Джон Гришем - Покрашенный дом
Но в тот вечер в Сент-Луисе, в двух сотнях миль от нас, пошел дождь, и матч был отменен. Я сидел на ступенях крыльца, надев на руку свою перчатку «Роулингс» и сжимая ею бейсбольный мяч, наблюдал за Спруилами, которые бродили в отдалении как тени, и удивлялся, как это люди могут быть такими безмозглыми, чтобы развести костер прямо на пластине «дома».
Снаружи у нас стоял другой радиоприемник, маленький «Дженерал электрик» — отец купил его в Бостоне, после войны, когда выписался из госпиталя. Единственным предназначением этого приемника было держать нас в курсе всех игр «Кардиналз». Мы редко пропускали хоть один матч. Приемник стоял на деревянном ящике рядом со скрипучей качалкой, в которой отдыхали мужчины. Мама и Бабка сидели в деревянных креслах с мягкими сиденьями на другом конце веранды, недалеко от нас, и лущили горох. А я сидел посередине, на ступеньках крыльца.
Пока не прибыли мексиканцы, у нас здесь стоял еще и маленький переносной вентилятор — мы его всегда ставили возле двери. И каждый вечер он, тихонько жужжа, умудрялся хоть немного разгонять вокруг нас тяжелый горячий воздух, так что сидеть становилось вполне переносимо. Но теперь, спасибо маме, вентилятор стоял на чердаке у мексиканцев. Из-за этого у взрослых возникали некоторые трения, но меня в них в общем-то не посвящали.
Так что вечер был очень тихий и спокойный — никаких игр в бейсбол, никакого вентилятора, просто спокойный разговор усталых фермеров в ожидании, пока температура упадет хоть на несколько градусов.
Дождь в Сент-Луисе дал мужчинам повод поволноваться по поводу урожая. Реки и ручьи в дельте Арканзаса переполнялись с угрожающей регулярностью. Каждые четыре-пять лет они выходили из берегов и смывали с полей урожай. Я, правда, не помнил ни одного такого наводнения, но слышал о них столько, что мог себя считать ветераном. Мы, бывало, неделями молились о дожде. А когда он приходил и как только земля пропитывалась влагой, Паппи и отец начинали поглядывать на облака и рассказывать истории о прошлых наводнениях. Спруилы тем временем укладывались спать. Их голоса звучали все тише и тише. Я видел, как их тени мелькают вокруг палатки. Огонь в костре еще раз вспыхнул и погас.
На ферму Чандлеров опустилась тишина. Теперь у нас были люди с гор. И мексиканцы тоже приехали. Урожай ожидал сбора.
Глава 4
В какой-то момент в сплошном мраке ночи Паппи, наш будильник в человеческом образе, проснулся, натянул сапоги и принялся топать по кухне, готовя себе первую кружку кофе. Дом у нас небольшой — три спальни, кухня, общая комната — и такой старый, что дощатый пол в некоторых местах просел. И если кто-то хотел разбудить остальных, он или она могли это сделать без труда.
Мне разрешалось полежать в постели, пока за мной не заходил отец. Спать, правда, теперь было затруднительно — на ферме собралось столько народу, да и несобранный урожай не давал покоя. Я уже проснулся, когда отец пришел меня будить и сказал, что пора вставать. Я быстро оделся и догнал его у выхода на задний двор.
Еще не было и намека на рассвет, а мы уже пересекали задний двор, и роса обильно оседала на наших сапогах. Мы остановились у курятника, отец нагнулся и пролез внутрь. Мне было сказано подождать снаружи, так как месяц назад, собирая в полной темноте яйца, я умудрился наступить на огромного полоза и потом два дня плакал от пережитого страха. Отец сначала мне не очень-то сочувствовал: полозы ведь безвредны, они просто часть нашей фермерской жизни. А вот мама, наоборот, пришла в неистовство, так что мне пока что было запрещено собирать яйца в одиночку.
Отец собрал дюжину яиц в сплетенную из соломы плошку и передал ее мне. И мы пошли к амбару, где нас ждала Изабель. А поскольку мы перебудили всех кур, то и петухи проснулись и запели.
Единственным источником света сейчас служила слабая электролампочка, свисавшая с сеновала. Мексиканцы уже проснулись. Позади амбара горел костер, и они все сгрудились возле него, как будто им было холодно. А мне было тепло от рассеянной в воздухе влаги.
Я уже умел доить корову, так что эта утренняя обязанность по большей части падала на меня. Но воспоминания о полозе до сих пор заставляли меня вздрагивать от страха, а кроме того, мы еще и торопились, поскольку к рассвету нам нужно было быть в поле. Отец быстренько надоил галлона два молока, что у меня заняло бы чуть не все утро. Мы отнесли продукты на кухню, где распоряжались женщины. На сковородке жарился бекон, и его запах мощной волной распространялся вокруг.
