Михаил Березин - Эвтаназия
Толька тут же успокоился – шантажист хренов – и потащился в дальний угол комнаты, где на кресле, на куске белого целлофана, валялся провод с оголенными концами.
– Это из силовой розетки, – пояснил он. – Ты должен взять его, только осторожно, и потом коснуться моей левой руки.
– А почему именно левой?
– Физики не знаешь. Ток идет как? По диагонали: левая рука – правая нога.
– Ну и что?
– А сердце где?
– Понятно. – Я взял провод. Попутно я мог бы заметить, что знание физики не доводит до добра. Коля Чичин, к примеру, тоже неплохо разбирался в физике. Во всяком случае ему удалось так лихо сконструировать макет бомбы, что все вокруг приняли ее за настоящую. Но ни к чему хорошему это не привело.
– Только осторожнее! – воскликнул он. – Смотри себя не долбани. И потом скажешь, что таким меня и нашел: иссиня-черным с вывалившимся языком и выпученными глазами, а дверь в квартиру была открыта.
– Все продумал, скотина, – заметил я. – Ладно, приступим. Если ты твердо решил, тянуть не имеет смысла.
– Секундочку.
Толька сосредоточился и закрыл глаза.
– Давай – сдавленно проговорил он.
Разумеется, я мог бы превратить все в фарс и возмущенно воскликнуть:
– А зачем тогда было жрать галеты?
Но кем уж точно мне не хотелось быть, так это шутом гороховым – Момина верно подметила.
Мне всегда казалась непостижимым, что вот человек живет, дышит, в нем протекают какие-то сложные экзистенциальные процессы, а через секунду он уже – сама индифферентность. Мешок, набитый костями и ливером. А в отдельных случаях – и галетами с сыром.
…Итак, он закрыл глаза и вытянул вперед дрожащую ладонь. Какая же она все-таки сука! Сука!! Сука и блядь!!! А может и не сука. Она ведь не виновата, что он вымотал ей все нервы. Скорее всего, не сука. И уж тем более – не блядь.
Собственно, какая разница, блядь – не блядь. Может, лучше была бы блядью последней, но с ним бы при этом не разводилась.
Неужели и со мной когда-нибудь может случиться подобное? Жены-то, к счастью, у меня нет, но возможны ведь и другие причины. Какая нечисть должна в лесу сдохнуть, чтобы мне – Геннадию Твердовскому по прозвищу Антипончик – захотелось устроить пляску святого Витта над развалинами собственного Я?
Евлахов ждал. Сейчас конец провода коснется руки, и на его страдающее сердце ринется кодла заряженных частиц. И он задергается, словно стиральная машина в режиме отжима. А потом брякнется на этот прожженный в семидесяти трех (или уже больше?) местах ковер и выпученными глазами уставится в потолок. Ковер он прожигал, когда засыпал на нем пьяный с сигаретой в зубах.
Интересно, смог бы я его задушить? Вряд ли. Не так уж много он значил в моей жизни. Фил… Остекленевшие глаза Джека Николсона… Я с трудом отогнал видение.
– Ты завещание хотя бы написал? – поинтересовался я.
– На хрен! – прорычал Толька.
Глаза его по-прежнему были закрыты.
– Сначала нужно выяснить готов ли агрегат. – Я коснулся одним концом провода другого. Раздался треск и во все стороны посыпались искры.
– Тоша, телик вырубило! – послышался из открытого окна грубый женский голос.
Евлахов уставился на меня.
– Ты же сделал общее замыкание, козел! – возмущенно прокричал он.
Я снова свел концы провода. Никакой реакции не последовало. Фарс все же восторжествовал. Чаще всего так и происходит: ты в полной уверенности, что перед твоими глазами развертывается трагедия, но стоит приглядеться – чистейшей воды фарс.
– Значит не судьба, – мирно проговорил я. – Пойдем, выдернем его из розетки.
– Знаешь ты кто? – ощерился он. – Ты – жалкий лицемер. В своих романах проповедуешь одно, а на практике…
– Мои романы – дерьмо, – отозвался я.
– Сам ты – дерьмо, а как раз романы у тебя… Такое бывает.
Бедный наивный Толька Евлахов.
– Рассказать тебе кое-что о моих романах?
– Да пошел ты!
– Я серьезно. Получишь массу удовольствия. Откровения мудозвона Твердовского специально для мудозвона Евлахова. Эксклюзив.
Евлахов поежился и с обреченным видом закрыл окно.
– Айда в кабинет, – сказал я и потащил его за собой.
В смежной комнате все стены от пола до потолка были заставлены книжными полками. А посредине находился письменный стол с пишущей машинкой. Я сел за стол, придвинул машинку поближе и заправил в нее чистый лист бумаги.
