, — сказала Кристал, но ей стало страшно; материнская сила воли, хрупкая и уязвимая, как неоперившийся птенец, могла сломаться от малейшего толчка.
Кристал уже разделась до нижнего белья. Снимая ботинки, Пупс заметил нечто рядом с кипой одежды: маленькую пластмассовую шкатулку с откинутой крышкой, а внутри — свернувшиеся кольцом знакомые часы на ремешке.
— Это часы моей мамы? — изумился он.
— Ты чё? — Кристал задёргалась. — Нет, — соврала она. — Они мне от бабушки достались. Не тро…
Но он уже вытащил часы из шкатулки.
— Мамины, — подтвердил Пупс, узнав ремешок.
— Ни фига!
Кристал пришла в ужас. Она уже почти забыла, как у неё оказались эти часики. Пупс умолк, и это ей не понравилось.
Часы, которые Пупс держал на ладони, одновременно были для него и вызовом, и упрёком. Он попеременно представил, как выходит отсюда, небрежно засовывая часы в карман, или, пожав плечами, возвращает их Кристал.
— Это мои, — не сдавалась она.
Ему не хотелось изображать из себя полицейского. Он хотел быть выше закона. Но вопрос решился сам собой, когда он вспомнил, что это подарок матери от Кабби: вернув часы Кристал, он продолжил раздеваться. Красная как рак, Кристал сдёрнула лифчик и трусики и голая нырнула под одеяло.
Оставшись в одних трусах-боксерах, Пупс подошёл к ней с запечатанным презервативом в руке.
— Это нам без надобности. — У Кристал сел голос. — Я пилюли глотаю.
— Да ну?
Она подвинулась, освобождая для него место на матрасе. Пупс забрался под одеяло. Стягивая с себя трусы, он гадал, не врёт ли она про пилюли, как врала насчёт часов. Но ему хотелось разок попробовать без резинки.
— Давай, — прошептала она и, вытащив у него из пальцев серебристый квадратик, швырнула тот на скомканный рядом школьный пиджак.
Пупс представил, что Кристал от него забеременела; какие, интересно, лица будут у Тессы и Кабби, когда это выплывет наружу. У него ребёнок в Полях, его плоть и кровь. Кабби такое и не снилось.
Он залез на Кристал; вот это — он знал — и есть реальная жизнь.
VIII
В половине седьмого Говард и Ширли Моллисон вошли в пэгфордский приходской зал собраний. У Ширли руки были заняты бумагами; у Говарда на груди красовалась положенная по должности регалия — цепь с бело-голубым гербом Пэгфорда.
Доски пола жалобно скрипели под весом грузного тела Говарда, когда он направлялся к своему месту во главе шеренги исцарапанных столов. Говард любил этот зал почти так же сильно, как собственный магазин. По вторникам в этом зале собирались девочки-скауты, а по средам здесь функционировал Женский институт. В нём также устраивались благотворительные распродажи, юбилейные торжества, свадьбы и поминки; здесь годами копились запахи кофейников и поношенной одежды, домашних пирогов и мясных салатов, пыли и человеческих тел, но в первую очередь — старого дерева и камня. С потолочных балок на толстых чёрных шнурах свисали кованые латунные светильники, а путь на кухню проходил через резную дверь красного дерева.
Ширли хлопотала вокруг стола, раскладывая бумаги. Она обожала заседания местного совета. Помимо гордости и удовольствия, с которыми она наблюдала, как председательствует Говард, её не могло не радовать и отсутствие Морин; как лицо неофициальное, Морин довольствовалась теми крохами, которыми одаривала её Ширли.
Члены совета прибывали по одному и парами. Говард громогласно приветствовал каждого, и голос его эхом отдавался от перекрытий. В совете редко бывал полный кворум из шестнадцати человек; сегодня ожидались двенадцать.
Когда половина мест уже была занята, в своей обычной манере вошёл Обри Фоли: он словно двигался навстречу штормовому ветру, слегка сутулясь, наклонив голову вперёд, излучая невольную мощь.
