Энтони Берджесс - Долгий путь к чаепитию
— Ему это велел король Нидуд. Он должен был положить яблоко на голову своего бедного сына и пустить в него стрелу. Эгиль — так его звали.
— Это был Вильгельм Телль, глупышка.
— Эгиль, Эгиль. Так его звали. Он был братом кузнеца Виланда[54]. Спроси мистера Ханитандера. Или мистера Груджиуса[55]. Они тебе все растолкуют.
Эдгар подходил все ближе и ближе и вдруг, к своему ужасу, почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Конечно же он не заметил скрытую травой глубокую канаву. В нее он и полетел. В канаве, слава Богу, было сухо, но Эдгар никак не мог оттуда выбраться: на гладких стенах из глины не за что было зацепиться. Оставалось только одно — звать на помощь, чем он и занялся.
— Помогите, помогите! — закричал он. Цветы, по всей видимости, его не слышали.
— Вопрос в том, обладаем ли мы свободой воли или вся наша жизнь предопределена? Советую вам прочитать Джонатана Эдвардса, миссионера у краснокожих[56].
— Бокс — вот что я люблю, хоть здесь он и редкость. Это есть благородное искусство кулачного боя.
— Да вовсе не Эгиль. Ты о Вильгельме Телле говоришь. Он был швейцарцем.
Эдгара цветы очень раздражали. К счастью, он не поцарапался — только кое-где набил синяки, — а дно канавы было покрыто мхом. Но он не хотел оставаться там навсегда, поэтому продолжал кричать:
— Помогите, помогите!
— Возьми, например, Филиппа, герцога Орлеанского. Он придумал себе новое имя Эгалите. Равенство, просто смешно — но голову ему отчикали все равно[57].
— Тебе следовало бы переделать это в стишок.
Эгалите — ах как смешно,
Кочан ему срубили все равно.
— Я ничего не говорила о кочанах, глупенькая.
Все так же Эдгар звал на помощь, и все так же цветы не замечали его, и вдруг он почувствовал, что на его грудь давит что-то тяжелое. Хотя он не очень хорошо видел в сумраке, который царил в глубине канавы, но догадался, что это была большая морская черепаха. Эдгар протянул руку, чтобы в этом убедиться, и, как и ожидал, нащупал панцирь и морщинистую черепашью голову. Черепаха спросила:
— Хочешь, я схожу за помощью?
— О, прошу вас, — сказал Эдгар, но потом рассудил, что у черепахи это займет слишком много времени. Черепаха, наверное, догадалась о его сомнениях, потому что промолвила:
— Думаешь, я слишком медленная? Как бы не так. Отсюда до Эдембурга меньше мили, и спорим, я сбегаю туда и обратно к следующему Рождеству? По-моему, неплохая скорость.
Эдгар тяжело вздохнул и сказал:
— Я не смогу так долго ждать. Если я буду лежать здесь и ждать, то умру от голода.
— Это потому, что у тебя неправильное чувство времени. Ты недостаточно долго живешь, вот в чем твоя проблема. А нам, черепахам, ничего не стоит прожить сто лет. Как и попугаям. Хотя невысокого я мнения о попугаях. Они ведь не разговаривают толком, знай себе повторяют. Полли хорошая и тому подобное. Почешите Полли, арррррр. Смех один.
— Что ж, — вздохнул Эдгар, — если вы идете за помощью, наверно, вам пора отправляться.
— Совершенно ненужная спешка. У нас полно времени для небольшой беседы и кое-каких воспоминаний из длинной-длинной жизни. Я рассказывала тебе когда-нибудь о втором царе Рима — Нуме? Он был женат на чем-то вроде фонтана под названием Эгерия[58].
— Нет, — терпеливо сказал Эдгар, — вы никогда мне о нем не рассказывали. Мы раньше не встречались. И мне очень хочется о нем послушать, но не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Сейчас я хочу выбраться отсюда.
Прежде чем черепаха успела выказать обиду, Эдгар, к своей необычайной радости, услышал вверху на дороге людские голоса. Сначала заговорила женщина:
— О Виллоуби, Виллоуби, эти цветы такие умные. Послушай, как они разговаривают.
Затем скучающий и самодовольный мужской голос ответил:
— Вздор, моя дорогая Летиция[59]. То, что они говорят, недостойно внимания. Ни одной самобытной мысли в целой тачке опавших лепестков.
— Помогите, помогите! — закричал Эдгар. — Я упал в канаву!
— А это, — сказал мужской голос, — уже просто глупая ложь. Цветы не падают в канавы. А если и падают, то не поднимают по этому поводу большого шума. Я сказал бы, что цветам весьма свойственно падать в канавы.
Черепаха промолвила:
— Больно умный.
А женщина сказала:
— О дорогой Виллоуби, ты так прав, так прав!
— Я не бываю не прав, моя дорогая Легация, — ответил мужчина, а Эдгар закричал:
— Помогите, помогите! В канаву свалился мальчик! Меня зовут Эдгар. Помогите! Пожалуйста, помогите!
