Константин Семёнов - Грозненские миражи
Понятно. Ему нужно! Одному нужно в Когиз. Другому нужно пятёрку по химии….Всем что-нибудь нужно.
«Секунда» растянулась минут на десять. Валька сразу прилип к прилавку, шепчась о чём-то с молодой продавщицей, остальные бесцельно разглядывали прилавки. Прилавки пестрели плотно заставленными книгами, но желания их покупать ни у одного нормального человека возникнуть не могло. Интересно, куда это барахло вообще девается? В макулатуру?
Продавщица вытащила из-под прилавка небольшой пакет из обёрточной бумаги и передала его Вальке. Тот сунул пакет в портфель, вытащил оттуда же свёрток и передал его продавщице. Свёрток тут же исчез под прилавком. Вся операция не заняла и минуты. Прямо как шпионы!
— Что там у тебя? — спросил Витька на улице.
Валька вытащил пакет из портфеля, аккуратно развернул. Обёртка полетела в урну, и в солнечных лучах засверкала сине-фиолетовой обложкой новенькая книжка.
— Ого! — вырвалось у Мухи. — «Артур Кларк. Космическая Одиссея 2001….» Ну, ты даёшь!
— Ерунда! — отмахнулся Валька. — Тапику подарю. И вообще, я её на носки обменял.
— На что?!
— На красные носки. А что — всё хотят быть модными!
— Ну ты даёшь! — повторил Витька. — Как тебе это только удаётся — такой дефицит! Интересно, будут книжки когда-нибудь свободно продаваться?
— Только если все вдруг перестанут читать.
— Ну, этого точно никогда не будет! А мне красные носки можешь достать?
— Будут! — небрежно пообещал Валька.
— И мне! — не выдержал Гарик. — Мне тоже, Кулёк!
— Запросто! Блок «БТ».
— Что?! — почти закричал Гарик, и все засмеялись. — Ты ж сам говорил, что…
— Ничего, пригодится, — перебил Валька. — Да ты не мохай, я заплачу.
Разглядывая пахнущий типографской краской дефицит, прошли мимо «Столичного», миновали «Овощной» и аптеку. Слева опять показался Комсомольский скверик с играющей у фонтана малышнёй, чуть дальше — покинутая полчаса назад школа. Осторожный Гвоздь предложил обойти квартал вокруг, чтоб не быть замеченными из окон, но его никто не поддержал. Окна скрыты деревьями, на улице толпа народа — кто там что заметит. Да и неохота тащиться вокруг Совмина!
Компания почти поравнялась с кафе «Южное», когда по барабанным перепонкам ударил высокий голос.
— Беляшики! Горячие бе-ля-ши-ки!
Кричала средних лет продавщица в белом халате. Она кричала так круглый год, и зимой и летом. Витька готов был спорить, что когда он пошёл в первый класс, тётка уже стояла здесь, оглашая окрестности своим знаменитым криком.
Валька подошёл к продавщице и купил десять пирожков. Знаменитых грозненских пирожков с требухой по четыре копейки за штуку. Почему-то в народе их называли «пирожки с котятами». Ах, как же они пахли!
Через пять минут прогульщики спустилась по лестнице к набережной сквера Лермонтова у Ленинского моста и принялась за пирожки. Замечательные пирожки, да что там замечательные — просто слов нет, какая вкуснотища! Только мало. Три минуты — и нет пирожков, одни воспоминания.
— Пацаны, урок кончился, — сказал Витька поглядев на часы.
Часы — новенький «Полёт» — ему недавно подарили на четырнадцатилетние и он смотрел на них при каждом удобном случае.
— Дай посмотреть, — попросил Гарик.
Витька расстегнул ремешок и протянул часы. Гарик внимательно осмотрел их со всех сторон, пожал плечами и отдал обратно.
— Хорошие часы, — раздалось сзади.
Витька обернулся: рядом стоял незнакомый паренёк-чеченец лет семнадцати. Один. Но все сразу напряглись.
— Дай посмотреть! — парень сделал шаг вперёд.
— Муха! — предостерегающе сказал Валька. — Муха, не давай!
Парень широко улыбнулся.
— Да ты не бойся! Я посмотреть хочу. Дай!
Он по-прежнему улыбался, но глаза смотрели уверенно и, глядя в эти карие глаза, Витька поплыл. Наверное, так себя чувствует кролик перед удавом: знает, что надо бежать, а не может, и сам делает шаг навстречу.
Витька протянул руку и отдал часы.
— Хорошие часы! — повторил чеченец.
Не переставая улыбаться, обвёл всех взглядом, положил часы в карман, повернулся и, не торопясь, пошёл прочь.
— Эй! — опомнился Витька. — Часы отдай!
Парень даже не обеонулся.
— Эй! Отдай часы!
Чеченец оглянулся: на его лице не было улыбки — прищуренные глаза смотрели угрожающе и немного презрительно.
— Часы! — растерянно повторил Витька.
