Сердар Озкан - Сердце розы
— Привет, что сегодня мне предскажешь?
Попрошайка, казалось, не понял ее.
— Я тебя знаю?
— А вы не помните? Это я…
— Я знаю, что это ты. Но кто ты?
Окончательно убедившись, что он просто подшутил над ней, Диана повернулась и пошла прочь.
Вскоре она увидела художника, увлеченного своей работой. На нем были все те же рваные на коленях джинсы и старая футболка. Его очередная картина ничем не отличалась от прежней, разве что гребни волн стали более пенными.
— Вы сегодня выглядите лучше, — заметил художник.
Очень тактичный способ начать беседу, подумалось Диане. Интересно, как же ужасно она выглядела вчера, если сегодня выглядит лучше?
— Не хотите взглянуть на картины?
— По-моему, они не очень-то отличаются от предыдущих.
— А то. что волны стали больше, не меняет картину?
— Меняет, конечно, — с сарказмом ответила Диана. — Вчера ваши картины были совсем другими. Я просто поражена. Всего несколько взмахов кисти, и вам удалось изобразить и норм, зарождающийся среди волн. Потрясающе!
— Прямо как у вас, да?
— Простите?
— Тот шторм, что зарождается среди волн вашей души.
Диана сникла.
— Извините… я не хотела быть грубой…
— Да ничего страшною. Ну а что вы действительно видите здесь?
— Ну… нет чаек, которые были на всех остальных картинах.
— Вы весьма наблюдательны.
— Мне часто говорят об этом.
Несмотря на старую одежду и довольно грубые манеры, художник, похоже, был образованным человеком.
— Вы студент? — спросила Диана.
— Нет.
— Значит, уже закончили учебу?
— Когда-то я изучал экономику, но потом бросил.
Диана посмотрела на него, словно спрашивая: «Почему?»
— Я вовремя понял, что никогда не научусь рисовать, если буду слушать лекции по экономике.
— А разве нельзя было и рисовать, и учиться экономике?
— Я сделал это не из-за того, что не хватало времени. Просто мне начало казаться, что каждая моя новая картина теперь хуже прежней.
— В каком смысле?
— Понимаете, как всякий художник, я выплескиваю на полотно все, что чувствую. И с каждым днем краски на картинах становились все бледнее. Я бросил учебу, чтобы не потерять цвет, если можно гак выразиться.
Лиана одобрительно кивнула и протянула ему руку.
— Я — Лиана.
Художник равнодушно пожат ей руку. Опять он вел себя так, словно она его абсолютно не интересовала. Сам он не представился и даже не сказал, что ему приятно познакомиться с ней. Не было смысла продолжать разговор, и без того затянувшийся, с тем, кто даже не захотел назвать своего имени. Пробормотав что- то о встрече, на которую якобы опаздывает, Диана попрощалась и ушла.
Но по пути домой она никак не могла забыть его слова о тускнеющих цветах. Художник потерял цвет, как Диана потеряла цвет своей матери.
12
Когда Диана исчезла из виду, попрошайка махнул рукой художнику. Накануне тот расспрашивал его об этой красивой девушке.
Старый бродяга тогда ухмыльнулся.
— Остынь, сынок. Все. что происходит между мной и клиентами, не остается здесь. Оно улетучивается. Спроси у нее сам. Она опять придет сюда… возможно, завтра… Но ты тоже хорош! Нашел, кого просить о помощи, старого глупого бродягу вроде меня. Ты красив, пожалуй, талантлив, зачем тебе моя помощь?
Художник смутился.
— Я заметил, что вы оба смотрели на меня, и, разумеется, мне стало интересно, почему вы это делали.
— Не смеши меня, сынок. Помнится, не у меня отвалилась челюсть, и не я широко раскрыл глаза, когда она только появилась здесь. Тут и предсказывать не надо. Ты хотел познакомиться с ней с той самой секунды, как увидел ее. Или, может, я ошибаюсь? Если да, то пусть чайки с твоих картин нагадят на мою глупую голову.
Художник еще больше смутился, извинился и ушел. Ему стало ясно, что старого хитреца так просто не разговоришь.
Но когда старик махнул ему рукой, у художника появилась надежда, что он все-таки сможет что-то узнать о Диане. Что ж, сегодня он сделает еще одну попытку и снова подойдет к старику.
13
Художник поставил на циновку бутылку фруктового сока, которую взял из холодильника в своем джипе. Вчера старик предупредил его, чтобы он не приходил с пустыми руками. И еще сказал, чтобы приходил попозже, когда людей в парке станет поменьше, чтобы не спугнуть возможных клиентов.
— Принимаете гостей?
— Всегда рад тем, кто хочет знать не слишком много.
— Ладно, понял, сегодня я не буду задавать столько вопросов. Но как вы догадались, что она снова придет сегодня? Дар предсказания?
