Вильям Козлов - Приходи в воскресенье
— Кто бы мог подумать, что из тебя получится директор крупнейшего завода! — говорил Николай. — Вроде бы смолоду ты никакими особыми талантами не отличался…
— Я тоже считал, что твой конек — это кирпичи класть на стену, — отпарировал я.
— Мы ведь хотели директором поставить своего, местного человека… Так в министерстве заупрямились: завод сложный, кругом автоматика. Мы пришлем своего, опытного, талантливого работника — и называют твою фамилию… Ей-богу, я подумал, что это просто твой однофамилец… Могло ли мне в голову прийти, что Максим Бобцов — мой однокашник, мечтатель и лирик — стал крупным организатором?
— Какой я буду организатор, это еще неизвестно, — заметил я. — А вот лириком остался — это точно. Вместо того, чтобы сразу — на завод, я весь день шлялся по городу…
— И даже не зашел первым делом представиться начальству…
— Это какой-то рок! — в притворном ужасе воскликнул я. — Через двадцать лет я снова попадаю под твое начало! Бежать, бежать из этого города!..
— Разве я был плохим начальником? — улыбнулся Николай. — Кто тебя в техникуме спас от справедливого возмездия, когда ты впутался в какую-то аферу?
— Спаси меня еще раз, — сказал я, вспомнив, что с утра крошки во рту не было. — Умираю с голоду… Хотя бы чашку чая и бутерброд.
— Теперь понятно, почему ты такой молодой! — загремел Бутафоров — голос у него и раньше был басистый, а сейчас еще больше огрубел. — Вместо водки гоняешь чаи?! — Он снял трубку и пророкотал: — Машенька, накрой-ка стол… Встретил, встретил… Где он был? От меня весь день прятался… На Дятлинке загорал… Сейчас тебе привезу этого красавца!
Он повесил трубку и весело посмотрел на меня.
— Женка ждет! Коньяк в холодильнике…
— А это ты зря, — сказал я.
— И вправду не пьешь? — удивился Николай.
— Я говорю, зря коньяк ставишь в холодильник, — улыбнулся я. — Сухое вино, шампанское, водку — это другое дело, а холодный коньяк теряет свои вкусовые качества…
— Гляди, какой специалист! — подивился Николай и подозрительно покосился на меня. — А ты, часом, браток, не того… не увлекаешься?
— Ишь тебя бросает из одной крайности в другую… — рассмеялся я. — А что, если, допустим, я зашибаю, на бюро обсудишь?
— А ты как думал? — сказал Бутафоров. — Не хватало нам директора-пьяницы. От своих некуда деваться. Полагаешь, если друзья-приятели, так тебе скидка будет?
Этого я не думал. Как-нибудь Николая я знал. Знал его прямоту, честность и железную принципиальность.
Николай достал из шкафа светлый плащ, пушистый шарф, а вот головного убора у него не было. Он и раньше-то надевал шапку, когда уже выпадал снег и ударяли морозы.
— Я тут рядом живу, — сказал он. — Прогуляемся?
Когда мы вышли на улицу, я спросил:
— Помнишь, в вашем доме жила девчонка одна… Рысь… Не знаешь случайно, где она сейчас?
Николай как-то странно через плечо посмотрел на меня и, помолчав, сказал:
— Это я мог бы у тебя спросить. Ведь ты… кажется, бегал за ней?
— А тетка ее? Ну, эта ведьма… Жива?
— А чего ей сделается — пробурчал Николай и отвернулся.
Я ничего не понимал: чего это он? Брови нахмурил, губы поджал. Как будто я в чем-то виноват… Я спросил о другом:
— Машенька, это та…
— Та самая, — сразу подобрел Николай. — Артистка, которой я после спектакля цветы дарил. Помнишь, мы вместе с тобой забрались ночью в чужой сад, а на нас собака набросилась… Тебе еще, хм… штаны спустила.
— Ты забыл, старина, это тебе, — заметил я.
— По этой самой улице ты и драпал, сверкая голой задницей, — не слушая меня, продолжал Бутафоров.
— Не я, а ты, — снова поправил я. — И даже по этой самой причине не мог своей Машеньке цветы вручить — у нее как раз была премьера в театре, — пришлось мне от твоего имени…
— А я думал, это тебя тогда собака… — улыбнулся Николай.
— Меня собаки любят, — сказал я.
— Это мы сейчас проверим, — ухмыльнулся Николай.
— Как это проверим? — заинтересовался я.
— Моя Машенька тоже любит собак, ну и, понимаешь, завела волкодава… Теперь мои родственники боятся к нам в гости приходить…
— Гм, — сказал я. — Зачем вам волкодав? Завели бы болонку или пуделя.
— Струхнул? — захохотал Николай. — А раньше ты, брат, отчаянный был.
— То раньше, — вздохнул я.
5
Месяц пролетел, как один большой напряженный день. На меня обрушилось столько разных дел, что я забывал по утрам перекидывать календарный листок и поэтому не всегда точно знал, какой сегодня день. Завод нужно было запускать, а, как это всегда бывает, после строителей осталась куча недоделок: в формовочном цехе № 1 два квадратных метра цементного пола не залили, а приемочная комиссия проглядела, потому что в этом углу какой-то болван шофер свалил железную арматуру, на складе готовой продукции протекала крыша, в котельную откуда-то стала просачиваться грунтовая вода, подвыпивший монтажник электросварщик озорства ради приварил к направляющим рельсам мостовой кран. Приревновал к мастеру крановщицу, на которой собирался жениться…
Начальник отдела кадров Колупаев то и дело подсовывал мне для ознакомления анкеты поступающих на завод. Этот хитрюга хотел заранее застраховаться от неприятностей. Людей принимаем разных, могут среди них быть и жулики и пьяницы. А потом вызову я его, спрошу: «Куда же вы смотрели, товарищ Колупаев?» А он в ответ: «Да ведь вы сами просматривали анкеты, товарищ директор». Когда Колупаев пришел ко мне с пачкой анкет в очередной раз, я сказал ему:
— Давайте договоримся сразу: я руковожу заводом, а вы ведаете набором кадров. Вы меня не отвлекаете от моих прямых обязанностей, а я — вас. Разумеется, со специалистами: техниками и инженерами — я обязательно буду беседовать, а уж рабочих оформляйте сами.
Колупаев — грузный рыхлый мужчина с незапоминающимся лицом — спорить не стал: захлопнул черную папку с надписью «К докладу» и тяжело затопал к двери. Синий лоснящийся костюм мешком сидел на нем. На пороге Колупаев обернулся.
— Чужая душа — потемки, — проворчал он. — А я ведь тоже не рентген. Принять на работу недолго, а вот потом освободиться от бездельника — целая морока…
— Не принимайте бездельников, — посоветовал я, с трудом удерживая улыбку: Колупаев и впрямь мне напомнил громоздкую рентгеновскую установку. А папка в руках — рентгеновские снимки.
Вообще-то можно понять Колупаева. Приходит по объявлению в отдел кадров человек и говорит, что хочет работать на нашем заводе. Ему предлагают заполнить анкету, написать биографию… Как справедливо заметил Колупаев, на его веку, а он работает на этой должности уже пятнадцать лет, ни один еще поступающий на работу не написал о себе плохо. Что за человек этот новый рабочий, выясняется значительно позже. И тогда, даже если он был совершенно непригоден, — уволить его действительно очень трудно. Заводской комитет горой заступался за каждого члена профсоюза.