Парень еле заметно усмехнулся и так же неторопливо пошёл вдоль набережной.
— Стой! — крикнул Валька. — Стой, гад! Пацаны, что же вы!
Пацаны, решительно двинулись следом, наперебой выкрикивая: «Отдай часы! Сейчас получишь! Отдай!» Впрочем, близко подходить никто не решался, а Сашка и вовсе вскоре отстал. Чеченец, между тем, спокойно шёл по набережной в сторону трамвайного моста, унося с собой Витькины часы.
— Муха! — крикнул Валька. — Пацаны! Он же уйдёт так!
Гарик, Валька и вроде бы немного опомнившийся Витька подбежали сзади к пареньку; Валька протянул руку.
— Стой!
Чеченец резко обернулся, нагнул голову, и Валька остановился. Паренёк постоял, оглядел всех троих — остальные близко не подошли — и пошёл дальше. Скорость он, впрочем, увеличил и теперь, время от времени, искоса поглядывал назад.
— Пацаны, — растерянно сказал Валька, — он же уйдёт так. Поднимется сейчас наверх, потом через «Космос» и на Бароновку…Он же один! Муха!..
Пацаны переглянулись, и стало ясно, что единственное, на что они способны, — это так же идти следом и повторять, как заклинание: «Отдай, отдай, гад!» А Муха….От него вообще было мало толку: таким растерянным Валька его не видел давно.
— Уйдёт же… — повторил Валька.
— Эй! — громко раздалось сверху. — Вы куда? Подождите!
Пашка спустился по каменной лестнице, приблизился к фонтану.
— Да подождите вы! Муха! Валька!
Валька оглянулся, махнул рукой. Чеченец, заметив ещё одну потенциальную опасность, ещё немного ускорил шаг. Совсем немного.
А Пашка, поняв, наконец, что происходит что-то неприятное, побежал и остановился только, чтоб спросить:
— Что?
— Часы! — кивнул головой на удаляющуюся спину парня, сказал Гарик. — Мухины. Забрал!
— Стой! — крикнул Пашка и бросился следом. — Стой!
Чеченец привычно подпустил очередную жертву: он был уверен в себе, этот паренёк, он не боялся этого «стада». Какое дело волку, сколько в стаде овец. Когда до нового «барана», оставался один шаг, парень резко, как он уже делал не раз, оглянулся.
И еле успел увернуться.
Кулак вскользь задел его по уху, и тут же Пашка ударил снова. В последний момент парень отбил удар, попытался отскочить в сторону и дёрнулся от резкой боли в боку: Павлик достал его левой. Недавний охотник открылся и мгновенно сам превратился в жертву, пропустив сразу два удара — в лицо и в живот. А потом, уже лёжа на асфальте, дёрнулся ещё раз и скрипнул зубами от боли. Это уже Валька, стараясь избавиться от недавней растерянности, что есть силы пнул его ногой.
— Сука! — срываясь на фальцет, закричал Валька и замахнулся снова, метя в голову. — Гад!
Пашка дёрнул его за плечо, Валька чуть не упал, и ботинок прошёл мимо. Не отвечая, Павлик наклонился к чеченцу и, глядя в прищуренные от боли глаза, сказал:
— Часы!
Парень сел, сплюнул окровавленной слюной, медленно достал часы и бросил их перед собой на асфальт.
— Ты — труп! — сказал он, резко дёрнул головой и снова упал.
Это пришёл в себя Витька.
Через полчаса стало ясно, что не совсем.
Они сидели втроём на своём любимом месте — в сквере у музучилища, и никак не могли успокоиться.
— Он был один, — как заведённый твердил Витька. — Один! А я испугался! Я же не трус?
— Да хватит уже! — прикрикнул на него Валька. — Со всеми бывает!
Тот ничего не слышал.
— Ты не понимаешь! Он был один! Чечен, но один! А я испуга…
— Муха, — перебил его Павлик, — да кончай ты. Я тоже испугался!
— Ты?! — вытаращил глаза Витька.
— Я! А ты чего думал? Ещё как испугался!
— Что-то не похоже…
— Не похоже, не похоже, — передразнил Пашка. — Испугался, говорю тебе! Все испугались, думаешь, один ты?
— Правда? — с надеждой спросил Витька.
— Не, я не испугался, — серьёзно объявил Валька. — Я просто ждал. Я же знал, что сейчас прибежит безбашенный Тапик и начнёт махать кулаками.
— Ждал? — спросил Витька.
— Безбашенный? — улыбнулся Пашка.
— Ага! — подтвердил Валька. — Разве можно было лишать себя такого удовольствия!
Захохотали все одновременно, даже Витька. Они не смеялись так давно, наверное, со времён «Фантомаса». С всхлипами уходила прочь боль унижения, уносилась обида, исчезала злость на себя и на весь мир. И снова начинало казаться, что мир, в общем-то, совсем ничего, и в нём запросто можно жить. Да что там можно — нужно!
