Евгения Дебрянская - Учитесь плавать (сборник)
Но она вырвалась, вскочила на ноги, поправила волосы…
— Я сама позову тебя, — и скрылась внутрь.
— Александра, — раздалось минут через пять, — иди же! — я вошел в комнату, погруженную в абсолютную темноту, постоял немного, обвыкся и двинулся вправо, на голос, нащупал ручку двери, повернул. Немка лежала в спальной, обнаженная, при слабом свете маленькой лампочки. Я, как был в костюме, кинулся на нее, прижал всем телом к кровати, на ходу рывками расстегивая брюки. Она заерзала подо мной, широко раздвинув ноги. Лицо такое близкое… розовый язычок между зубок… зажмуренные рыжие реснички. Сейчас, сейчас. Что сейчас? Я лихорадочно шарил рукой в паху, покрываясь потом. Встал на колени и посмотрел — члена не было! — Ни хуя себе! — подскочил к зеркалу — не было! Не было — ни-че-го! Я помертвел.
— Да вот же он! — немка нетерпеливо приподнялась на локте и вытащила член из-под подушки, — правда, nice?
Я присел на краешек кровати, осторожно взял двумя пальцами то, что она подала, поднес к лицу, понюхал, член был не мой… Она вырвала его и запихала между ног.
— Давай сверху, ну же, O! My G-а-а-р!!! — заерзала с членом в руках, а потом, вытянувшись в струну, закричала так, что я чуть не слетел с кровати…
— Александра, — спокойно заговорила она через минуту, — ты расстроилась? Я подарю тебе его. Очень полезно массировать матку, я каждый день массирую, хочешь, тебе помассирую?
Я отказался: — Тебе никто не нужен рядом?
— О чем ты? Времени нет, для тебя специально выкроила, а ты ведешь себя как тургеневская барышня, собственно, я себе русских такими и представляла, ну пойдем.
Мы вышли на улицу.
— Гляди-ка, — обрадовалась она около Линкольн Центра, — Онегина дают, ваш театр на гастролях, хочешь послушать? Хрустальный горный тенор за стеной грустно пел: "..я лучше, кажется, был…". Я покачал головой и поднял руку, чтобы поймать такси. Немка чмокнула меня на прощание в щеку, сунула пластиковый пакетик — уже в машине, я нащупал в нем уставший мягкий член.
Едва я подъехал к дому, местная шлюха, что ошивалась здесь ежедневно после 10, подошла ко мне.
— Стив ушел в Вольт, велел тебе туда же ехать.
Но я уже отпустил машину, к тому же в Вольте бесплатно поили только по воскресеньям. Поэтому решил прогуляться. Вечер был тихим и душным. Близилась полночь, район возле терминала только пробуждался к действу. Зажглись красивые яркие буквы, предлагая тысячу чувственных удовольствий. Ночные кинотеатры распахнули двери для посетителей — сиди хоть до утра и дрочи на здоровье — никто слова не скажет. Знакомая шлюшка и ее товарки забили место между припаркованными на ночь автомашинами — глотали сперму всего за пять долларов. Желающих хоть отбавляй! Что происходило здесь днем? Ничего особенного — блоки кишели самым разнообразным людом, роскошные автомобили с диким ревом рвались на север и юг, запад и восток, с грохотом открывались жалюзи простеньких забегаловок, поглощая проголодавшуюся за ночь публику.
"Конечно, — думал я, — немка сильно подгадила мне. И что за удовольствие дискредитировать бедных русских девушек? Сейчас понесет по всей округе, пойди останови ее, с ее английским!".
Я удалялся от восьмой в сторону Парк Авеню, но, дойдя до Бродвея, передумал и повернул обратно, к дому.
— Ты дурак, что не пошел в Вольт, — заорал Стив издалека, — там сегодня групповая дрочиловка была.
Он был смертельно пьян: держась одной рукой за угол дома, другой направлял мочу в воздушную решетку метро на тротуаре. Он так уверенно схватился за свой член, что я, нащупав пластиковый пакетик в кармане брюк, искренне позавидовал ему. Я подошел и пригладил его длинные светлые волосы, провел рукой по спине: под рубашкой, заткнутая за ремень, торчала бутылка смирновской.
— Ну что, по стаканчику? — сделал большой глоток из горлышка, беленькая спокойно проскочила в желудок и там остановилась…
— К-а-к-о-й, никогда такого не видела, — шлюшка присела на корточки передо мной, расстегнула брюки, отбросила в сторону презерватив и прильнула к члену, лизнула, а потом с силой захватила губами, сжала, задвигала ими. Я стоял между машин в окружении ее подруг и в восторге смотрел вниз, на член, выплывающий, словно крейсер, из ее огромного рта, утопающий в нем вновь и вновь.
— Ах! Что за жизнь! — завопил я, — смотрите, она сосет, а он не падает, не падает!