Да. кстати, у меня нет четырех долларов, заранее предупреждаю.
— Ни в какие предсказания я не верю. — отметил старик. — Но люди хотят слышать то, что я говорю им. Что же делать? Сказать: «Поживете и сами узнаете»?
— Значит, вы на самом деле не предсказываете судьбу?
— Нет уж. извините, молодой человек, я уважаю свою работу. Судьба — это в данном случае название игры. Пепел, кувшин, вода — это лишь внешние атрибуты. Ты должен показать людям нечто впечатляющее, подобное тому, что они видят в кино. Даже если скажешь им правду, они не поверят, если ты не подашь се соответствующим образом. Предсказание — это всего лишь слова, а судьбу я читаю на их лицах. Там все написано, и, будь уверен, это у меня хорошо получается.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, например, я смотрел на лицо этой девочки, когда она говорила с тобой. И знаешь, что я увидел? Ей нравятся твои картины. А теперь вот тебе мое предсказание. Она придет опять.
— Но вы же не имеете в виду, что ее прогулки — это только предлог, чтобы увидеть меня?
Старик пожал плечами.
— Разве я могу знать ее мысли? Я ведь не психолог. я не знаю причин, только результат. Но оставим пока эту тему. Лучше расскажи мне что-нибудь о себе. Девочка, конечно, потрясающая, но расскажи мне, кто ты есть. Или о том, что ты никто и тебя нет. Откуда ты пришел и куда идешь? У тебя на лице я читаю склонность к бродяжничеству.
— Да, что-то в этом роде. Я из Сан-Диего и зарабатываю здесь на билет обратно, рисуя на пляже. А эта картина — первая часть моего летнею цикла. Вообще-то я должен был закончить ее вчера и быть уже за тридцать миль отсюда, но… Впрочем, ты знаешь.
— Никак не можешь закончить картину с тех пор. как увидел девчонку? Да уж, эта игра самая сладкая. Когда ты кого-то поймал или тебя самого поймали, все идет наперекосяк, да? Но это же здорово, сынок, просто здоров! А картина пусть немного подождет.
Старик высыпал мелочь из кружки для пожертвований прямо на циновку и, налив из бутылки фруктового сока, поставил кружку перед художником. Сам он сделал добрый глоток из горлышка.
— А как там в твоем Сан-Диего, можно что- нибудь накрутить человеку моей профессии?
— Честно говоря, не знаю. Да и не мой он, Сан-Диего. Я вообще-то из Нью-Йорка. Учился в колледже в Бостоне, пока не бросил. Потом переехал к другу в Сан-Диего.
И что твои предки сказали, когда ты бросил колледж? Слыхал, что выпускники колледжей зашибают хорошие деньги.
— А в семье и не рассчитывали на мою финансовую помощь. У них и так все в порядке с деньгами. Но они ожидали от меня большего. надеялись, что я стану успешным банкиром или еще кем-нибудь в этом роде. Но дело в том, что я бросил Гарвард, и это вызвало огромный скандал. Впрочем, иного пути для меня не было — я должен рисовать, это я знаю точно.
— Гарвард. да? Ну ты даешь! И девочке небось сказал об этом, а?
— Нет.
Старик странно посмотрел на него.
— Тогда, сынок, возможны только три варианта. Вариант А — ты болван. Вариант Б — ты не хочешь понравиться очаровательной девочке. И вариант В — ты опять-таки болван. Можешь выбирать.
Художник улыбался.
— Чего ты, собственно, хочешь, сынок? Чтобы она приняла тебя за неудачника? Пастуха, пасущего стада картин, которые никто не покупает? Скажи ей, кто ты, иначе как сна сама узнает об этом?
— Не знаю… Хочу ли я, чтобы она по-другому взглянула на меня только из-за того, что я учился в Гарварде? И потом жаловаться, что меня любят не за то, что я есть на самом деле.
— Что? Кого любят? Кому жаловаться?
— Если я буду нравиться ей только потому, что учился в Гарварде, лучше уж я вообще ей не понравлюсь. Я и мое образование — это два разных понятия. Как и моя работа, как мой мозг… Я не есть сумма этих составляющих.
— Значит, ты знаешь, кто ты, сынок?
— Я… да… Я просто тот, кто я есть.
— Слушай меня, сынок. Неужели ты не видишь, как она красива и что слово «Гарвард» станет музыкой для ее ушей? Просто скажи ей «Гарвард», и, может, тебе повезет.
Художник покачал головой.
— Нет, — вздохнул он. — Слишком рискованно… Всегда может появиться кто-то лучше меня. Но зато никогда не будет именно такого, как я. Это как отпечатки пальцев — нет двух одинаковых. Мне кажется, что и сущность человека устроена именно так — нет двух одинаковых людей. А мы пытаемся скрыть свою сущность, надевая перчатки…
