Сю Фудзисава - Вода камень точит
Тамаки с несвойственной для женщины силой обнимает Миясэ за шею, теперь уже из его груди вырывается вздох. Женское тело превращается в пружинистую почву. С закрытыми глазами Миясэ кажется, что он погружается в сужающуюся воронкой щель с загнутыми внутрь краями. Земля вот-вот разверзнется под мощными ударами сваи, как вдруг, пропитанная влагой, она становится снова твердой и крепко обволакивает его орудие. В небе над лесом проносится дыхание Тамаки.
В слабом свете лампы рельеф ребер и груди Тамаки напоминает гладкую поверхность пустыни лунной ночью. Разрывая песок нетерпеливой рукой, он добирается до основания бархана плоти, впивается зубами в его твердую покрасневшую вершину и зарывается носом в тепло подмышки девушки.
— Коити… в меня…
Наткнувшись своим орудием на твердую землю, Миясэ вдруг оказывается в озере бананового масла среди лесной чащи. С каждым движением его тела в это озеро падает блестящая капля. «И к чему мне все это видится», — спрашивает он сам себя. Чем глубже он погружается в плоть Тамаки, тем ближе становится к своей сути.
Женщина скребет татами ногтями поджатых пальцев ног, ее разметанные по полу волосы похожи на лужицу смолы. Вдруг ее ноги взлетают к потолку, и Миясэ проникает в самую глубину. Огненный ком зарождается у него где-то в недрах живота, и в следующий миг происходит семяизвержение.
Некоторое время оба лежат без движения, уставившись в потолок. Миясэ поглаживает волосы на ее лобке и запускает кончики пальцев внутрь. Не обращая внимания на молоко, разлитое у себя на животе, Тамаки поворачивается на бок и касается губами плеча Миясэ. Сухое прикосновение ненакрашенных губ. Только там еще жарко.
— Я же хотела… чтобы в меня…
Ее горячее и влажное дыхание обволакивает плечо Миясэ. Неожиданно ему пришла в голову мысль, а не Тамаки ли та женщина, что снимала свое белье с веранды в японском доме, уносясь мыслями к своей подружке в Праге?
— …Давай сделаем ребеночка?
— Давай…
— Мальчика или девочку?
— Девочку, чтоб была на тебя похожа.
— Хорошо, только, когда будешь катать ее на закорках, смотри не ударь о потолок!
Живот Тамаки содрогался от смеха. Он вспомнил детские фотографии Тамаки и подумал, как бы он катал ее на своих плечах. Какое-то подобие пуповины связало его с живущим в Кобе отцом Тамаки. Такое чувство, словно он подменил отца на пожелтевшей цветной фотографии. Катая свою дочку на плечах, представляет ли отец, что она занимается сексом с мужчиной в темной васицу. От этих фантазий Миясэ наконец пришел в себя. Вот ведь какая ерунда в голову лезет, но ничего с этим не поделать, подумалось ему. И хорошее, и плохое — все надо принимать как есть.
Положив руки на лоб, Миясэ разглядывает еле видимый узор на потолке. Штамповка, наверное, — все детали в точности повторяются.
— Коити… ангорку-то можно и не заводить, — прислонившись лицом к плечу Миясэ, говорит Тамаки. Слегка кисловатый запах ее дыхания щекочет его ноздри. — Тебе же и на работе надоели эти животные. А дома-то и подавно.
— Companion animal… А может, Nonhuman companion.
— Да, Companion animal… Только…
Лежавшие на груди Миясэ пальчики напряглись, и ногти коснулись его кожи. Он положил свою ладонь поверх ее. Лапы большого паука обвили тонкие пальцы Тамаки.
На следующий день по пути в редакцию со своей съемной квартиры в Гетанде Миясэ заехал к Тамаки в Футако-Тамагава. Он решительно пресек ее настойчивую попытку самостоятельно приготовить завтрак и предложил пойти в ресторан — очень уж захотелось ему отведать двадцатиунцевого бифштекса в круглосуточном стейк-хаусе. Миясэ и сам удивился своей странной причуде — вид крови в сыром мясе внушал ему отвращение. А тут безумно захотелось натурального стейка, даже не «миди» — полупрожаренного, а сырого, с кровью, чтобы разделываться с большим куском мяса обеими руками. До сих пор же его утренняя трапеза ограничивалась тостами и кофе с молоком, в лучшем случае завтракал в кафе универмага «Мацуя» поджаренными ломтиками лосося.
— В такое время, наверное, кроме нас, там никого не будет, — замечает Тамаки.
Они идут рядом, соприкасаясь рукавами ветровок, Миясэ разглядывает ее с высоты своего роста. Несмотря на легкий макияж, у нее видны тени под глазами и набухшие веки. Да и сам-то он чувствует себя не очень, какая-то вялость, усталость. Простуженный вид подруги беспокоит Миясэ, он сочувственно качает головой. Но и в его глазах расплывается окружающий пейзаж.
