Микко Римминен - Роман с пивом
Кошки каким-то образом выжили, похоже, что все это время они понемногу щипали свою хозяйку. Нельзя сказать, чтобы все это было приятно слушать, честно говоря, это вызвало даже некоторую слабость в членах, так что пришлось схватиться за поручень, если не от глубокого потрясения, то, по крайней мере, от чувства искреннего сопереживания. Откуда-то, словно сквозь толщу ватного одеяла, в сознание по-прежнему проникало настойчивое бормотание этого мужика по имени Яри, который говорил что-то про растения и заботу, но сил, чтобы слушать и понимать, уже не было. Несмотря на это, основная мысль оставалась абсолютно ясной: кто-то умер, кого-то больше нет, и хотя в голове мелькнула мысль, что они с Габриэлой не были особенно близкими друзьями, однако стоит признать, что даже просто знакомые люди умирают вокруг нас далеко не каждый день. Было во всем этом и еще одно потрясение, которое в общей сложности сводилось к тому, что общее состояние нестояния и последовавшаая за ним речевая импотенция вызвали чувства не менее отвратительные, чем сообщение о смерти. И только когда чувство нахлынувшей социальной нестабильности постепенно прошло, а вместе с ним сгладилась и боль утраты, когда вновь вернулась способность реально оценивать окружающий мир, только тогда стало вдруг со всей очевидностью ясно, что все Яри, Ари и Кари куда-то исчезли.
— Ну вот и повеселились, — сказал кто-то там, в комнате.
Маршал стал спускаться вниз по лестнице. На каждой второй ступеньке приходилось останавливаться: после посещения верхней площадки в голове образовалось какое-то трагическое напряжение, и казалось, что только игра, только наивная выдумка, позволит выстоять посреди этой вселенской несостоятельности и неспособности. И снова пришлось остановиться, и торжественно потрясти совершенно пустой головой, а потом, оправившись от этого движения, опять задуматься, какого лешего он застрял на этих оперных подмостках, и казалось, что если этот театральный спуск по лестнице продлится еще хотя бы минуту, то он вытянет вперед руку и благим матом затянет арию. Поэтому пришлось ускорить шаг и поскорее покинуть эти проклятые ступени.
Хеннинен и Жира сидели все в том же положении, словно время над ними было не властно.
— Ну? — просил Хеннинен.
И Жира тут же добавил:
— Ну?
— Ну, в общем, она померла, — сказал Маршал, сел за стол напротив Жиры и попытался зажечь сигарету. Это заняло некоторое время, чем привлекло к себе особое внимание.
— Ого, — сказал Жира.
— Ого, — сказал Хеннинен.
— Мать твою за ногу на хрен, скажу я вам.
— Так что случилось-то? — спросил Хеннинен.
— Да, бля, померла она.
— Это-то понятно, но как?
— Грохнулась где-то там у себя в квартире. А потом, бля, еще три недели там провалялась, кошки ее там, на хрен, жрали с голодухи.
— Вот дерьмо, — сказал Жира.
— Теперь понятно, почему на лестнице тухлой рыбой воняло, — сказал Хеннинен. — То есть я это с полным уважением.
— Не знаю, бля, но как-то это не укладывается у меня в голове, я ее и не знал-то толком, но все равно, ёпть, пот прошибает.
— Да уж, невесело, — сказал Жира. — Я только хотел сказать… я не знаю, что я хотел сказать.
— Там вообще ужас что творится. Приехали ее сестра и дочь, ну та баба, что была на лестнице, а потом еще дочь дочери, или как ее там, на хрен, не помню. Я совсем там растерялся, и то сказать, попал в такую квартиру, где, на хрен, покойник, и пошел нести какую-то чушь, а потом, на хрен, вылетел оттуда, как пробка.
— Вполне естественно, — сказал Хеннинен голосом шамана-ясновидца.
— Господи Иисусе, как же все это ужасно. Понимаете, дело даже не в Габриэле, и так было видно, что она одной ногой в могиле, это вообще ужасно, на более высоком уровне, вся эта смерть, бля. Хотя даже смерть сама по себе дело нехитрое, закусил и все тут, но находиться в одной комнате с этими людьми, с родственниками покойника, это просто невыносимо, это напрягает больше всего.
— А как же плантация? — спросил Жира и попытался поймать в кулак заблудившуюся на столе муху. Она почувствовала угрозу и взмыла до самой люстры, отчаянно жужжа и возмущаясь. Это внезапное движение Жиры как-то вдруг заставило кровь снова прилить в испуге к голове, хотя все утро она только этим и занималась.
— Наверное, увезли куда-то, этот мужик что-то там говорил, но я был в таком ауте, что уже ничего не слышал. И не видел их нигде.
— Будет родственничкам занятие, — усмехнулся Хеннинен.
