Ольга Новикова - Гедонисты и сердечная
Филипп обнял Марфу за талию. Рука сама спустилась чуть ниже, на бедро, и попыталась ухватить в горсть кусок упругой плоти. Сравнение с обильными телесами свояченицы было в пользу жены. Модели Рубенса и Кустодиева хороши только на полотне, давно догадывался он.
Поезд замедлил ход, остановился. Вагон дернулся и задрожал. Котельнич. Станционные огни застукали их близость, и вдобавок в конце коридора появились новые пассажиры. Один – на незанятую верхнюю полку в их купе.
Даша повернулась на правый бок, бормотнула что-то, но не проснулась. Филипп про себя чертыхнулся: опять не удастся полежать с Марфой на узком твердом диване… Хотя бы губами убедиться, что живы… В следующий раз купим билеты в спальный вагон.
Глава 10
Голос Дубинина не встрепенулся, когда он поднял трубку и услышал Марфино «а-ал-ло». Она сбивчиво винилась за мужа – тот только что рассказал, как ее искали…
А где же ты, голубушка, тогда пропадала? – мелькнуло у Федора. Мелькнуло, но не задержалось. Пусть Филипп за ней смотрит. Муж он или не муж! Ну и бестолочь он все-таки! Взбулгачил его и исчез…
Пришлось одернуть себя за поспешность приговора, когда узнал про траурную поездку.
– Мои соболезнования, – автоматически, без выражения произнес Федор формулу простой учтивости. – Надо же, как у нас с тобой все запараллелено! И я занимался похоронами…
Не та интонация… Бодро получилось. Еще скажет, что он дубоват…
– Севка повесился… – помрачневшим голосом продолжил Федор. – Однокурсник. Мы с ним вечером расстались, а он вернулся домой и повесился. У него все решено было, продумано… Я не понял… Надо было захватить его с собой на дачу… Несколько дней за городом… солнце… он бы передумал…
И хотя слово «виноват» не было произнесено и Марфа ни в чем его не принялась переубеждать, не заохала – а все же подавленность последних дней подтаяла.
– Мать тяжело терять, я знаю. Моя умерла уже двадцать… двадцать пять лет назад, а до сих пор вдруг раз – и боль пронзит. Подожди, я сейчас… – Федор не суетясь сходил на кухню, налил себе чаю, вернулся в кабинет, сел на диван, закинув ноги на табуретку, и снова взял трубку. – Алло, я тут.
– Знаешь, я с детства всегда считала, что всем должна. – Как это часто бывало, без преамбулы, без объяснений Марфа вслух продолжила свою теперешнюю думу. – Мама внушила, что человек всегда должен другим. Так я и жила… Без рассуждений, не задумываясь, считала, что просят – должна сделать. Даже если не меня просят, а кого-то рядом. Уступить место в метро? Вскакиваю. Или на службе: у Мурата спрашивают чей-нибудь телефон – я тут же лезу в свою записную книжку. Отказывать кому-то – нож острый.
– Я заметил, – усмехнулся Федор.
– К тебе это не относится. С тобой – все по-другому. Если я что-то могу для тебя сделать – это как подарок. Я чувствую, что мы вместе, когда выполняю твое поручение, любое. Пусть ты в это время обо мне и не думаешь…
Хм, «не думаешь»… Федор мог бы вспомнить, чем он занимался, например, в то время, как Марфа выуживала из Интернета информацию о его потенциальном клиенте, или записывала на свой диктофон пресс-конференцию, на которую он поленился пойти, или… Но зачем сталкивать лбами его абсолютно параллельные, непересекающиеся жизни… Кому от этого польза?
– Тебе неудобно становится, когда кто-то глупости говорит или слишком подробно рассказывает всякую ерунду… Я сразу заметил, как ты стараешься поправить чужие ошибки, – пресек он ее упрек, а может быть, и намечающееся признание.
Получилось. Марфа вернулась к первой, более общей мысли – она еще не до конца исповедалась.
– А с близкими – меня и просить не надо, сама предупреждаю их желания. Так вот теперь, когда мамы нет, до меня вдруг дошло, что я никому не должна.
– Это же хорошо. Освобождение…
– Ну, пока только как идея брезжит где-то в голове. Постараюсь, чтобы она заработала в моей жизни…
То есть постарается не быть такой самоотверженной… Избирательно? Или по отношению к ней тоже? Интересно… Любопытно, получится ли у нее. И как на нее это подействует, если получится…
А скорее всего – это у нее обычная женская декларация. Сказать-то они все могут… Если баба брякнет: «Я больше никогда тебе не позвоню!» – через час жди звонка… В крайнем случае, через день…
– Ну ладно, давай прощаться, – закруглил Федор, даже забыв спросить, почему и куда она тогда пропала.
Но вместо «до свидания» – пауза. Небольшая, но глубокая, как бездна. И дрожащий голос:
– А мы повидаться не сможем?
