Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
— Факт! — развязно откликнулся генерал Петя и выпил третий стакан коньяку, лишив Петра призрачной надежды на снятие стресса. — И кстати, товарищи интеллигенты и олигархи, мы приехали.
Маленький кортеж въехал на территорию Кремля со стороны Боровицких ворот. Машина сопровождения, ввиду ее теперешней ненадобности, отстала, а микроавтобус проехал через всю кремлевскую зону и остановился у трехэтажного корпуса, лишь недавно со скандалом отреставрированного албанской строительной фирмой и хитрющим пройдохой-прорабом, изрядно погревшим на этой реставрации руки. А после отгремевшего скандала назначенным послом то ли в Гондурас, то ли в ту же самую Албанию — бог весть куда.
Троица вылезла из автобуса, и поочередно, один за другим, мужчины вошли в дверь, над которой имелась мало что говорящая непосвященному человеку табличка с надписью «Девятый подъезд». Эта часть Кремля была закрыта для туристов, а те, кому необходимо было бывать здесь по какой-либо необходимости, прекрасно знали, что означает этот «девятый подъезд».
Прошли мимо офицера охраны — капитана с зелеными погонами, поднялись в лифте на четвертый этаж. Рогачев поразился мрачности интерьера этажа: очень слабые, словно во время военной светомаскировки, немногочисленные электрические лампочки, стены, обшитые черными панелями, — все это разительно контрастировало с той деловой обстановкой, к которой давно уже привык Рогачев: мрамор, красное дерево, ультрамодные интерьеры… Словом, роскошью здесь и не пахло.
— Нам налево, — отчеканил генерал Петя и первым вошел в просторный коридор, ведущий в северное крыло корпуса.
Пройдя около сотни шагов, они оказались перед массивной двустворчатой дверью, справа от которой была прикреплена табличка с именем какого-то чиновника, а слева Рогачев увидел табличку со своим именем: «Директор информационно-политического департамента Рогачев Петр Сергеевич. Каб. 11».
Поплавский распахнул дверь, жестом пригласил всех войти, и они оказались в большой комнате с тремя фикусами в кадках, двухкамерным холодильником, стульями, креслами и массивным письменным столом, за которым сидела немного полноватая, приятная женщина-секретарь и бойко печатала, пулеметно стуча клавишами персонального компьютера. Увидев вошедших, она прекратила печатать и, не вставая, вежливо улыбнулась:
— Таня.
Рогачев, невесело окинув ту половину ее фигуры, которая возвышалась над столом, дежурно представился:
— Петр Сергеевич.
— Очень приятно. Чайку сделать? — не меняя тона, спросила Таня.
— Да работай ты, Танюх, — развязно ввинтился в разговор генерал Петя. — Мы вот с Егор Юличем твоему новому начальнику его апартаменты покажем и уйдем, а вы уж тут сами с ним решайте, чайку или кофейку или, может, мороженое с танцульками.
Таня кивнула и вновь застучала по клавиатуре.
Кабинет оказался довольно вместительным: диван, шкафы с прозрачными дверцами и с непрозрачными дверцами, большой телевизор, журнальный столик, стол для заседаний, придвинутый к большому письменному столу, по виду очень массивному и тяжелому, а на стене, над столом, портрет президента.
Рогачев кивнул на портрет:
— Он хочет меня видеть сейчас?
Генерал Петя переглянулся с Поплавским и очень серьезно ответил:
— Президент, Петр Сергеевич, он не ставит задачи. Президент, он с вас, Петр Сергеевич, в свое время стребует, тогда и встретитесь. Вот так вот.
«Свои» и «Ресурс Змея»
И началась у Рогачева совсем другая жизнь. Ушли в прошлое авральные ночные звонки и полеты на частном «Джете» вдоль экватора, а вместо этого появились: подъем в семь часов утра, водные процедуры, яичница и автомобиль с тремя «Аннами» на номерных знаках, прибывающий за Петром каждое утро в одно и то же время. В девять переродившийся олигарх сидел в своем кабинете и целый час, а то и два занимался тем, что ничем не занимался. Вернее, он, разумеется, не просто сидел и разглядывал, скажем, дверную ручку или, закинув руки за голову и полулежа в кресле, изучал потолок и портрет президента на стене, нет. Он, по его собственным словам, «шарился в Интернете».
…Здесь необходимо сказать и несколько слов об интересных свойствах того самого портрета, который висел за спиной Рогачева. Такие портреты, написанные в старинной манере одним известным художником, фамилия которого не то Глазурин, не то Жилов, есть в кабинете каждого «чиновника с мигалкой» и отличаются одним забавным свойством. Не случайно они написаны именно в старинной манере: глаза с портрета словно смотрят на обитателя кабинета, в каком бы месте он ни находился. И можно, вполне можно услышать, как какой-нибудь пассажир сине-проблескового лимузина, отдыхающий в выходной на своей даче в кругу близких и находясь под добродушным хмельком, рассказывает следующее:
— Отобедали мы с Ястрибинским в «Желтом море», все спокойно обсудили, и вернулся я к себе. Дверь закрыл покрепче, секретарше сказал, чтобы ни с кем не соединяла, а сам на диване пристроился отдохнуть. Так ведь ничего из этого отдыха не вышло!
Тут кто-нибудь из приглашенных — выходцев из того же круга — с пониманием дела спросит:
— Смотрит?
И захмелевший дачник, сокрушенно покачав головой, ответит:
— Смотрит. И так, знаете ли, становится не по себе, что мысли о послеобеденном отдыхе сами собой убегают. Встанешь с дивана на портрет не глядючи и поскорей за стол. Когда за столом сидишь, так хоть глаз его не видишь…
Что же касается Интернета, то Рогачев открыл Всемирную паутину для себя именно от скуки. Каждый день в промежутке между десятью и одиннадцатью утра приходил Поплавский, и они подолгу обсуждали самые разнообразные проекты. Собственно, Петру и не приходилось ничего выдумывать самому: для этого существовал Поплавский с целым штатом веселых безумцев, именующих себя то «креативщиками», то «модераторами общественного мнения», то еще как-то, столь же вычурно и замысловато. Рогачев лишь выслушивал соображения Поплавского по тому или иному вопросу, просматривал смету и, если не имелось возражений, давал очередному «общему проекту» зеленый свет. К чести Рогачева надо сказать, что еще ни разу он не подписывал сметы Поплавского в их первозданном, созданном не знающей границ фантазией «Юлича» виде. Именно здесь и нужен был тот самый «синдром собственника», которым болен каждый, кто хоть когда-то «мутил» собственное дело. Взятки Рогачева не интересовали, денег у него было, по любому счету, достаточно, и смета грустного Поплавского безжалостно резалась пополам, а затем еще и еще. Поплавский возражал, возмущенно краснел, вскакивал с места, зачем-то брался за дужки очков, отчего еще больше становился похож на хрюшку, но ничто не помогало. В конце концов пастырь веселых безумцев с возмущением соглашался и забирал свою смету для переделки.
