Януш Гловацкий - Последний сторож
Что касается мистера Кейна, то познакомились мы с ним в Сайгоне. Я как раз руководил эвакуацией посольства — вьетконговцы были уже в двух шагах. Сами знаете, каковы люди. Они там чуть не поубивали друг друга за места в вертолетах, а вот мистер Кейн и мистер Жан-Пьер стояли насмерть и ни в какую не соглашались лететь без двоих четырнадцатилетних вьетнамцев — супермоделей. И знаете, в этом был весь Кейн, он в придачу заботился о каждой топ-модели как о самом себе. Чего тут говорить, широкой души был человек, потому-то его и полюбил весь мир. Короче, я тоже, как говорится, человек, так что они улетели вчетвером только благодаря мне. Я велел пропустить вьетнамских мальчишек вместо одного сотрудника посольства с женой. Вы не поверите — мистер Кейн еще в воздухе предложил мне сотрудничество.
В одну минуту я не без сожаления бросил армию и в придачу перебрался в Нью-Йорк, прямиком в Кейн-тауэр на шестьдесят пятый этаж с видом из окон. Мистер Кейн занимал двенадцать комнат на самом верхнем, шестьдесят восьмом. Под ним проживала в одиннадцати комнатах Жозефина, то есть миссис Кейн, в придачу с дочкой, то есть так было до развода, потом этот этаж заняла его последняя жена, Соня, с которой он впоследствии переехал в замок, где она три дня назад самолично закрыла ему глаза. Целый этаж непосредственно под ними занимали повара, горничные, уборщицы и прочая шваль. А на шестьдесят пятом, как я уже говорил, жил я и в придачу сорок три моих сослуживца по Вьетнаму. Про остальные этажи промолчу, потому что это тайна! Хотите я вам кое-что скажу в придачу — как на духу? Получал я много почти ни за что. А все потому, что работа на мистера Кейна была детской забавой. Вы не поверите, но на протяжении первых сорока пяти лет на мистера Кейна было всего-то тридцать три профессиональных покушения. Естественно, я не беру в расчет таких подлянок, как бомбы в письмах, посылках, автомобилях или самолетах. Ситуация обострилась, когда мистер Кейн раскрутил в придачу собственное телевидение и начал выпускать свои знаменитые «Новости Кейна». В общем и целом все шло как по маслу: мы с сербами, албанцами, русскими, китайцами либо вождями хуту заранее садились и договаривались, какие районы будут в тот или иной день разбомблены или, скажем, население каких деревень вырезано, ну и на следующее утро сразу после завтрака уже были тут как тут с кинокамерами. Одно мне совсем не нравилось: мистер Кейн в придачу взял привычку летать туда со съемочной группой и на месте лично осуществлять контроль. От этого я начал преждевременно седеть. Вы только посмотрите, мне еще и семидесяти нет, а я уже седой, о, здесь и вот здесь. Должен сказать, нервы у мистера Кейна железные, даже когда из-за общей неразберихи в наземных службах наш самолет подстрелили (по пьянке, скорей всего) ооновские миротворческие силы и мистеру Кейну пришлось катапультироваться, он отнесся к этому с юмором и падал с улыбкой на губах.
Только однажды я видел, как он вышел из себя, буквально потерял над собой контроль. А произошло это в восточном Тиморе. В тот раз генерал Макарим, кстати, человек вообще-то солидный, слишком поздно предупредил нас о готовящейся резне, должен прибавить, на редкость впечатляющей: в программу входило сжигание живьем, отрезание голов мачете и в придачу насаживание младенцев на штыки. Ну а из-за этого опоздания мы прилетели уже к шапочному разбору. Местами там, правда, еще убивали и насиловали, но на главную новость для спецвыпусков Кейна это уже не тянуло. Они попробовали было уладить дело — паблисити им ведь тоже необходимо, — пытаясь всучить нам кассету с любительской съемкой резни. Но мистер Кейн такой дешевки не допускал: швырнул кассету на газон и в придачу растоптал ее ногами.
Честно говоря, больше всего проблем было с этой его дочкой. Никакими человеческими силами не удавалось за ней уследить. Наверно, в основном тут была виновата Жозефина. Это она настояла, чтобы у дочери было нормальное детство, и запросто отправляла ее в обычную школу, в придачу с совместным обучением, приставив небольшую охрану. Не мне вам рассказывать, каковы люди. Из-за людской злобы и алчности девочку в среднем два раза в неделю похищали, а на мою голову только лишние хлопоты. Во-первых, приходилось набирать новых телохранителей на место застреленных, а в придачу доставлять похитителям выкуп. Конечно, мистер Кейн, как всякий родной отец, обожал свою Бетани и выкуп платил не торгуясь. Только один-единственный раз эти портачи из ФБР убедили его отказаться от переговоров, и вот тогда ее начали в придачу кромсать. Как сейчас помню, шесть недель кряду каждый божий день, даже в праздники, ее доставляли по кусочку с утренней почтой, как живой укор. Начали с пальцев ног — это еще мистер Кейн как-то пережил, но когда прибыл первый срез с живота, он сломался.
