Евгений Сатановский - Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика
Союзники не просто так проводили денацификацию, вбивая немцам в головы их историческую вину перед человечеством. Германия должна была навечно запомнить свое место. Для чего Холокост годился вполне. Несмотря на то, что многие в Европе, а отнюдь не только немцы в нем участвовали и его организовывали. Но они оказались как бы ни при чем.
Начиная с Австрии. Которая была родиной Гитлера, Скорцени и много кого еще. Но никакой денацификации не подвергалась. И вообще оказалась не исторической родиной нацизма, а жертвой аншлюса. При всех своих политиках из числа бывших эсэсовцев. До Курта Вальдхайма включительно.
Времена менялись. В Германии евреев оставалось все меньше. Но воссоединение страны и распад СССР дали Галински шанс. Которым он с успехом и воспользовался. Ради этого он готов был принять два автобуса с руководителями еврейских организаций из постсоветских республик. Не без понимания того, что демонстрация им и через них – членам их организаций жизни евреев в Германии сделает для реализации его плана больше, чем что бы то ни было. И, скажем сразу, он не ошибся ни на йоту. И ни на пфенниг.
Берлин хорош в любое время года. Особенно весной. Шпрее река неширокая, но красивая. И – Пергамон, рейхстаг, Тиргартен с его дубами, Университет Гумбольдта, Фридрих-Штадт-Палас, заменявший советскому человеку все прочие кабаре мира… Наконец, Курфюрстендам. Бранденбургские ворота. Потсдам. Еврейский центр на Фазаненштрассе. Знаменитый Зоо. Перед евреями ожил «Клуб кинопутешественников» и старые военные хроники. Одновременно.
Причем к Восточному Берлину, где еще кое-кто бывал, прилагался Западный. Где не бывал уже совсем никто. Поскольку из «голосов» про чекпойнт Чарли услышать было еще можно. Но пересечь Берлинскую стену?! На это мало кто решался и из местных. Причем известно, кто из них остался в живых. Точнее, сколько в живых не осталось. Так что, как ни странно, при том, что мир уже был открыт и ездить можно было куда угодно и на какой угодно срок, этот наконец-то общий для всей Германии Берлин был для автора не просто еще одним западным городом.
Или это сработали фильмы о войне? В том числе художественные? В Берне туристы до сих пор ищут не существующую там Цветочную улицу, где в «Семнадцати мгновениях весны» погиб профессор Плейшнер. Берлин был городом Мюллера и Штирлица. Что для нынешнего поколения мало что означает. Но не для тех, кто приехал туда за два десятка лет до того, как написана настоящая книга.
Такова была общая благостная атмосфера. Хотя времени для прогулок по городу Галински своим гостям оставил немного. Тем более что до Берлина автобусы дошли уже в полной темноте. Под показательные причитания присутствовавшего в группе Йом-Това о нарушении субботы и требования немедленно остановиться и переждать. Которые своей абсурдностью довели окружающих до белого каления. Остановиться – где? На трассе? Переждать что? Субботу? И как? Ждать сутки, не доехав два часа до города? Без воды и продуктов?
Страдальца уговаривали. Ссылались на примеры из Талмуда. Говорили о правилах, распространявшихся на еврейские поездки по морю. Поскольку корабль остановить нельзя. Или по степи, где не останавливались на ночлег из-за разбойников. Ругмя ругали демографа Марка Куповецкого, который со своими перекурами к месту и не к месту один на проходе через Польшу отъел не меньше часа. Поскольку курить начинал только когда все уже садились в автобусы. И загнать его туда можно было не раньше, чем сигарета была, под возмущенные вопли коллектива, докурена до конца. При том, что бить его очень хотелось, но было тогда еще рано, а усовестить не удавалось.
Впрочем, после того как маленький караван не успел в Берлин ни к первой, ни к третьей, ни к сто двадцать третьей звезде, бить кого бы то ни было стало поздно. И Куповецкого, испуганно затихшего в углу, после того, как ему было высказано все, что окружающие думают о его перекурах. И Йом-Това. Который со своей участью в качестве нарушителя шаббата смирился.
Впрочем, только после того, как ему на полном серьезе пообещали, что еще одна его жалоба, и автобус на самом деле остановится. После чего, высадив его на обочину, уедет в Берлин. Предоставив ему блюсти святость субботы. Догонять или не догонять группу. Не возвращаться в Россию, оставшись жить в местном лесу. Или возвращаться туда своим ходом. И вообще делать все, что он только захочет. И, о чудо! Наступила тишина.
А еще через час автобусы дошли до цели, и проблема рассосалась сама собой. С тех пор автор убедился, что любые споры теологического характера решаются просто. Возьмешь человека за горло, он с тобой, глядишь, и согласился. Не возьмешь – сразу, резко и жестко, он тебе вынесет весь мозг. И не усовестится, зараза! Нет другого способа, как следует поступать в критических ситуациях. Нету, и все.