Так и слышится, как напрягаются жилы ее гордости, чтобы попросить о свидании.
– Не получится. У меня еще в городе дела.
Сникла. Ничего не поделаешь. Хотя…
– Я послезавтра снова приеду, тогда и встретимся, – расщедрился Федор. И все же добавил, чтобы себя не сковывать: – Если у меня ничего не изменится. Но я тебе позвоню.
А изменилось.
Простудился, да еще как… Почки заныли. Попробовал попринимать антибиотик, который помог в прошлый раз. Через неделю лучше не стало. Моча мутная… По цепочке нашли другого врача.
В общем, когда на экранчике мобильника высветился Марфин номер, Федор даже подумал, не проигнорировать ли звонок: парировать упреки не было сил… Хотя… Ей-то можно сказать, что прихворнул. Она не растрезвонит. А то ведь у нас как принято: любую болячку преувеличат и под прикрытием заботы списывают человека со счетов. Тяжело болен – значит, не справится с работой, не может якобы никуда поехать…
Пришлось только потерпеть удар от слишком строгого Марфиного «алло». И постараться повеселее рассказать про перипетии лечения. Марфа рассочувствовалась. А что еще она могла? Даже врача посоветовать не в ее силах – у здорового человека не бывает на примете хороших докторов. И чуть не забыла известить, что его разыскивают. Предлагают жюрение. Конкурс на лучшего молодого экономиста по пяти направлениям. Дубинин – председатель.
– Вряд ли я соглашусь… – вслух размышлял он. – Но дай-ка телефон… Всегда надо поговорить, разузнать условия.
Вот и про Марфу не забыл, поучил…
А она вдруг осмелела:
– Спроси, можно ли меня записать в жюри? Хочется с тобой рядом побыть… Я бы тебе помогала…
Федор вспомнил, как года два назад она прочитала и пересказала ему все работы, выдвинутые на полугосударственную-получастную премию. Он тогда тоже председательствовал. Полезно было… Да и теперь помощь не помешает. Так что пообещал.
Но как только выздоровел, закрутился, потерял бумажку с телефонным номером и, когда его стали разыскивать уже через дочь, снова справился у Марфы. Записал цифры и тут же их набрал.
Что ж, условия неплохие. Кроме гонорара – неделя в подмосковном пансионате, чтобы поучить отобранный молодняк.
Минут через десять неспешной беседы, когда бабенка-начальница на том конце провода чуть расслабилась, он и назвал Марфину фамилию.
Э, тут стреляный… и не воробей, а кто-то покруче… Врасплох такую не застанешь. Федор даже восхитился быстротой реакции. Моментально выпалила, что поздно. Место, на которое-де могла бы претендовать Марфа, уже занято. И кем? Медяковой. А вот на оставшиеся его даже просят найти кандидатуры.
Ясно – бабенка почему-то Марфу не хочет… Пришлось проглотить, хотя была лазейка… Можно было надавить, используя то, что не совсем этично назначать члена жюри без согласования с председателем.
«Но мы вас так долго искали… Сроки-то поджимают…» – и тут отпарировала начальница. Что ж, справедливо…
Известить Марфу? С любым другим спустил бы дело на тормозах: гонцу с плохими вестями заливают глотку свинцом. Избегал этой роли. Но рука уже нажала кнопку.
Зря.
Марфа оказалась не на высоте. В повисшей тишине так и увидел картинку: сузившиеся зрачки, небольшой лоб спрятался в морщинах, губы сжаты…
– Что ты сказала? – Федор попробовал ей помочь, вывести из ступора.
– Ничего. Что я могу сказать?
– Да… ничего… Но я все-таки оттянул согласие – сказал, что на две недели уезжаю… а то она сразу хотела встретиться. Пусть полежит где-то в уголке, решение само придет.
Ну, теперь она уязвлена. И на него рассердилась. Вместо того чтобы спасибо сказать, что похлопотал. Причинив себе двойное неудобство.
И Федор не сдержался.
– Не надо было тебе говорить!.. Мне было бы удобнее, – вырвалось слишком уж зло.
А ведь сам терпеть не мог импульсивность…
Впредь будет с Марфой поосторожнее. Придется фильтровать информацию. А пока устало и нехотя он принялся объяснять:
– Ну что я мог тут сделать… Говорить тебе простые слова утешения…
Марфино робкое «да, мне твое утешение дороже всего…» он пропустил мимо ушей.
– Для меня этот отказ – пройденный этап, это камень, о который споткнулся и отшвырнул. Пустяк… Ничего не значащий. Мне самому неприятно, что там Медякова. Сколько сил и времени уйдет на то, чтобы ее переубеждать… С тобой было бы гораздо легче. Подумал даже, не бортануть ли ее… Но я же все сразу просчитываю: вряд ли бы у меня получилось от нее избавиться, но она бы точно узнала про мою попытку – и вони было бы на несколько лет. А ты… Что ж, ты поймешь…