А надо сказать, что способ, которым была доставлена последняя посылка, повсеместно вызвал взрыв возмущения у отцов, матерей и детей всего мира. Окровавленный ошметок выпал из поздравительной телеграммы в тот самый день, когда мистер Кейн открывал в «Уолдорф-Астории» в окружении супермоделей обоего пола свой «белый год». Год, на протяжении которого, как он торжественно объявил, будет — в знак протеста против популизма, отсталости «третьего мира» и углубляющейся пропасти между бедными и богатыми — пить только белое вино, есть только белое мясо и в придачу одеваться только и исключительно во все белое. Представляете, как это подпортило праздник? Тогда-то он и велел мне передать похитителям деньги.
Бедняга мистер Кейн, может, и хорошо, что он до такого не дожил. На что это похоже: дочурку возвращают без всякого выкупа. Уж точно, поверьте мне, в мире все перевернулось вверх тормашками. Голову даю на отсечение, что и теперь мистер Кейн рвался бы заплатить выкуп, хотя, когда ее всю пообкромсали, сами посудите, на что она такая нужна?
Остальное я доскажу потом, теперь мне пора ехать. Знайте: вы мне нравитесь. А что до мешка, то лучше всего отнести его Жозефине. Как мать она, так сказать, в придачу обрадуется.
Рассказ Кубы
Таким вот образом главный телохранитель выкрутился из положения, а я остался с мешком. Но делать было нечего. Еще и помог ему стащить чемоданы, чтобы джип внизу не надрывался гудками зазря; в общем, проводил, помахал вслед рукой и волей-неволей поплелся куда меня послали, благо что близко, то есть по адресу проживания предпоследней жены мистера Кейна, матери этой, из мешка.
Апартаменты, куда я попал, напоминали дворцовые залы, но что там творилось — форменный цирк: крик, шум, прислуга носится как угорелая, везде навалены горы сумок, чемоданов и даже кофров. Шофер то ли в чалме, то ли в тюрбане, черт его знает кто, возможно, даже и индус, выкатывал из гаража один за другим четыре лимузина — верно, на выбор. Ни я, ни мой мешок ничьего внимания на себя не обратили. Единственное, чего мы добились, так это то, что меня без конца пихали, задевали, гоняли с места на место, и каждый указывал пальцем в другом направлении. В такой ситуации мне ничего не оставалось, как действовать на свой страх и риск, то есть тарабанить свою ампутированную из залы в залу, попутно глазея на камины, огибая кресла и протискиваясь между диванами и светильниками на подставке, кто знает, может статься, что и золотыми. И тут вижу, неподалеку от бьющего фонтана перед зеркалом во всю стену скорее лежит, чем сидит, и скорее на столе, чем на кровати, скорее женщина, чем мужчина, хотя и женщиной в полном смысле не назовешь. Тело вроде бы еще туда-сюда, примерно женское, но голова точно то ли кошачья, то ли, скорее всего, тигриная. Что касаемо лба, то он занимал полголовы, а над ним под электросушкой развевалась шатенистая грива, вроде как и конская, но, однако, скорее львиная. Щеки пухлые, губки, как это у кошек бывает, бантиком, нос, опять же на манер кошачьего, треугольником. В точности, как я сейчас описал, мне ее сперва разглядеть не удалось — вокруг, галдя, толпилось человек двадцать не то женщин, не то мужчин, не разобрать, и все в белых халатах. Одни это чудо-юдо растягивали, другие массировали, третьи, четвертые, пятые — кто обтирал влажной губкой, кто сушил, кто намазывал кремами либо работал кисточками, похоже, делая макияж, не считая остальных, которые припудривали.
Я попробовал было к ней протолкнуться, но куда там: только протиснусь поближе, как меня отпихнут, и так несколько раз подряд — я туда, а меня обратно. На мое счастье, она — возможно, из-за шума — открыла сперва один глаз, потом второй, опять же как у кошки, треугольничком и горящие, а в тот момент еще и влажные. Скорей всего и я сам, и мешок отразились в зеркале, потому что она вдруг как заголосит: «Деточка моя дорогая, маленькая моя, счастье мое, единственная моя, радость моя!» Мешок тоже, видать, ее по голосу признал, поскольку прекратил бубнить и давай орать во все горло: «Мамочка! Мамочка!» Ну и стало понятно, что, похоже, скорее всего передо мной собственной персоной бывшая жена мистера Кейна, то есть сама Жозефина Кейн.
