Мелани Бенджамин - Я была Алисой
Мама рассмеялась.
— Конечно, нет! Мои дочери не выйдут замуж за преподавателей колледжа. У меня более высокие притязания!
— Ну, разумеется. Будь это иначе, вы бы меня разочаровали: ведь они у вас настоящие жемчужины. А потому на аукционе должны быть отданы только тем, кто предложит наивысшую цену.
Я была сбита с толку: ведь на аукционах раньше продавали только рабов, но это давно объявлено противозаконным. Так нам объяснила Прикс на уроке истории.
— Мне хотелось бы, мистер Рескин, чтобы вы выбирали выражения. Сказанное вами прозвучало грубо. — Мама произнесла это ледяным тоном, каким умела говорить только она. Со стороны ее слова прозвучали даже учтивее, чем обычно, но напомнили одну из маминых улыбок, когда бывало ясно, что улыбается она лишь для вида.
Снова послышалось звяканье фарфора, звон серебра. Тихо тикали часы на каминной полке. Я уж было собралась пройти на кухню, как мистер Рескин вновь подал голос:
— Стало быть, вам нет дела до сплетен о Доджсоне и вашей гувернантке?
— Это нонсенс, — повторила мама. Я недоумевала, отчего она не может подыскать какое-то другое слово, ведь обычно в ее распоряжении их имелось множество. — Особенно притом, что он давно к нам не заходил.
— Только потому, что слухи до него, без сомнения, дошли.
— В таком случае это тем более неправда. Иначе бы он поставил нас в известность о своих намерениях. Так что… повторяю вам: это нонсенс. — В голосе мамы послышались торжествующие нотки. Она так любила, когда победа в споре оставалась за ней.
— А я и не утверждал, что это правда. Я просто заметил, что об этом ходят слухи… Хотя, безусловно, реальность такова, какой мы ее воспринимаем.
— Наверное. Как это скучно. Так трудно найти хороших слуг, особенно гувернантку и нянек. Я думала, эта окажется другой. И ведь не красавица.
— Верно! — рассмеялся мистер Рескин.
И хотя я никогда и никому, даже архиепископу Кентерберийскому, в этом не призналась бы, сейчас мне стало обидно за Прикс. Ведь не ее вина в том, что у нее бородавки и неприятный цвет лица. Впрочем, в присутствии мистера Доджсона она могла бы вести себя и поумнее. И я подумала, что, возможно, скажу ей об этом. Ей явно здесь требовалась моя помощь. Ведь она и понятия не имела, что люди вроде мистера Рескина распускают о ней сплетни.
В общем и целом мистер Доджсон, держась подальше от нас, по моему мнению, поступал умно, хотя я и скучала по нему. Ясно, что ему нет дела до Прикс, что понимал каждый здравомыслящий человек, но только не наша гувернантка. И это вызывало во мне недоумение: ведь она действительно много всего знала — по большей части скучные вещи, конечно, но сказать, что она какая-то темная, было нельзя.
В голове у меня образовалась путаница. Как же глупо взрослые ведут себя — никогда не скажут прямо, что имеют в виду. А объясняются вздохами, взглядами, расстоянием, на котором садятся друг от друга. До чего ж это опасно! Ведь ничего не стоит понять вздох или взгляд неверно. Я была уверена, что, даже когда вырасту, ни за что в таких делах не разберусь. У меня в отличие от Ины не имелось стремления поскорее понять этот особый, ни на что не похожий язык.
Наконец мама с мистером Рескином перешли на другие, не имевшие для меня никакого интереса, предметы, а потому я на цыпочках двинулась по коридору к кухне. Там я получила прекрасный рыбный хвостик для Дины, который она и съела, поглядывая на меня с укоризной за то, что я нарядила ее в платье.
Я тем временем приняла к сведению услышанное о мистере Доджсоне и Прикс. Стараясь сидеть смирно и не вертеться на уроках, я видела, как Прикс вздрагивает от каждого звука, а Ина, трепеща ресницами, печально вздыхает. Покачав головой, я решила, что пора прояснить ситуацию: атмосфера стала невыносимой, тяжелой от несбывшихся надежд, незаданных вопросов.
Ответы знала только я и хранить столь впечатляющую информацию про себя не желала.
— Мистер Доджсон перестал ходить к нам, — начала я. Мои глаза не отрывались от классной доски с написанными на ней Прикс цифрами.
Гувернантка выронила мел и наклонилась, чтобы его поднять. Я увидела, что губы ее задрожали — хотя это было едва заметно, — а потом сложились в недовольную гримасу.
— Не вижу, какое отношение это имеет к нашему уроку, Алиса! — отрезала она.
Сидевшая рядом со мной Ина подобралась и медленно повернула голову в мою сторону. Неподвижный взгляд ее больших серых глаз остановился на мне, отчего она стала похожа на сову с длинными локонами.
