Сергей Юрьенен - «Колизей»
Он кашлял на весь зал, и публика, замерши от ужаса, наверно, думала то же, что и я: нет… не жилец. Такой красивый, тонкий, впечатлительный и умный — но…
Увы!
И все равно я с ним бы поменялся. И климатом, и местом. Даже судьбой. Чахотка, или что там, но прожил юноша к тому моменту уже года на два больше, чем я.
«Известия» не напечатали. Они даже не ответили — Депутатов Трудящихся. Зато мне ответил журнал «Юность». Не только отказом, но и просьбой присылать еще. Что ж, тему «Острова Свободы» я еще не исчерпал. К тому же произошел Залив Свиней, подстегнувший на целую поэму. Я даже перестал выходить во двор. А втайне изготовленным на уроках труда ножом взрезал конверты из редакций. Вставляя затем в бабушкины ножны и задвигая с ящиком стола. По-другому воспользоваться им не довелось. Вместо этого сам попал под нож. «Клумба» даром не прошла. Я чувствовал себя все хуже. Возникла боль под ложечкой. И стала возвращаться все чаще и чаще.
Однажды утром «скорая» увезла меня в больницу.
— На стол, — скомандовал хирург.
— Брить его надо?
— Не знаю, — смутился голос мамы. — Нет, наверное.
— Как же «нет»? Это вы называете «нет»? — возмутилась медсестра за кадром.
Включили лампы, и я смотрел на них, не щурясь.
— Сейчас будет немного больно. Но ты же мужчина?
Игла будто в палец толщиной. Но по сравнению с болью утром, справедливо называемой «кинжальной»…
— Уже не должно быть… Или?
— Нет.
Так только… Тупо-неприятно.
— Аппендикс в норме… Тогда что же? — Хирург отбросил скальпель: хрупкий металл об жесть. — Давайте, ручки золотые… Тебе сколько лет?
— Тринадцать.
— Ясно. Хочешь напугать. А я не суеверный. Готовьте общий. Чего-то пальцы у меня… не кажется?
— Так понятно…
— Ей понятно. Что тебе понятно?
— После такого, как вчера…
— А что было вчера?
— Там вон, — кивнула медсестра.
Хирург отвернулся, чтобы, заслонясь своей безукоризненной белизной, опрокинуть полстакана медицинского: хотелось думать, что хотя бы разведенного водой.
— Ф-фу… Ну, совсем другое дело…
— Можно?
— Сейчас, погоди… Еще секунду… Так как Гагарин там сказал?
— Поехали! — ответил я.
Тут же на рот и нос мне наложили влажное. И предложили через него считать.
— Вслух?
— И погромче. Чтобы мы слышали…
— Извольте, — усмехнулся я, вдыхая хлороформ и выдыхая через тряпку. — Раз, два, три… четы-ы-ыре… пя-ааать…
И голос отлетел.
Я продолжал считать, но голос оторвался, как воздушный шарик. Или, скорее, дирижабль. Эхо звучало, как в огромном соборе вроде Исаакия, потом объемы стали раздвигаться, а стены исчезать, и я оказался посреди Вселенной, на маленькой зубчатой планетке, точнее, астероиде, или даже просто его спутнике в виде гигантской шестерни, которая, неизвестно, как удерживаясь в этой пустоте, медленно вращалась навстречу мне, обеими руками держащимися за выступ зубца. На него мне надо было перелезть. Что я и сделал, ощущая жирноватость металла. Забиться в угол. Там облокотиться. Хотелось отлежаться, собираться с силами над пустотой. Но времени не было. Медленно, но неотвратимо плоскость накренялась, и, чтобы не соскользнуть, пора было перелезать на тот зубец, что выше. А потом на следующий. И еще на один. А шестеренка исподволь ускоряла свое небесное вращение. Силы меня покидали, руки переставали держать… и неминуемое произошло.
Сорвался.
И тут же превратился в точку, похожую на огонек папиросы, которая то ли гасла, то ли, огонь свой сохраняя, только улетала все глубже в синеву — бездонную и непроглядную все более и более…
Не верите в хэппи энд?
Рывок в полвека — мы за океаном. Вот он, накатывает энергично, внушая, что напор имеет смысл. Порывистый бриз взлохмачивает седовласого хиппи, который сидит с лэптопом у флагштока — в обрезанных джинсах и черной майке с надписью «Амстердам» над гербом со львами. Под как бы окрыленные хлопки внимание переносится на горизонт.
Так что я хотел сказать вам?
А только то, что свет вселенной, тогда впервые возникшей в голове, мерк так же, как управляемый невидимой рукой хрустальный купол в ленинградском кинотеатре, где однажды в этой жизни не выдержал мальчик в алом свитере.
Примечания
1
Угрюмый русский
2
Они выглядят как полисмены.