— Я, наверное, буду только салат.
Кроме парочки студентов в углу, забредших с похмелья, в ресторане никого нет. Мозаичный линолеум пола очень скользкий от жира, разлетающегося при жарке мяса. Стоило Миясэ сделать первый шаг, как его тело непроизвольно покрылось гусиной кожей. Такое чувство, что голыми руками схватился за покрытый маслом металл.
— Помнишь, вчера ты говорил про какой-то лес? Это что — твой знакомый?[13]
Расправив бумажную салфетку, Тамаки пристально уставилась на смотревшего в окно Миясэ. Вдруг ее лицо искривилось — наверное, контактная линза встала наперекосяк, и она поспешно поднесла руки к глазам.
— Что ты несешь?
— Ну как же, помнишь, ты говорил, то ли вижу лес, то ли в лесу?
Тусклый свет, на секунду задержавшись на кончике ее пальца, исчез во рту. Наклонившись, Тамаки вставила линзу на место.
— Что ты городишь? Ничего такого я не говорил, — с серьезным видом ответил Миясэ, хотя знал, о каком лесе идет речь. Конечно же, он прекрасно помнил, как вчера во время занятий любовью, когда его блестящий от влаги член проникал в ее темные заросли, перед его глазами встала картина падающих в лесное озеро капель. Почему же она возникла, ему и самому было не понятно.
— Да ладно, забудь.
Поправляя бумажную салфетку, Тамаки склонилась набок. Длинные волосы качнулись и обнажили вчерашний засос на шее. Миясэ замер от удивления — это пятнышко, казалось, не имело к нему никакого отношения.
На тарелке разложен примятый ложкой рис, рядом приправленный зеленью луковый суп. Затем картофельный салат с поджаренной кукурузой и, наконец, двадцатиунцевый стейк на раскаленной овальной сковороде, увенчанный кусочком тающего маргарина.
Издав возглас удивления, Тамаки так и осталась сидеть с раскрытым ртом. Белая салфетка Миясэ мгновенно покрылась сложным узором разлетевшихся капелек жира.
— Поехали, — сказал Миясэ, обильно посыпая мясо перцем.
Одно прикосновение ножом — и на сковородку, шипя и подпрыгивая, полился золотистый сок. Его капельки напомнили Миясэ блеск контактных линз Тамаки, и он посмотрел в ее сторону. Выпятив губы, она удивленно смотрела на него прищуренными глазами.
— В чем дело?
— Как это в чем? Тебя же с утра и насильно-то есть не заставишь, а тут смотри, как разошелся!
Глядя ей в глаза, он отправил нанизанный на вилку кусок мяса себе в рот. Расплавленный маргарин и мясной сок слились в одно озеро, и желудок напрягся в ожидании последней капли, когда оно выйдет из берегов. Украдкой бросив взгляд на повисшую в уголке его губ капельку жира, Тамаки собралась было смахнуть ее своей салфеткой.
— Мясо что надо… попробуешь?
Почему же он так набросился сегодня утром на стейк — из-за вчерашнего ненасытного секса в темной васицу, или его задели слова Савамуры, сказанные им на барже для переработки сточных вод, — мол, покойник уже? Похоже, ни то и ни другое. Просто захотелось, вооружившись ножом и вилкой, расправляться с мясом. Миясэ улыбнулся, ловя себя на мысли, что поступает как женщина, снимающая стресс едой.
— Милый, так на банкет закажем французскую кухню, согласен?
Поставив локти на стол, Тамаки ковыряется кончиком вилки в салате, политом французской приправой. Взгляд Тамаки по-прежнему устремлен на порцию стейка Миясэ. А он, сдвинув брови, смотрит на прохожих за окном. С каждой минутой ширится людской поток в направлении станции Нико-Тамагава, один вид этих людей, спешащих на работу, наводит тоску.
— Ну-ка, ешь нормально и сядь как следует, убери локти со стола!
— А в чем дело?..
— Так вот, если выберем французскую кухню, то там число блюд зависит от цены. Закуски, шербет, фрукты, ну, в общем, полно всего… А из мясных блюд, пожалуй, только говядина и голубятина… Маловато, да? Если говорить про японскую еду, то там все зависит от дороговизны посуды… Вот китайская — и дешевая, и много разных блюд, но для стариков подойдет ли?..
Вспомнив опять о необходимости рисовать схемы рассадки гостей, Миясэ утомленно закрывает глаза. Какое-то клинообразное сияние просачивается через плотно закрытые веки. Он открывает глаза: это блестит на солнце бокал Тамаки. Представив банкетный стол с рядами бокалов для шампанского и вина, Миясэ перекладывает во рту мясо и обреченно вздыхает.
