Грэм Грин - Капитан и Враг
Я снова прокрался вниз и положил газету на место, а потом долго лежал на диване без сна и думал о странном совпадении – почему несуществующая улица названа моей фамилией. На другой день моя приемная мать выглядела испуганной и взвинченной. Мне показалось, что она боится появления чужих людей. Дважды раздавались звонки в дверь, и оба раза она посылала меня узнать, кто там, а сама стояла внизу, у лестницы, и встревоженно смотрела на меня. В первый раз звонил всего лишь молочник, а во второй – кто-то, зашедший не по адресу. В тот вечер, посреди ужина – а было, как всегда, мое любимое блюдо: котлета с запеченным яйцом, – Лайза ни с того ни с сего вдруг заговорила с таким пылом, точно возражала мне (хотя все это время я молчал, как и она).
– Он же хороший, – сказала Лайза. – Он никогда не сделает ничего по-настоящему плохого. Не в его это характере. Ты должен это знать.
– Знать – что?
– Я иной раз думаю – слишком он добрый для нашей жизни. Я боюсь за него.
Тогда, во время затяжного отсутствия Капитана Лайза начала беспокоиться по поводу моего образования.
– Ты же должен чему-то учиться, – сказала она мне как-то за чаем.
– Чему?
– Да почти всему, – сказала она. – К примеру арифметике.
– Я никогда не был силен в арифметике.
– Грамотно писать.
– А я и так грамотно пишу.
– Изучать географию. Вот вернулся бы Капитан, он бы тебя научил. Понимаешь, он ведь очень много путешествовал.
– А сейчас он тоже путешествует?
– Наверно, да.
– А ты не думаешь, что он мог сжечь себя заживо? – спросил я, вспомнив про вторую страницу газеты.
– Господи помилуй, нет. С чего ты это взял?
– А об этом писали в том номере «Телеграф», который он тебе прислал.
– Так ты читал ту газету?
– Да.
– И ничего не сказал. Нечестно это с твоей стороны. А Капитан хочет, чтобы ты был честным. Он говорит, когда его не станет, ты будешь заботиться обо мне.
– Но его же нет и сейчас.
– Он имел в виду – когда его вообще не станет.
– А ты будешь по нему скучать, да?
– Для меня это будет как смерть – только еще хуже. Я хочу первой уйти. Но он говорит, я должна заботиться о тебе. Потому, наверное, он тебя и привел сюда. Он хочет быть уверенным, что я не уйду первой.
– Ты что – очень больная? – спросил я с холодным любопытством, свойственным моему возрасту.
– Нет, но раньше мне было очень худо. Как раз тогда он в первый раз и увидел меня – пришел с твоим отцом ко мне в больницу. Иногда он так смотрит на меня – смотрит испуганно. Точно я все еще лежу больная в той постели… Я на него за это сержусь. Не хочу я, чтоб-он за меня боялся. Он ведь может тогда что-нибудь выкинуть.
Этот разговор был для меня, пожалуй, вторым уроком по части того, что такое любовь между двумя взрослыми людьми.
Любовь – мне это стало вполне ясно – означала страх, и, наверное, именно этот страх гнал Лайзу каждое утро на улицу за газетой: она бежала покупать «Телеграф», чтобы узнать, не случилось ли самое худшее, страшное продолжение того, о чем она прочла на второй странице, однако, вернувшись в свою спокойную кухоньку, Лайза не знала, где это может быть напечатано, переворачивала все страницы, просматривала даже спортивную и финансовую хронику и уже не скрывала от меня, что со смертельной тревогой ищет, нет ли сообщения о Капитане.
Я не берусь утверждать, что все происходило именно так, как я по памяти стараюсь воссоздать, но сейчас, когда мы больше не живем вместе, мною владеет настоятельная потребность оживить этих двух людей, высветить их перед моим мысленным взором и заставить сыграть свои грустные роли как можно ближе к действительности. Я отлично сознаю, что, возможно, приплетаю к фактам вымысел, но отнюдь не из стремления исказить правду. Прежде всего я сам хочу яснее понять этих двух людей, чтобы они продолжали жить в моей памяти, как если бы на полочке у кровати стояли перед моими глазами две их фотографии, но ни одной фотографии у меня нет. Почему они так неотступно владеют моими мыслями? Ведь о Капитане я уже многие годы не имею вестей, а Лайзу, от которой я ушел по собственному желанию, я вижу лишь изредка и всегда испытываю при этом чувство вины. И не потому, что я их люблю. Просто я совершенно хладнокровно решил сделать из них героев своей книги, подчиняясь страстной тяге к писательству.
4
Прозвенел звонок, но только раз – это не мог быть Капитан.
– Пойти открыть? – спросил я. – Может, это почтальон?
– Он уже был, когда ты бегал за газетой. Не ходи. Это, возможно, кто-то из соседей.
Звонок прозвенел еще раз.
– Там же видно, что в подвале горит свет, – сказал я Лайзе.
– Вот любопытные сволочи, – сказала Лайза. – Эта Миссис Лаундс, что живет в двадцать третьем, спрашивала меня про тебя. Я на улице как раз мыла ступеньки. Я сказала, что ты мой сын и что ты жил с отцом, пока он не помер. И знаешь, что она сказала? «А почему он не в школе?» – спросила она.
