Дмитрий Добродеев - Большая свобода Ивана Д.
Иван идет к усадьбе, узнает дом, который раньше видел только на фотографиях. Во дворе — могила Отто Ренефельда. С орлом на пьедестале. Он входит в большую гостиную с камином, теперь библиотеку, говорит библиотекарше: «Я — родственник покойной фрау Ренефельд. Скажите, меня тут примут?»
Девица уходит к начальству. Приходит с ответом, что господин Зельцбахер, глава кружка, не может его принять. Мол, очень занят и едет на встречу. В окно Иван видит: из дома выходит тучный Зельцбахер с двумя помощниками, они садятся в черный «Мерседес» и уезжают на всех парах. Он говорит себе: «Вот так-то, сынок!» Системный протест в нем только обостряется.
Ночью ему снится далекий Дорнах. Там, в глубине швейцарских гор, сидят, подобно гномам, последователи Штейнера и строят недосягаемый Гетеанум. Оттуда же управляют они всемирными антропософскими сетями, вальдорфскими школами, эвритмическими танцами, лечебной фармакологией и прочими делами… Он вспоминает советского философа, который сказал: «Добра от этого учения не будет, сколько эвритмических танцев ни пляши. Ведь даже супертеррористка из «Красных бригад» — Ульрике Майнхоф — она окончила Вальдорфскую школу!»
Форум свободы
Январь 1990-го, Иван все еще в Вене. Жене не дают австрийскую визу в ОВИРе, и он болтается здесь совсем один, не зная, как быть дальше. Чтобы подработать, нанимается стрингером в мелкое агентство новостей Eastcom. Хозяин Eastcom — Вилли Брайтмозер. Он сколотил большие деньги в Москве, продавая Советам детское питание, компьютеры и фармацевтику. Это двухметровый рыжий австриец, он любит Россию и русских женщин. Дружит с советскими министрами, партийцами и журналистами. Но товарно-сырьевой бизнес становится ему неинтересен. Брайтмозер организует Eastcom, чтобы освещать события в России и Восточной Европе.
Первое задание Ивану — взять интервью у русских диссидентов на «Форуме свободы». Агентству Eastcom нужна сенсация. Перестройка входит в крутой вираж, все летит вразнос, интерес к России огромен. Уже рухнула Берлинская стена, пали режимы Восточной Европы, все готовятся к распаду СССР.
Именно в этот момент престарелый Отто фон Габсбург созывает в Вену правозащитников на «Форум свободы». Наверное, думает Иван, будет публика второй категории: под главных героев перестройки делаются индивидуальные мероприятия. Но этот «второй эшелон» Ивану даже более интересен. Он хочет получить от них живое свидетельство перемен.
Вы слышали про Отто фон Габсбурга? На фотографии времен Первой мировой он стоит в платьице с прадедушкой — императором Францем-Иосифом. Отто — последний наследник дома Габсбургов. Лишенный всех прав наследия в Австрии, заделавшийся в рыцари «холодной войны». Иван видит в нем инстинкты глубинной, животной русофобии. Не он ли, фон Габсбург организовал пикник в Шопроне в августе 1989-го? С которого сотни гэдээровцев рванули на Запад. Тот самый Отто, с которым он еще увидится в Вильдбад-Кройте.
Звездная зимняя ночь, берег Дуная. Иван поднимается на борт прогулочного корабля «МС Моцарт». Ночной фейерверк над островом Донау-инзель. Льются звуки венского вальса, на палубе пьют и гуляют. Горят разноцветные лампочки, неестественно карнавальная атмосфера.
Он пропускает для куража два бокала вина, ищет русских гостей. По списку узнает — их здесь пара десятков из Союза — активистов перестройки. Однако подходящих для интервью реально трое: В. Богородников, А. Мурашов и П. Мовчан. Неведомые прежде персонажи, до поры до времени прозябавшие под слоем советской плесени и пыли. На дачах, в НИИ, в подвалах, в зонах.
Каждый окучивает свою делянку. Богородников — сиделец, правозащитник, ныне возглавил Христианско-демократический союз. Мурашов — активист Межрегиональной группы депутатов, представляет младоельцинистов. Мовчан — щирый хохол, один из активистов «Руха». Они все рвут зубами распадающуюся плоть империи.
Иван не любит советскую власть. За то, что сгубила его молодость, десять лет держала невыездным. Не дала раскрыть таланты, обрекла на нищету и прозябание. Но то, что он видит и еще увидит, — хуже советской власти. Это растаптывание исторической России.
Подходит к Мурашову, тот как мантру повторяет: «Моя Межрегиональная депутатская группа, моя команда, она еще заявит о себе. Мы — это Евстафьев, Савостьянов, Гаврила Попов!»
