Валерий Осинский - Квартирант
В лиловой дымке между четырьмя агрегатами прохаживался кассир, крутоплечий верзила в джинсовом костюме и с апатичной физиономией. В одной руке верзила держал деньги, в другой – пусковой ключ от автоматов. Игроки на одноногих кожаных тумбах горбились над пестрыми экранами. На их лицах была лишь тупая покорность случаю.
Я заплатил и занял очередь у крайнего аппарата. Стоять простым зрителем и даром занимать игорное место не позволялось. Здесь обречено добивал партию мальчишка в пластмассовом козырьке. Два проигравшихся приятеля неуверенным шепотом советовали ему как скорее присоединяться к ним. Азарт и волнение зашевелились во мне.
В игре с удачей разум подчиняется интуиции. Пока не ощутишь щелчка, отключившего сознание от реальности, лучше переждать. Впрочем, каждый играет по-своему. Перед началом я твердо решил не рисковать, и меньше думать. Иногда, впрочем, начинал мелькать в голове моей расчет. Я привязывался к иным комбинациям, но тут же оставлял эти свои глупости, и смотрел лишь на кнопки автомата. Звенела басовая струна общего фона…
Автомат показал на шкале сто купонов. При удачной раздаче стоимость купона удваивалась, в противном случае – наоборот.
Пять первых раздач машина лишь однажды выбросила двух королей и джокера. Мне нужно было королевское каре, но автомат имел свои виды на игру. Пять следующих комбинаций увеличили пассив. Наконец, на отметке семьдесят выпали два валета, и автомат предложил разыграть призовую партию. Нужно по рубашке угадать подряд цвета семи карт. За это игрок получал призовые. (Величина выигрыша зависела от программы автомата). Можно перевести удвоенную сумму в актив. Либо потерять набранные очки. Впрочем, все это не интересно!
Я угадал первую карту – черная, вторую – красная. Перед третьей – пальцы повлажнели. Нажал красную кнопку и снова угадал. Четвертая карта оказалась бубновым валетом – красная. Я зацепился пальцем за табурет, откинулся назад и зажмурился. Электронный гад готовил ловушку. Что ему стоило подтасовать картинку. Тридцать два купона. Плюс семьдесят перед тем…
Казалось, тело существовало автономно от разума: рука ударила по красной кнопке, прежде чем я засомневался. Бубновая дама! Я перевел выигрыш в актив, – удача переменчива! – и услышал за спиной неодобрительное цоканье. Но тут же сосредоточился на игре. Сто тридцать четыре купона!
Теперь я переворачивал не более трех карт и копил выигрыш. Не дождавшись каре или покера, я подозвал кассира, и получил деньги за двести набранных купонов. Я заработал первую сотню рублей.
На улице я жадно затянулся сигаретой. Рубашка взмокла на спине от пота. Поймав вдохновение, я вернулся в зал к тому же автомату.
Через час я остался с тем, с чего начинал. Апатию сменила ярость, желание отыграться! Тут бы мне и отойти, но во мне родилось какое-то странное ощущение, вызов судьбе, желание дать ей щелчок. Я огляделся. Справа от меня монотонно стучал по клавишам парень лет тридцати. Казалось, он проглотил глазами экран, как-то по-собачьи, одной стороной рта мял жевательную резинку (если можно вообразить пса, жующего резинку), и нервно отбивал пальцами дробь. Переборов себя, я отправился прочь от своего двойника.
Было, о чем призадуматься. Если железный пират без нервов и разума прикарманит мои последние деньги, я, смирив гордыню и посрамленный, явлюсь пред кузнечиками. Явлюсь с браслетом, который они, возможно, видели у Курушиной! «Мы же предупреждали: проходимец!» Я отмахнулся от унылого миража. Выбор не велик: играй, либо уезжай из Москвы!
Спустя три четверти часа у меня было всего восемнадцать купонов. В одиннадцатом часу в зале остались настоящие игроки, которые плохо замечают, что вокруг них происходит, и ничем не интересуются, а только играют с утра до ночи, и готовы были бы играть, и всю ночь до рассвета. Моя рубашка вымокла, ладони сделались липкими. Хребет и шея налились свинцом. За двенадцать очков до банкротства ненавистная холодная болванка вдруг заинтересовалась одушевленным механизмом, упорствовавшим над ней. Пальцы и глаза подстать автомату подчинялись рефлексам, опережая коварную программу.