Звонок прозвенел в третий раз, уже более властно.
– И что ты ей ответила? – спросил я.
– Я сказала: «Он берет частные уроки», но не думаю, чтоб она поверила.
Звонок снова прозвенел – на этот раз дважды.
– А что, если это полиция? – сказала Лайза.
– Чего им тут может быть нужно?
– Лучше пойди взгляни. Будь осторожен. Если спросят про Капитана, ты его не знаешь, никогда не видел и его тут нет.
Волнуясь, я не спеша стал подниматься по лестнице, так что звонок успел прозвенеть еще раз. Подойдя к двери, я пригнулся и заглянул в замочную скважину, но увидел лишь кусок серого пальто с карманом. Я открыл дверь – передо мной стоял мой отец.
– Сатана! – невольно вырвалось у меня.
Отец был крупный мужчина с седой бородой и отличными для его возраста зубами, хотя, возможно, это были коронки.
Он широко улыбнулся мне, сверкнув двойным рядом белоснежных зубов.
– Так можно Сатане войти? – спросил он, и я отступил, пропуская его.
– Лайза! – позвал он. – Лайза! – И поднял голову, глядя вверх.
– Она в подвале, – сообщил я ему, и он пошел вниз, осторожно ступая со ступеньки на ступеньку, потому что они были узкие, а ноги у него были большие.
– Так это, значит, ты, – сказала Лайза. Она стояла у кухонного стола с большим ножом в руке просто потому, что мыла посуду. – Как ты узнал?
– Я получил открытку от Роджера.
– От Роджера?
– На ней был изображен собор в Брюгге. Он просил меня разыскать вас, потому что, может, вам нужна помощь, а он давно уже отсутствует.
– А кто это – Роджер? – спросил я.
– Ох, я и забыл. Он же любит, чтоб его звали Капитаном, верно? – И отец повернулся ко мне: – А ты немало наделал хлопот, Виктор.
Это имя разозлило меня. Я сказал:
– Я теперь Джим.
– Ну, это твоя мать выбрала тебе имя Виктор. Мне оно никогда не нравилось. В нем есть что-то хвастливое. Я думаю, она так решила потому, что ты родился где-то в мае, когда мы отмечаем день победы над немцами.
– Ничего подобного. Я родился в сентябре.
– Ну, тогда, значит, по другой причине. Может, твоя мать считала своей победой уже само твое появление на свет. Победой надо мной. Я, знаешь ли, не очень хотел иметь ребенка.
– Ну, в общем, я теперь Джим.
– Джим – чуть лучше, но все равно немного банально.
– Никакая твоя помощь нам не нужна, – заявила Лайза.
– Жаль, этот дурак не сказал мне раньше, где вы оба прячетесь. Это избавило бы меня от многих хлопот в связи с Виктором. Ладно, ладно, пусть будет Джим, если тебе так больше нравится. Сначала на меня налетела эта твоя тетушка, а потом некий идиот по имени Бэйтс. Он прислал мне удивительное письмо. Заявил, что он директор твоей школы. До той минуты в жизни о нем не слыхал. Деньги-то я всегда платил человеку, которого они там зовут казначеем. Но, конечно, больше всего я натерпелся от твоей тетушки. Как ты, старушка?
– В порядке.
– Никаких неприятностей по части нутра?
– Нет.
– А как дела у Роджера, то есть я хочу сказать, Капитана?
– Он заботится о нас. Можешь не волноваться. Говорю тебе, он отлично о нас заботится.
– Из Брюгге?
– Он вынужден время от времени уезжать по делам.
– По делам? Это Капитан-то? Не смеши меня. – Он оглядел кухоньку. – А ты не предложишь мне чайку, Лайза, – по старой дружбе?
– Садись, если тебе так уж хочется пить.
Я заметил, что ее нежелание общаться с ним нисколько не обескураживало его.
– Он, по-моему, снова попал в беду.
– Снял бы уж ты пальто, раз собрался чай пить.
– Нет, нет. Я у вас не задержусь. Я ведь, как птица, залетел на минутку, Лайза. Но твой Капитан все-таки перегнул палку, когда выкрал мальчишку. Неудивительно, что он скрывается в Брюгге.
– Ничего он в Брюгге не скрывается. И вовсе он его не выкрал. Он же выиграл его у тебя. Выиграл по-честному в трик-трак. В трик-трак ведь не сплутуешь.
– Еще не придумано такой игры, в которой нельзя было бы сплутовать. И играли мы не в трик-трак, а в шахматы. В трик-трак сплутовать трудновато, а вот в шахматах… особенно после стаканчика-другого. Человек немного устает. Внимание его рассеивается. Переставишь пешку – вот тебе и мат. Ты ведь знаешь, Роджер любит чуточку сдвинуть детали. Взять хотя бы это имя – Капитан, как ты называешь его. Он же был сержантом, а вовсе не капитаном, когда немцы его сцапали, и я не думаю, чтобы в плену его могли повысить до офицера. Если он вообще был в плену – плену такого рода. Больно богатое у него воображение.