На завтрак, кроме того, были свежие яйца и горячие хлебцы с сахарным сорго — последнее по желанию. Пока готовили, я устроился на своем стуле, разгладил ладонями влажную клетчатую клеенку на столе и стал дожидаться первой чашки кофе. Это была единственная слабость, которую мама мне позволяла.
Бабка поставила передо мной чашку на блюдце, потом сахарницу и свежие сливки. Я насыпал в кофе сахару, пока он не стал сладким как солод, и начал помаленьку прихлебывать.
За завтраком разговоров обычно почти не вели. Это было, конечно, здорово — заполучить столько рабочих к себе на ферму на сбор урожая, однако общий энтузиазм несколько блекнул перед реальностью — ведь нам предстояло провести ближайшие двенадцать часов под палящим солнцем и, согнувшись в три погибели, собирать и собирать хлопок, пока пальцы не начнут кровоточить.
Мы быстро поели под пение петухов, устроивших на заднем дворе настоящий бедлам. Хлебцы, что пекла бабушка, были большие, тяжелые и идеально круглые, они были здорово разогреты, так что когда я аккуратно клал в серединку кусочек масла, оно тут же таяло. Я наблюдал, как горячий желтый кружок впитывался в хлебец, потом откусывал кусочек. Мама признавала, что Рут Чандлер делала самые лучшие хлебцы, которые ей когда-либо доводилось пробовать. Мне очень хотелось съесть штуки две или даже три, как отец, но они в меня уже просто не вмещались. Мама съела один, Бабка тоже. Паппи умял два, отец — три. Через несколько часов, в середине первой половины дня, мы устроим на минутку перерыв и присядем в тени какого-нибудь дерева или нашего прицепа, чтобы доесть остальные хлебцы.
Зимой завтрак всегда тянулся долго, все ели медленно, потому что больше делать было почти и нечего. Темп еды становился несколько быстрее весной, потому что шел сев, и летом, когда мы были заняты прополкой и прореживанием посадок. А вот осенью, когда шел сбор урожая и когда солнце само тебя подгоняло, мы завтракали очень быстро и целеустремленно.
Поговорили немного о погоде. Дождь, который заставил вчера отменить матч «Кардиналз» в Сент-Луисе, не давал Паппи покоя. Сент-Луис был далеко, никто из нас, кроме самого Паппи, там никогда и не бывал, но все равно тамошняя погода была сейчас одной из важнейших составляющих успешного сбора нашего урожая. Мама внимательно слушала. Я в разговор не встревал.
Отец всегда помнил прогнозы погоды из ежегодника и сейчас высказал такое мнение, что погода весь сентябрь будет благоприятной. А вот середина октября уже вызывала сомнения. К тому времени ожидалось ухудшение. Так что нам было обязательно нужно вкалывать ближайшие шесть недель до полного изнеможения. И чем усерднее мы будем работать, тем усерднее будут работать мексиканцы и Спруилы. Таким вот образом отец нас накачивал.
Разговор переместился на поденных рабочих. Это всегда были местные, они обычно болтались с фермы на ферму, выискивая, где заплатят побольше. По большей части это были городские, хорошо нам знакомые люди. Прошлой осенью мисс Софи Тернер, учительница пятого и шестого классов, оказала нам великую честь, избрав наше поле местом приложения своих усилий по сбору урожая.
Нам нужны были все поденщики, каких только можно было нанять, правда, они всегда сами выбирали, где работать.
Паппи прожевал и проглотил наконец последний кусок, сказал спасибо за отличный завтрак своей жене и моей маме и предоставил им убирать со стола. Я выскочил вслед за мужчинами на заднее крыльцо.
Наш дом фасадом обращен на юг, амбар и поля расположены к северу и западу от него. На востоке между тем стали заметны первые оранжевые отсветы над плоской равниной дельты Арканзаса. Солнце поднималось все выше, никакие облака ему не мешали. Рубашка у меня уже липла к спине.
Наш трактор «Джон Дир» с прицепом уже ждал нас. Мексиканцы сидели в прицепе. Отец подошел к ним и заговорил с Мигелем:
— Доброе утро. Как спали? Готовы работать?
Паппи пошел за Спруилами.
У меня в тракторе было свое место — закуток между сиденьем и сцепным устройством; там я провел много часов, вцепившись руками в стальную раму, на которой крепится тент для защиты водителя, то есть Паппи или отца, пока трактор, пыхтя, тащился по полю во время пахоты, сева или развоза удобрений. Я занял это свое место и посмотрел вниз, на битком набитый прицеп — мексиканцы вдоль одного борта, Спруилы у другого. В этот момент я ощущал себя в очень привилегированном положении, потому что мне выпало ехать на тракторе, а трактор принадлежал нам. Правда, эта моя гордость скоро испарится, потому что на поле, среди стеблей хлопка, все в равном положении.