Они сидят за стойкой бара «Дон Джованни». Иван включает диктофон, пьет пиво и слушает, что Мурашов несет ему про Межрегиональную группу.
Про борьбу с ретроградами, про Первый съезд народных депутатов СССР, про акции протеста. Он видит простецкую скуластую рожу Мурашова, его ощетинившиеся усики, раскосые монгольские глаза.
В какой-то момент Мурашов срывается на визгливые нотки и прямо говорит о захвате власти демократами. «Наши» готовы взять на себя ответственность. «Наши» — это группа младших научных сотрудников, журналистов, экономистов… они составляют основу команды младоельцинистов.
Вопрос Мурашову: «Что дальше?»
Ответ: «Мы — костяк Межрегиональной группы, мы близки к тому, чтобы возглавить Съезд народных депутатов СССР. В Верховном Совете мы получим большинство, затем в Москве и наконец — в Союзе. Мы поведем беспощадную борьбу с КПСС и надеемся к марту принять закон об отмене ее руководящей роли».
— А если распад Союза?
— Мы приветствуем распад СССР.
Мурашов напоминает братишку-матроса после взятия Зимнего.
Но он уже неплохо осведомлен — по части добротных машин и звездочных отелей. Так же неожиданно начинает хаять отель, в котором их разместил фон Габсбург: «Клоповник трехзвездочный! А я ведь член Межрегиональной группы!» Мурашов не любит дешевку, турецкий ширпотреб и китайские рестораны. Все должно быть на уровне! Его слова подтверждает жена — намазанная яркая дама, она покровительственно похлопывает его по плечу. «Вот где неисчерпаемый заряд буржуазности», — думает Иван. И ему снова становится страшно за Россию.
Долго ждать не приходится: пару лет спустя Аркадий Мурашов, неудавшийся научный сотрудник какого-то НИИ, за преданность Ельцину назначен начальником Главного управления внутренних дел Москвы в ранге первого заместителя министра МВД.
Второй, у кого он берет интервью, — украинский правозащитник Павло Мовчан. Тот проще, лихо выпивает с Иваном по сто грамм водки и начинает нести программный бред сепаратизма. Мовчан — неудавшийся сценарист, интеллигент-расстрига, пьянствовал после Литинститута Горького на подмосковных дачах, дружил с кацапами-интернационалистами. Перестройка дала ему возможность отличиться.
— Как вас зовут? — спрашивает Мовчан.
— Иван С.
— Так вы украинец? — спросил он с какой-то детской радостью.
— Нет-нет, я русский.
Лицо Мовчана потускнело, но тут же обрело привычное благодушие. Он говорит Ивану: «Мы хотим, чтобы на наших киевских прилавках было столько же колбасы, как и здесь, в Вене. Вот отделимся от Москвы, заведем гривну, и настанет изобилие на наших прилавках. Все у нас наладится!
Но главное — родная мова. И полная, тотальная украинизация». — Когда он вспоминает, что сотворили клятые москали с его ненькой Украиной, дыхание его становится прерывистым. Он покусывает длинный ус, глаза его увлажняются. «Налицо чисто малороссийская эмоциональность», — думает Иван.
О, эта подавленная национальная идея! Откуда она произрастает? Наивные большевики, куда они смотрели все годы и с чем они боролись? Чем занимался международный отдел ЦК? Их погубил марксистский бездумный догматизм. Еще в 70-е им надо было продумать идеи модернизации России, сменить дискурс.
Иван относится к украинскому языку снисходительно. Как и к другим региональным языкам — будь то баварская, провансальская или каталанская мова.
Любой народный язык вульгарен и комичен, приближен к жизни, к поту, земле, природе… египетский диалект, украинская мова, швиц дойч и прочие региональные наречия… Все возвышенное и серьезное становится комично, нелепо и доступно.
Иван признает лишь высокие культуры, культуры империй. А сами украинцы? Когда в брежневские годы он задавал вопрос об их национальных чувствах, они испуганно махали руками: «Да что ты, какая к ляху самостийность!» И вот теперь — такое.
Мовчан: «Если вы — украйинец (так он произносит), то ваш артикулярный аппарат сформирован еще в утробе матери. Вы — носитель заданной программы, которая передается на уровне генетическом, на уровне молекулярном, на уровне ДНК».
Он обобщает программу «Руха»: переход на гривну, украинский язык, свободная торговля, контакты с Западом, и через совсем немного лет Украина будет процветать. Мовчан упорно повторяет: «На прилавках будет тот же ассортимент колбас, что и в Вене!»
Иван записывает, поддакивает, развивает тему. За интервью с Мовчаном венский «Курир» заплатит ему пятьсот шиллингов. Они, австрийцы, очень любят украинскую тему. Черновиц, Мукачево, Лемберг — это их бывшие земли. Они неравнодушны к Украине.
