Евгений Шкловский - ЦАРИЦА ТАМАРА
В свое время Гусин и Вин, как звали его в институте, не только дружили, но и постоянно спорили, причем довольно ожесточенно: Винер считал, что в этом мире все подчинено случаю и ничего не гарантировано, человек – такое же случайное образование, как и все прочее, и то, что он наделен разумом, вовсе ничего не значит, поскольку разум, увы, ничему не мешает, пример тому – вся человеческая история, а особенно весь двадцатый век с его зверствами. Дикая природа в этом смысле даже более милосердна, нежели человек, так что антропоцентризм, как и религия, – не более чем заблуждение или, точнее, миф, созданный, чтобы хоть как-то подмалевать грустную картину.
Такой мрачности Гусин просто не переносил, распалялся, начинал размахивать руками и произносить вдохновенные монологи. Нет, все не так, как думает Винер и многие-многие, и дальше уже следовало про “точку Омега”, научную революцию, технический прогресс и возрастание ноосферы, что в конечном счете должно привести к абсолютно новому состоянию мира. В отличие от Винера, все у него получалось весьма благостно: да, человечество проходит через разрушительные кризисы, да, природа человека, увы, не очень совершенна, но это отнюдь не останавливает поступательного движения вверх. Даже то, что некоторые люди, пусть и немногочисленные, находят в себе силы для духовного и нравственного развития, для самосовершенствования, для высокого самопожертвования, говорит о многом. Этого уже достаточно для достижения в будущем “точки Омега” и всеобщего состояния гармонии. Именно эти люди, собственно, и не дают человечеству сойти с предназначенного ему пути, пусть и делают это часто почти незаметно. Именно они являются хранителями того главного принципа, что заложен в природу человека и от которого он так легко отступается. Если все бессмысленно и безнадежно, как полагает Винер, то тогда человеку действительно не остается ничего другого, как впасть в отчаяние, которое, как и уныние, страшно вредит миру, тормозит его развитие.
Какое развитие, какое движение, возражал Винер, если даже все самые удивительные технические новшества тут же приспосабливаются к злу и берутся им на вооружение, странно только, что все это еще не окончилось каким-нибудь необратимым катаклизмом. Сколько раз в детстве ему мерещилась всплывающая над городом серебристая ракета, за чем неминуемо должен был последовать страшный взрыв и всеобщий конец. Откуда, спрашивается, в нем эта картинка, ставшая постоянным кошмаром его снов? Да, собственно, и не так важно откуда. Ладно бы речь шла о его собственной гибели, но ведь именно всеобщая, глобальная катастрофа мерещилась, в которой исчезнет и само человечество, и все нажитое им за века цивилизации.
Впрочем, все эти фантазии не имеют особого значения. Как, впрочем, и давние студенческие споры. Мало ли о чем тогда спорили, чем увлекались. Тогда все еще было внове, неопределенно, только закладывалось, и понятно, что в спорах многое вынашивалось. Теперь же все образовалось, полжизни, если не больше, минуло, никто не спорит, поскольку и так все понятно. Гусин – отличный переводчик, хотя и пьющий, Винер – преуспевающий бизнесмен, Валентина – успешный менеджер, культуртрегер, просто милая незамужняя женщина. Все, в общем, не так уж плохо. Омега, не Омега, экая разница? Да Гусин про нее не особенно и распространяется – то ли подустал, то ли разуверился, хотя если наберется серьезно, то может и раскочегариться – все-таки свое, заветное, даже очень может, и тогда в его глазах, испещренных набухшими прожилками, отчего они кажутся красными, начинает светиться то самое, давнее.