— Просто… я подумала, что, может, вы хотите знать почему, — пояснила я Прикс. Вспоминая, что говорили о ней мама с мистером Рескином, я исполнилась к ней сочувствия. Я искренне желала ей помочь. — Мне кажется, что, возможно, вам станет от этого лучше, поскольку последнее время вы ужасно нервничаете. Не мажете кремами ваши бо… не мажетесь кремом.
Прикс рывком завела левую руку за спину, а правой закрыла подбородок — инстинктивное движение, чтобы скрыть противные бородавки, — и сурово сверкнула на меня глазами.
— Продолжай.
— Ну, — проговорила я, вытягивая ноги и шевеля пальцами, отчего туфли сползли у меня с пяток, и — в кои-то веки — ни Прикс, ни Ина при этом меня не одернули. — Я слышала… как кое-кто… сказал, что мистер Доджсон будто бы за вами ухаживает. — Прикс резко нагнула голову, но я успела заметить, как мягко заиграл свет в ее карих глазах, как сгладились ее обычно резкие черты. Это заметила и Ина — она с побледневшим лицом, не мигая, застыла, глядя перед собой. — Вот только дело в том, — продолжала я, торопясь прояснить ситуацию, — что на самом деле это не так. Потому-то он нас и сторонится. Из-за вас, Прикс.
Ина ахнула… и вдруг разразилась безудержным смехом. Словно от боли, она схватилась за бока, грозя опрокинуть чернильницу.
Однако Прикс не смеялась. Она вдруг, поразив меня, опустилась прямо на пол, где стояла — словно у нее вдруг вырвали ноги, — и стала все глубже и глубже погружаться в громадные горы серого муслина, пока ее кринолин не приподнялся спереди, приоткрыв нижние юбки. Невольно я отметила про себя пожелтевшие, вытертые края юбок там, где износились кружева. Прикс даже не потрудилась примять кринолин, казалось, ей было все равно, что я это заметила. Она, по-моему, вообще не могла пошевелиться — лишь рот ее беззвучно открывался и закрывался.
— Перестань смеяться, — недовольно сказала я Ине, потрясенная до глубины души. Ведь это она всегда твердила о хороших манерах, а теперь смеется над бедной некрасивой Прикс. — Прикс не виновата, что она некраси… ну, то есть что у нее бородавки, — продолжала я, вспомнив слова мамы. — Потому-то мистер Доджсон и не ходит к нам: он не хочет, чтобы люди сплетничали о нем и Прикс, потому что это нонсенс.
— Ты — злая девчонка! — Прикс вдруг оказалась возле меня. Ее глаза налились кровью, широко раскрытый рот исказился в уродливой гримасе, а руки дрожали, даже когда она схватила лежавшую у доски указку, которую занесла надо мной.
Вот тогда Ина перестала смеяться. Она сжала мою руку и потянула к себе, словно желая оттащить меня от гувернантки.
Я остолбенела, сердце сковал ужас, я не могла дышать, хотя каждый нерв моего тела побуждал меня к бегству. Даже моя кожа пульсировала от желания бежать, но я оставалась на месте. Я не могла бежать. Ибо я не могла себе представить, что Прикс — или кто-либо вообще — может меня ударить.
Я знала, что некоторых детей регулярно бьют, например, девочку со спичками из сказки. Но ни меня, ни Ину или Эдит никто никогда и пальцем не тронул. Поверить, что Прикс на это способна, я не могла, а потому внутренний голос говорил мне, что бежать глупо — все равно ничего не произойдет.
Ничего и не произошло. По крайней мере в тот момент. Прикс окатила меня ледяным, тяжелым взглядом, и мое сердце сжалось от того, что этот взгляд мог означать для меня и сейчас, и в будущем. Плача, она выронила указку, закрыла лицо руками и отбежала в угол комнаты. Дрожащим голосом она попросила нас оставить ее одну — наверное, уже пора обедать, и Фиби будет нас искать.
Ина выпустила мою руку (пыталась ли она меня защитить?) и, взяв за руку Эдит, вывела ее из комнаты. Я на цыпочках приблизилась к Прикс, но она остановила меня, вытянув вперед ладонь, и я на дрожащих ногах проследовала за сестрами. Я искренне не понимала, что сделала не так.
Мне казалось, Ина на меня разозлится (она всегда и во всем принимала сторону Прикс), но та, к моему удивлению, обняла меня.
— Ох, Алиса, — выдохнула она мне в ухо. — С тобой все в порядке? Милая ты моя!!!
Я вырвалась из ее объятий. Мне не нравилось, когда меня обнимают, хотя к папе и мистеру Доджсону это не относилось.
— В чем дело? Почему все так странно себя ведут? — Глаза мои наполнились слезами, ибо я знала: случилось что-то страшное, и я каким-то образом в этом виновата, хотя всего лишь желала объяснить Прикс, что жить станет всем гораздо проще, если в присутствии мистера Доджсона она не будет вести себя так глупо.