Наконец, она остановилась и прижалась всем телом к моим коленям. — Доллары спрячь, сама с радостью заплатила бы.
Стив все еще стоял, пошатываясь, напротив решетки. Я бросился к нему и обнял, путаясь в светлых длинных волосах. Не выпуская члена из рук, пристроился рядом и зажурчал в теплую черную трубу.
— Какой задел, какой задел на будущее, — орал Стив, потирая ладони, — ты обеспечен на всю жизнь! Ну и Сильвия, нашла-таки отпечатки немецких пальчиков на члене! Молодец! Сколько немка пообещала тебе?
Мы спустились в метро.
— Сейчас узнаем.
Немка назначила встречу в Бруклине. Поезд вырвался из под земли и помчался по мосту, оставляя позади Манхэттен. Я увидел в окне статую Свободы зеленого цвета, омываемую грязными водами Гудзона, и стеклянные билдинги Уолл Стрита — самую умышленную часть города.
Она бросилась к нам, едва мы показались из подземки и начала вопить. Вот как это выглядело в переводе Стива.
— Ах ты, засранка, сука, падла!
Стив решительно оборвал ее и направился в ближайшее кафе. Мы заказали по стаканчику, немка без слов присоединилась к нам и, приняв на грудь, внезапно успокоилась, а через несколько минут и вовсе расплакалась.
— Ты же знаешь, я люблю тебя, — первый раз об этом слышал, — увидела тогда в костюме, и подумала, дам ей пять тысяч кэшем и все тут, пусть меня увольняют откуда хотят, и срать я хотела на Сильвию, все равно она скоро умрет. Кто тогда будет главной лесбиянкой? — она уставилась на меня, — ты, ты и будешь! — схватила салфетку и промокнула реснички, — Но сейчас уезжай, награда сама найдет тебя, попомни мои слова! Уезжай — я должна проверить свои чувства… и тогда… хоть сто сильвий будет на пути, хоть весь Уолл Стрит встанет на уши… — она зарыдала в голос, — я взял у нее салфетку и еще раз промокнул реснички.
— На посошок, — немка взметнула вверх полный стакан, мы еле догнали ее на половине…
— Ничего, что на поезде? — поддерживая немку обеими руками, извинялся Стив, — на самолет билеты проданы, может к лучшему — отоспишься.
И полез целоваться.
На часах было 3.15. Поезд медленно тронулся с места, я запрыгнул в вагон.
— Слушай, — вдруг закричал Стив и, прислонив немку к тележке, побежал рядом со мной, разметав длинные светлые волосы по ветру, — а ты че приезжал-то?
Но я ничего не ответил. Да и что я мог сказать? Откуда я знал, что за сила поднимает меня среди ночи, выгоняет на улицу и гонит дальше сквозь череду дней, сумерек и рассветов. Что я ищу? И что не нахожу? Куда плыву, не встречая никого? Что хочет душа моя? Что ищет она и не находит?
Стив начал отставать, вот он со всего размаху остановился на краю перрона и, пытаясь удержать равновесие, встал на цыпочки и вытянул руки в сторону, будто птица. Еще мгновение и он воспарил ввысь.
Только я пристроился у окна, чтобы наблюдать американские, португальские, испанские и прочие пейзажи, дверь в купе с шумом отворилась — на пороге стояла пограничница. Она широко улыбалась мне, как старому знакомому.
— Давненько поджидаю, ты что, прячешься от меня? Ну, давай раскошеливайся, ты мой должник — путь долгий впереди, всю жизнь можно прожить, глядя друг на друга, — бесцеремонно залезла ко мне в карман, вынула доллары и сунула внутрь мундира.
— Где ты их берешь?
— Деньги к деньгам, дорогая.
— Скажи уж честно — бутылка к бутылке, я, кстати, тогда всего стаканчик и отпила, — она достала пол бутылки портвейна, — с нее, как говорится, и начнем… вот стерва, чертовски приятно на желудок ложится.
— Попробуй это, — я выдернул из-под ремня смирновку, — нужно экспериментировать, как Ван Гог — красочка на красочку, глядишь — в историю впишемся.
И пьянка понеслась…
Узкая походная койка едва вместила нас. Я всю мебель переставила точно по меридиану. Какой на хуй, Глоба! Ты после этого каждую ночь являться мне стал, стоишь вот здесь, — она ткнула пальцем в дверь, — шатаешься… и я знаю, там север.
Я целовал ее спелые губы, смотрел в глаза цвета асфальта, подозревал в тысяче измен, орал и бил смертным боем, пока, наконец, она не схватила меня как ребенка и не укачала в колыбели своего тела.
— Врешь, — заорала Анька, как только проснулась, вынула бумажку из разреза платья на груди, — ты адрес даже не брал!
— Зачем адрес? Ритку в Америке все знают.
— Тебя, наверное, тоже?
— Да нет, я ж по делам ездил, на конференциях пропадал.
— Тебе хоть слово-то давали?