— Ах, мальчик? — сказал мужской голос. — Не люблю мальчишек: они недостаточно почтительны. Не умеют вести себя с теми, кто стоит выше их. Пусть варится в своем собственном соку.
— О нет, Виллоуби, нет. Это было бы так жестоко!
— Ты думаешь? Очень хорошо. Тогда подзовем юного Кроссджея. — И он крикнул: — Кроссджей, мы тебя подзываем. — Затем он добавил: — Пожалуй, я не вполне удачно выразился, моя дорогая Летиция. Вариться в своем собственном соку — нет, вряд ли тут можно так сказать. Гнить в своей собственной канаве — вот это лучше, а, а?
Но Эдгар уже увидел над собой веселое мальчишеское лицо. Он предположил, что это и был Кроссджей.
— А, — улыбнулся Кроссджей (как предположил Эдгар), — ты с черепахой. Замечательно, замечательно. Сам обожаю черепах. Как тебя зовут, старина?
— Эдгар, — ответил Эдгар.
— Нет, я у черепахи спрашивал. Ой, смотри, она обиделась!
Черепаха и в самом деле начала уползать. Она сказала Эдгару:
— Не выношу фамильярности. Я этому парню в прапрабабки гожусь. Что ж, думаю, еще увидимся. Рада была помочь.
И поползла прочь.
— Хватай меня за руки, — сказал Кроссджей Эдгару. — Старик Дердлс держит меня за ноги.
И таким образом Эдгара вытянули из канавы. Он очень обрадовался, опять узрев белый свет и ощутив под ногами дорогу. Дердлс был стариком, лысым и, казалось, покрытым каменной пылью. Он обратился к Эдгару:
— Каждому по его вкусу, так я полагаю. Но раз уж ты хочешь лежать в земле, у меня есть несколько прекрасных свежевырытых могилок на церковном кладбище, и я почти задаром сделаю тебе чудесное надгробие. С ангелочками.
Дама, которую звали Летицией, была худа и высока, но мужчина по имени Виллоуби был еще выше и еще более худ, а на лице у него застыла вечная презрительная усмешка.
— Прежде всего, — надменно сказал он Эдгару, — я должен сообщить тебе, что меня следует называть сэром Виллоуби.
На голове у него был высокий серый цилиндр.
— Хотя я и крайне благодарен вам за помощь, — ответил Эдгар, — не думаю, что мне вновь представится возможность вас как-то называть: я должен спешить в Эдембург. В связи с этим позвольте мне еще раз выразить вам свою благодарность и удалиться.
— О, — сказала Летиция, — он говорит как джентльмен. Ты должен испытать на нем свое стихотворение, Виллоуби.
И Эдгару показалось, что она весьма гордится своим правом не называть его сэром Виллоуби. В том, что она не была ему женой, Эдгар не сомневался. Одежда на ней была очень бедная, вся в заплатах, а он был разряжен как франт. Сэр Виллоуби сказал скучающим тоном:
— Очень хорошо. Просвещать должны просвещенные, не так ли? А? Думаю, неплохо сказано, а, что?
Все это время Кроссджей очень тупым ножом чистил яблоко, которое извлек из кармана, и мягко, добродушно ворчал.
— Итак, приступим, — сказал сэр Виллоуби и, как актер, принял торжественную позу:
Двух Элиотов я знавал,
Их Томасом и Джорджем звали,
Еще в пеленках, я читал,
Они талантливо писали.
Один из них, мои друзья,
Был женщина, а не мужчина,
Но кто был кем? Не знаю. Я
Прекрасно различаю вина,
И лица в лодке на реке,
И карты (знаю всю колоду),
И даже тучки вдалеке,
Что предвещают непогоду;
Мгновенно отличаю я
Орангутанга от мартышки,
И борова от соловья,
И торт с вареньем от коврижки,
Лишь Элиотов — о позор! —
Не различаю до сих пор? [60]
Не успела дама по имени Летиция захлопать в ладоши и сказать, как это было восхитительно, а Эдгар пробормотать какую-нибудь вежливую похвалу, как сэр Виллоуби поднял правую руку и строго проговорил:
— Вы должны отдавать себе отчет, что на самом деле я знаю, кто был кем; но разумно время от времени делать вид, что не знаешь всего. Иначе люди могут счесть тебя заносчивым. Это, — завершил он, — и послужило поводом к созданию стихотворения.
— Слишком много слов, — проворчал Дердлс. — Трудно было бы вырезать их все на могильном камне. И все же, полагаю, каждому по его вкусу.
— В том-то и дело, — повторил сэр Виллоуби, — что на самом деле я знаю, кто был кем. Это было лишь поэтической вольностью.
— Наконец-то! — воскликнул юный Кроссджей, показывая очищенное яблоко. — А то я уж думал, никогда с ним не управлюсь. Здорово. — Он зашвырнул его в высокую траву, улыбнулся Эдгару и сказал: — Терпеть не могу их есть. Я их чистить люблю!