Я легко угадал три карты: последовательное чередование германовских цветов. Переводить очки в актив не имело смысла. На шестой карте меня затрясла нервная дрожь. Я поднялся, и рассеянно оглядел человек пять за спиной. Они посторонились. Но я задержался в кругу их любопытства, и, не задумываясь, повторил зебру цветов – черное. Контур пикового короля задрожал в парадном строе угаданных карт. Запоздалый страх заструился холодными змейками влаги по вискам. Только раз во весь этот вечер, во всю игру страх прошел по мне холодом и отозвался дрожью в руках. Я с ужасом ощутил и мгновенно осознал: что для меня теперь значит проиграть! Стояла на ставке вся моя жизнь. Я присел. Поискал сигареты. Слуховые и зрительные рецепторы сверяли шесть картинок и сдержанный шепоток зрителей. Кто-то услужливо протянул мне пачку.
Закрыв глаза, опустошенный, я вечность напрягал и расслаблял окостеневшие мышцы рук. Игрок соседнего аппарата присоединился к зрителям. «Черный, красный!» – шелестели голоса. Кто-то шепнул, что позавчера на этом аппарате чередование цветов вышло двадцать два раза сряду – обстоятельство, впрочем, довольно часто встречающееся в игре. Я разомкнул веки и уставился на дрожавшую в ритм моего сердца рубашку карты. Математическая череда цветов в наборе карточной судьбы.
Мне привиделся поощрительный лик программиста, заложившего в свое детище один шанс из миллионов. Я потянулся к красной кнопке, как к спусковому крючку револьвера, направленного мне в висок, и седьмая карта увенчала парад!
Казалось, выиграл не я, а люди за спиной. Хор голосов взорвался, словно в ворота влетел решающий мяч. Меня одобрительно похлопывали по плечам, а я умиленно взирал на детище человеческого гения, в миг наградившего мое напряжение. Ей Богу, если бы не низменный повод для радости, я бы чувствовал себя триумфатором. Я уже смотрел, как победитель, я уже ничего не боялся. С достоинством олимпионика, под одобрительные фанфары голосов я подозвал недовольного кассира, получил выигрыш и удалился, запихнув пачку червонцев и четвертаков в нагрудный карман куртки.
Елена Николаевна открыла дверь.
– Ты болен? – Она с тревогой пригляделась: не пьян ли я. Мне даже не хватало сил врать. На кухне я сонно поковырял жареную картошку в сковороде, и скорее убрался к себе. Не раскладывая постели, рухнул ниц и потерялся в свинцовом забытье.
На следующий вечер за тем же аппаратом (тяга к фетишам удачи) за сорок минут я спустил двести рублей, рассчитанных на этот день.
Холодный враг, циклоп из железа и стекла, пялился своим голубым оком на меня. А я смотрел на автомат с такой же ненавистью, с какой сутки назад любовно ласкал взглядом каждый шуруп на его корпусе.
Лишь на четвертый день, когда у меня осталось бесполезных пятьсот рублей, железная скотина примирительно подмигнула, словно говоря: «Ладно, сыграем, как ты любишь – по-честному!»
Накануне я едва узнал в зеркале над умывальником безобразного двойника: впалые глазницы и малокровное лицо с нервным порезом от бритвы на подбородке, искусанные губы. Исступление в глазах было так же отвратительно, как горьковатый привкус во рту от потери аппетита. Елена Николаевна перестала выпытывать причины нездоровья упорно молчавшего грубияна.
Я применил излюбленную тактику мелких шажков. Старался забыть неудачи и обмануть туповатый автомат. Переходил от одного к другому по кругу, прежде чем аппарат успевал надуть меня. Работал пальцами, будто профессиональный пианист. Рефлексы уничтожили эмоции. За два часа я заработал четыреста рублей. И, запутывая судьбу, теперь менял автоматы крест на крест. Когда железные твари замечали подвох, и, жужжа от нетерпения, готовили расправу, я забирал выигрыш и переходил к другой машине. Спустя еще два часа я положил в карман шестнадцатую сотню.
Перед последней игрой я пересел к старому приятелю у двери. Казалось, мои нервы гудели от напряжения, как высоковольтный кабель. Еще партия, и я бы свихнулся, или навсегда стал рабом азарта (что равнозначно). В случае неудачи, я решил прокутить остаток денег, и бросится с Кузнецкого моста.
Автомат узнал меня: мне показалось, он приветливо подмигнул. Я трижды тихонько сплюнул через левое плечо. Минут десять машина размышляла, как со мной поступить, и оказалась смышленой тварью: угадала прощальный бенефис любителя.
С сотни я удвоил капитал. Автомат предложил призовую игру.
Баловень судьбы мог нажимать любые кнопки. Машина поощрительно отмалчивалась, после каждого удачного хода, словно педагог на экзамене, наслаждался ответом любимчика. Мы издевались над зрителями, не ведавшими о сговоре. Играли на их нервах, как на флейте. Слушок о везучем парне пробежал меж игроков. Посмотреть действительно стоило!