– Для простоты возьмем какую-нибудь сказку, – сказал я. – Какую бы тебе хотелось?
Он медлил. Видимо, мучительно пытался понять, что именно я от него хочу.
– Ну, роди уже что-нибудь. – Я начал подсказывать: – „Курочка Ряба", „Репка", „Машенька и Медведь"…
– „Колобок", – наконец проговорил он.
– Отлично! Пусть будет „Колобок"!
Я извлек из кармана „битловки" и, напялив их на нос, принялся барабанить по клавишам, словно джазист на фортепиано в ночном клубе:
„Кол Обок"
(краткий план романа)
В Англии, в графстве Девоншир, жила-была уважаемая аристократическая семья по фамилии Обок. Лорд Обок занимался благотворительной деятельностью, за что его все обожали. К несчастью, его супруга, леди Обок, была подвержена всевозможным неврозам. Лорд Обок мечтал о ребенке, однако она даже слышать ни о чем не желала. Она только и знала, что целые дни напролет просиживать за роялем в большом светлом зале с хрустальной люстрой. Между супругами происходит одна душещипательная сцена за другой. Наконец-то, – о, чудо! – жене удалось наскрести по сусекам достаточно благоразумия, она освободилась от комплексов, стала воздерживаться от применения противозачаточных средств и зачала.
(Поместить подробное описание постельной сцены, предшествующей зачатию.)
Родился мальчик, и назвали его Кол.
Это был дивный ребенок с золотистой кожей, прекрасными рыжими локонами и абсолютным музыкальным слухом. Заботы о его воспитании были полностью переложены на гувернантку
Мальчик рос, его мать по-прежнему не отходила от рояля, и, поскольку мастерство ее казалось сомнительным, а Кол обладал абсолютным слухом, он завел у себя в комнате радио, чтобы заглушать звуки, доносящиеся из зала.
По радио передавали много всякой всячины: новости, пьесы, хитпарады. А время от времени крутили записи юной пианистки из Канады, провинция Соскочеван, которая побеждала в одном международном музыкальном конкурсе за другим.
Когда Кол вырос, он неожиданно спутался с совсем еще молоденькой торговкой кокаином и, вместо того, чтобы поступить в Кембридж или Оксфорд и достойно представлять там свою семью, подло сбежал из дома. Отец с матерью попытались вернуть беглеца, но не тут-то было: Кол пустился во все тяжкие.
Юная торговка окончательно вскружила ему голову, она втягивает его в одну кровавую заваруху за другой. С ними пытается расправиться Босс мафии, но они остаются невредимы. На них затевает охоту Скотланд-Ярд, однако и тут им удается выйти сухими из воды. Оказалось, что когда в детстве Кол часами просиживал у радио, он узнал много всяких полезных вещей, которые теперь спасали его от беды.
Наконец, на него положил глаз Интерпол. К этому времени Кол Обок полностью уверовал в собственную неуязвимость. Ведь он и от папы ушел, и от мамы ушел, и от Босса мафии ушел, и от Скотланд-Ярда ушел. „А от тебя, Интерпол, и подавно уйду". А тут еще с подачи инспектора, которому поручили его поимку, средства массовой информации повсюду раструбили о том, какие у него уникальные криминальные способности. Бони и Клайд – просто маленькие дети, играющие в пасочки, по сравнению с ним. Это его и сгубило. Он клюнул на приманку, и в завязавшейся перестрелке был убит агентами Интерпола. (Стремительно развивающееся действие, грохот выстрелов, захлебывающиеся голоса репортеров.)
Он лежит в луже собственной крови, а в его погружающемся в сумерки сознании звучит музыка пианистки из провинции Соскочеван. ‹В глубине души он не любил торговку наркотиками, он жил мечтой о пианистке.›
Прим. Откровение, заключенное в треугольные скобки, в роман не вводить. Но если об этом помнить в процессе написания, читатель что-то смутно почувствует, некие магические нити потянутся за грань повествования. Это сможет придать роману ощущение глубины.
Евлахов стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, и заглядывал мне через плечо. Я знал, что звуки печатной машинки способны вырвать его из состояния депрессии получше всяких транквилизаторов.
– Ну как? – Я снял очки и принялся тщательно их протирать.
– Обалдеть можно!
– Пользуясь тем же приемом нетрудно сконструировать что-нибудь и из нашей жизни. Хочешь, продемонстрирую?
– Итак понятно: ты осуществляешь функцию декодера.
– Функцию чего? – удивился я.
– Декодера: переводишь атрибуты одного литературного жанра в другой.
– Кстати, сказка необязательна. Можно видоизменять текст и в рамках одного жанра. Да так, что ни одна собака не подкопается.