— Ага, там была ее сестра, но она, похоже, вообще не в себе, твердила все время «здрасьте» да «здрасьте», и ни слова больше. Я, конечно, тоже ни на какие красноречия не был способен. Но только вот ведь какой вопрос, у меня же по-прежнему здесь лежат ключи от ее квартиры, а я теперь даже не уверен, смогу ли я их туда отнести, а вдруг они начнут спрашивать и все такое.
— Думаю, сейчас у них там забот хватает. Думать им больше не о чем, кроме как о твоих преступных намерениях, — сказал Жира.
Немного посидели, и вдруг все встало на свои места. То есть комната осталась на месте и все вещи тоже: стол, стулья, матрас и радио, которое так и не работало. Все было на месте, но в этом-то вся и соль, что все стало другим, словно бы освещение вдруг поменяли, сделали более тусклым, и как-то вдруг стало понятно, что все это никогда не кончится, будет меняться свет, цвет, оттенки, но не более того. Это было как-то очень значимо. Словно этот уход и эта смерть придали всему миру ощущение незыблемого цементного постоянства.
— Как же я устал, — сказал Маршал и зевнул для верности.
— А ко мне, похоже, снова вернулось похмелье, — простонал Жира. — Я чувствую себя так плохо, что мне прямо ужасно плохо.
— Чего?
— Поясняю. В связи со всеми этими событиями мое похмелье как бы немного прошло. А потом мне снова стало плохо, когда я услышал про Габриэлу, и теперь оно снова как бы вернулось. Я чувствую себя так ужасно и физически, и душевно, это просто какой-то замкнутый круг, они словно подпитываются друг от друга.
Похоже, что Жира не на шутку увлекся описанием, возбуждаясь с каждым словом все больше. Иногда он впадает в такое состояние, и тогда его уже трудно остановить.
На сей раз Хеннинен прервал речь Жиры на полуслове:
— Я предлагаю оставить это бренное жилище для того, чтобы несколько взбодриться и немного приподнять настроение.
— Приподнять? — переспросил Жира.
— Ну, вообще-то я подумал, не выпить ли нам для начала немного пивка.
— Мм, — промычал Маршал и, запустив пальцы в волосы, стал медленно приподнимать шевелюру. Когда между пальцев остался ровно один волос, он взял его подушечками и резко дернул: по всей голове разлилась удивительно мягкая и приятная боль, пожалуй, это было похоже на то, как если бы на голову вылили целую кастрюлю горячего черничного киселя.
— Что «мм»? — спросил Хеннинен.
— А то «мм», что я мог бы чуток вздемнуть.
— Похоже, ты все еще от шока не отошел, — сказал Жира.
— Да не-е, просто устал от всей этой беготни.
— Несмотря на это, все же осмелюсь напомнить вам, господа, об игре в кости, — сказал Хеннинен, потом сгреб все игральные кубики в кулак и погрозил им присутствующим. — Хотя, честно говоря, мне тоже расхотелось играть. Пора малость взбодриться. Конечно, люди умирают, но с этим, увы, ничего нельзя поделать.
— Резонно, — согласился Жира.
— Да я не об этом. Я хотел сказать, что если вы решите куда-нибудь свалить, то я тем временем немного посплю. Правда, одну просьбу вы, наверное, могли бы для меня выполнить.
— Начало не предвещает ничего хорошего, — сказал Хеннинен.
— Эх, не люблю я эти просьбы, — вздохнул Жира.
— Ну, вы могли бы по дороге занести ключ на верхний этаж? Я сам не смогу, мне и правда стало там очень-очень плохо.
— Ха, — сказал Хеннинен.
— Ладно, давай сюда, — проговорил Жира, вытянул навстречу свою тоненькую руку и стал ждать торжественного момента передачи ключа. Как только Маршал снял его с кривого гвоздика, вбитого где-то высоко над сушильной машиной, Жира схватил ключ, зажал его в кулаке и поднял руку вверх, как рабочий-передовик на советских плакатах.
Хеннинен и Жира ушли. Они проделали это так резво, что мозг этого даже как-то и не зафиксировал. Лишь в том месте, где они стояли, остались два светлых, быстро остывающих пятна.
~~~
Звонил Хеннинен.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — ответил Маршал. Возможно, так было необходимо.
— Я тебя разбудил?
— Долго же я спал.
— Это был вопрос или утверждение? Ну, эдак прилично, я на часы не смотрел, я время измерял пивными кружками, поэтому где-то так прилично с чем-то часов.
— Странное у меня состояние.
Маршал потерся щекой о мятую слюнявую подушку и уточнил координаты. Голос был густым и заплетающимся. Хеннинен сообщил, что они отошли от дома метров на триста или пятьсот, он забыл измерить расстояние точнее, и теперь сидели на террасе, которая называется «Грешница», то есть в ресторане. А он стоит на улице Хельсингинкату, то есть не он, а ресторан там расположен.
