Гийом Мюссо - Здесь и сейчас
Я узнал первого полицейского, который пытался меня арестовать и которого я сбил ударом ноги. У него на голове была повязка, и смотрел он на меня недобрым взглядом, словно бы говоря: «Мерзавец!» Я без всякой наглости подмигнул ему, желая сказать: «Давай обойдемся без упреков, идет, парень?» Рядом с ним сидел еще один офицер — латиноамериканка с черными как смоль волосами, завязанными в хвост. С насмешливой улыбкой она протянула мне поношенные спортивные брюки и серую хлопчатобумажную футболку. Пока я облачался в свой новый костюм, латиноамериканка сообщила, что она будет вести протокол, и посоветовала говорить правду.
Она начала задавать вопросы, а я отвечал, сообщив, как меня зовут, сколько мне лет, назвав адрес и профессию. Она предъявила мне обвинение: эксгибиционизм в месте отправления религиозного культа, отказ повиноваться органам охраны порядка, драка с офицером полиции, а потом спросила, признаю ли я эти обвинения. Я молчал, и она пожелала узнать, нет ли у меня психического заболевания. Я заявил о своем праве не отвечать на вопросы и потребовал адвоката.
— У вас есть средства на оплату услуг частного адвоката или вы согласны на общественного?
— Я хотел бы, чтобы меня защищал мэтр Джефри Векслер, адвокат из Бостона.
Полицейская ничего не ответила, дала мне подписать показания, а потом заявила, что завтра утром я должен предстать перед судьей, затем позвала помощника, и он отвел меня в mugshot room,[9] где у меня сняли отпечатки пальцев и сфотографировали.
Прежде чем распорядиться о моем отправлении в камеру, мне разрешили позвонить.
4Без большой охоты я решил набрать номер отца, мистера Фрэнка Костелло. Я не был уверен в его доброжелательности, но знал, что только он может вызволить меня из нелепого положения, в которое я вляпался. Я позвонил Полине, его секретарше в больнице, которая когда-то была еще и его любовницей. Полина очень удивилась, услышав мой голос, и сообщила, что Фрэнк сейчас в отпуске, отдыхает с женой в Италии, на берегу озера Комо.
— Не верю своим ушам, Полина! — в свою очередь удивился я. — Отец никогда не брал отпусков и уж тем более не уезжал за шесть тысяч километров от дома.
— Все меняется, — ответила она со вздохом.
— Я не могу сейчас подробно говорить о причине моего телефонного звонка, но мне нужно переговорить с Фрэнком незамедлительно. Это крайне важно!
Полина опять вздохнула, попросила подождать и через минуту хриплый голос отца пророкотал:
— Черт! Неужели ты, Артур?
— Привет, папа!
— Почему целый год не подавал о себе вестей? Мы все с ума сходили от беспокойства!
Я не стал отвечать и в трех словах я описал ситуацию, в которой оказался.
— Но где ты целый год пропадал, черт тебя дери?!
Я чувствовал, как он злится на другом конце провода. Голос у него был глухой, словно он говорил с того света.
— Представь, не имею ни малейшего понятия, — сообщил я. — Мое последнее воспоминание — это летний день, когда ты привез бумаги, и я подписал их, став наследником маяка.
— Вот-вот, поговорим о маяке! Я видел, что ты сломал кирпичную стену. А я строго-настрого запретил тебе к ней прикасаться!
Замечание вывело меня из себя:
— Да ты только того и ждал! Ради этого все затеял! Сам купил кувалду!
Отец не стал возражать. Его гнев тоже явно был напускным, а сам он просто изнывал от любопытства. Продолжение разговора подтвердило, что я был абсолютно прав.
— Ну и… Что ты нашел за дверью?
— Вагон неприятностей! — ответил я, чтобы от него отвязаться.
— Что ты нашел?! — повторил он уже угрожающим тоном.
— Если твой адвокат вытащит меня из тюрьмы, все узнаешь.
Последовал длительный приступ кашля, потом отец пообещал:
— Сейчас позвоню Джефри. Он тобой займется.
— Спасибо. А скажи мне, папа, ты уверен, что сказал мне все, что знаешь, о маяке?
— Ну конечно! С чего бы я стал от тебя что-то скрывать? Но, может, тебе вообще не стоило ничего говорить, потому что ты меня не послушался.
Нет! Я совсем не хотел, чтобы папочка на этом закончил разговор и повесил трубку.
— В первую очередь я имею в виду дедушку.
— Ах, дедушку! Поверь, я сказал все, что знаю. Клянусь, положив руку на головки детей.
У меня невольно вырвался нервный смешок. Именно так отец всю жизнь клялся матери, что он ей не изменяет. Положив руку на головки детей…
— Фрэнк! Скажи мне правду, черт побери!
Мне показалось, что сейчас он выкашляет все свои легкие. Внезапно меня осенило. Судя по быстроте, с какой Полина меня с ним соединила, отец не отдыхал ни в какой Италии, он лежал в больнице с раком легких, но не хотел, чтобы кто-то об этом знал, и был уверен, что ему удалось опять всем навешать лапши на уши.
— Ладно, — наконец выговорил он. — Есть кое-что, о чем, наверное, тебе следовало бы знать.
Я приготовился ко всему! И ни к чему тоже.
— Твой дед жив.
Я отцу не поверил и попросил его не шутить.
— К несчастью, я не шучу.
— Что значит, к несчастью?
Я услышал глубокий вздох, потом отец сообщил:
— Салливан в Нью-Йорке. В психиатрической лечебнице на Рузвельт-Айленд.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить эту новость. Латиноамериканка в форме похлопала меня по плечу, давая понять, что я не имею права висеть на телефоне вечно. Я приложил руку к груди, прося еще несколько минут.
— И давно ты знаешь, что Салливан жив?
— Тринадцать лет.
— Тринадцать лет?!
Еще один вздох. От усталости.
— В тысяча девятьсот семьдесят девятом году, вечером, мне позвонил представитель одного благотворительного общества в Манхэттене, которое занималось помощью бомжам. Его парни нашли Салливана в Сентрал-парке. Он вел себя агрессивно, не понимал, где находится, был дезориентирован во времени.
— И ты, его родной сын, отправил его в дом для умалишенных?
— Не думай, что я отправил его туда с легким сердцем, — взорвался Фрэнк. — Но имей в виду: он исчез двадцать четыре года назад. Был очень болен, агрессивен и не поддавался контролю. Молол всякую чушь. Обвинял себя в убийстве какой-то женщины… И потом, не я сам лично решил отправить его туда. Он прошел не одну психиатрическую экспертизу, и диагноз был один: мания преследования, психоз, старческое слабоумие.
— Но как ты посмел утаить это от меня? Я имел право знать, что он жив! Ты лишил меня деда! Я мог бы его навещать! Мог бы…
— Не говори глупостей. Тебе бы не понравилось то, что ты бы увидел. От деда ничего не осталось, он превратился в овощ. Что толку его навещать? Только душу травить.