На следующее утро за завтраком в Пента-отеле автор наблюдал дивную картину. По ресторану размеренно, от стойки к стойке передвигался Володя Пичхадзе. Он ел. Точнее, пробовал. Поскольку питание в немецких гостиницах отличается от любых, где автор жил. И до того. И потом. Такого количества блюд нет и не было нигде. Ни в Италии. Ни в Штатах. Ни даже в Израиле. Это нечто специфическое. Десятки сортов разного мяса. Колбас. Ветчин. Паштетов. Сосисок. Десятки сортов сыра. Копченой рыбы. Йогуртов. Десертов. Хлеба. Горы фруктов.
Ну, любят они это дело. Понимают толк. И как-то ведь не переедают. Хотя и не очень себя ограничивают. Ассортимент широкий – отель молодец. Возьми, что любишь, съешь и иди своей дорогой. Но это был не тот случай. Во-первых, такой еды большинство делегатов в жизни не видело. Во-вторых, очень хотелось есть после вчерашнего. Потому что в Польше по дороге питаться было особенно нечем. Да и некогда. А в ночном поезде Москва – Брест больше пили. И пели. Опять-таки, впереди была целая суббота. То есть спешить было некуда. Если не брать в расчет мероприятия, подготовленные Галински.
Володя их в расчет не брал. Брал он систему общественного питания Пента-отеля. Штурмом, как его земляк Кантария рейхстаг. Осваивал один тип продуктов за раз. По кусочку. Но все подряд. Такого в этом ресторане никогда не видели. И вряд ли когда-нибудь увидят. Куда это умещалось? Б-г весть. Но умещалось. Может, просто хороший аппетит был у человека. Или сказался опыт грузинских застолий. Автор на место этого бесплатного спектакля прибыл отоспавшись, примерно к половине одиннадцатого. Пичхадзе к тому времени как раз дошел до десертов. Хотелось ему их? Или он ел уже исключительно из чувства долга? На спор с самим собой? Скорее, второе.
Результат был. Процесс, как тихо сообщил он автору, был начат приблизительно в семь утра. Напомним, шел уже три с половиной часа. И через полчаса был завершен. В связи с тем, что время завтрака истекло. Официанты начали собирать еду. Останавливать их было как-то неловко. Как следствие, из того первого пребывания в Берлине автор вынес важный опыт. Еды в хорошем пятизвездочном немецком отеле хватает профессиональному отечественному едоку примерно на четырехчасовую дегустацию. При условии, что он голоден и мотивирован. Браво, Пичхадзе!
Брюссель после Берлина ничем особенным не поразил. Кроме биржи цветов. Собора. И чернокожего сенатора Джесси Джексона, на фоне которого российские участники с удовольствием фотографировались. Тем более, им было известно, что он махровый антисемит. Откликнувшийся на приглашение Всемирного еврейского конгресса именно для того, чтобы всем своим многочисленным оппонентам в США доказать, что на самом деле он относится к евреям хорошо. Просто замечательно. Хотя к некоторым…
Излишне говорить, что первым на фоне сенатора Джексона снялся Куповецкий. А так конгресс как конгресс. Ну, выступил Евтушенко. Ради которого Цвайгенбойм все-таки потратился на авиабилет. Спасибо, евреи хоть перед поэтом не опозорились. Кто-то сбежал с заседаний в Остенде на морское побережье. Застроенное низкими домами из соломенно-рыжего кирпича. Кто-то – и автор с ними – успел заехать в Брюгге.
Это были правильные пчелы, и они делали правильный мед. Крошечный населенный пункт буквально потрясал. Он оказался фантастической красоты и овальной формы старинным городом, с целехонькой центральной площадью. Где дворцы и соборы сохранились нетронутыми с тех пор, как от городка отошло море. Разорив его, но и законсервировав. С его шоколадными мастерскими. Каналами. И конкой – полувагоном-полукаретой на резиновом ходу, в которую был запряжен тяжеловоз местной породы, размером с небольшого слона. В тот, первый раз в Бельгии это было все, что удалось увидеть. Хотя и того было более чем достаточно.
Несколько лет спустя, на очередную еврейскую посиделку, автор попал в Антверпен. С его огромными купеческими домами в шоколадных с белым изразцах. Белоснежным собором. И мидиями утреннего улова из Шельды. Розовыми после варки в пиве или вине, с луком и травами. Как их там подают, с домашним маслом и горячим хлебом. Ставя рядом с кастрюлей еще одну – для раковин. В общем, хотя и не Германия, но очень хорошая страна. Была, по крайней мере.
