Евгений Гагарин - Возвращение корнета. Поездка на святки
— Егор, — позвал я громко, — почему мы стоим, где ты был?
— Дорогу ходил искать, плохо, парень, дело, — отозвался он, — с пути сбились. До берега, должно, рукой подать, а цельный час кружим, не можем выбраться, кони совсем пристали.
Слова его меня, однако, нисколько не испугали; мне казалось даже просто невероятным, что мы могли заблудиться именно теперь, когда до дому оставалось всего лишь несколько часов.
— Должно скоро светать начнет, — продолжал Егор, — тогда, Бог даст, разберемся. Ты не зазяб? — спросил он. Но по голосу его я как-то чувствовал, что до свету еще далеко; меж тем у меня уже начали стыть колени, по спине пробегал мороз, и я раскаивался теперь, что не надел сразу тулупчика. Укутавшись плотнее, я опять лег, покрывшись медвежьей шкурой, а Егор всё ходил около лошадей; ветер доносил до меня иногда его бормотанье. Глаза уже обтерпелись в темноте.
Сбоку у саней росла куча снега, увеличиваясь явно, передок занесло и лошадей не стало видно. В глубь кибитки, ко мне, закидывало снег, и откуда-то сзади, в спину, остро и тонко пробивался ветер, несмотря ни на сено, ни на медвежью шубу. Впереди же кипела бешеная белая канонада, белый каскад, обрывки полога на кибитке громко и беспрестанно бились. А гора сбоку всё росла и росла. Нас занесет, похоронит под снегом! — пришло мне в голову, и я вспомнил вдруг, как три года тому назад, в приготовительном классе, мы читали рассказ из Аксакова о мужике Арефье, несколько дней пролежавшем под снегом. От мысли, что это может случиться с нами, я совсем похолодел: и как раз теперь, перед Рождеством, в нескольких часах от родного дома!.. Да что же он не едет? — подумал я об Егоре, — и как он не мерзнет в своем армяке? И в ту же минуту, как будто отвечая на мои мысли, появился Егор и глухо закричал:
— Ехать надо, тута совсем занесет!
— Отчисти хоть снег, тяжело ногам.
— А терпи, терпи, спаси Христос, под снежком теплее, так отморозишь ножки. — Голос его был сухой, сам он весь дрожал.
Забежав на подветренную сторону и взобравшись на передок саней, он зацокал языком и задергал вожжами. Первое время лошади не трогались с места — очевидно они спали — а потом вдруг взяли и побрели, поводя головами, в сторону совсем обратную от нашего дома, как мне казалось. Ветер бил теперь прямо в лицо, поспешно я натянул медвежью шкуру на голову. Но как же Егор? Не замерзнет?.. И я снова открыл лицо. Ветер дул уже сбоку. Потом он опять ударил в лицо, снова подул сбоку, и так крутили мы долго — час, два, а может, и больше, — кругом стоял свист и тот же снежный каскад, и мне казалось, что иногда в этой серой мгле вспыхивали чьи-то глаза. Волки? — думал я с ужасом и не хотел верить. Я то впадал в забытье, то приходил в себя от холода, и тщетно смотрел вперед, напрягаясь увидеть берег. А Егор сидел неподвижно, весь занесенный снегом, подобный мумии… Кони иногда останавливались и опять шли, и опять останавливались… А ведь мы замерзнем — вдруг ясно пришло мне в голову, — если Егор уже не замерз. Его надо было бы толкнуть, разбудить, но у меня не хватало ни сил, ни даже воли пошевелиться. Невыразимо приятное чувство тепла, дремоты, бродило во мне, и первое время я пугался, ибо знал из рассказов, что именно так замерзают люди… «Господи, молился я, только не сейчас, перед домом, перед Рождеством!.. Пусть я приеду, повидаюсь со всеми, еще поживу одни только Святки… Пусть, лучше на обратном пути замерзну», — говорил я в темноту и в то же время чувствовал, что не верю своим словам и словно хочу кого-то обмануть: только бы сейчас не замерзнуть, а потом, потом мы еще посмотрим… И я стыдился, и боялся этой своей нечестности. В ушах стоял какой-то далекий, глухой звон, и в снежной мгле мне мерещилось миганье огней. Неужели я всё-таки замерзну, — подумал я. А огни всё мигали, и звучал колокол. И вдруг я понял, что это на самом деле так происходило: невдалеке от нас, во мгле, действительно светился огонь и звенел колокольчик.
— Егор! — закричал я изо всех сил, — Егор! — С трудом выпростав свои ноги, я вылез наружу и стал его толкать, но он долго не подавал никаких признаков жизни.
— Егор! — звал я в испуге, — мы приехали!
И в это время громко заржал наш коренник, и сразу же где-то раздалось ответное слабое ржанье. Лошади опять тронули. Егор шумно вздохнул и соскочил с саней.
— Эй, кто крещеный? — закричал он не своим голосом.
Скоро мы подъехали к какой-то снежной горе. От нее отделился великан, весь белый. В руке он нес фонарь и махал им.
— Эй, кто крещеный? — закричал Егор снова.
— Пучугские, — отвечала фигура, — с пути сбились. А ты не Егор будешь, не Воронихинский работник?
— Я самый, — отвечал Егор. — Тоже грех, скажи на милость, перед самым домом в пургу попали. Кого везешь?
— Дохтурскую дочку. Попали, что ни есть, в самый раз, — фигура выругалась. — Конь пристал… не идет, замерзать тут…
Услышав, что Ася была в десяти шагах от нас, вот в том возке, я нисколько не удивился, точно так и должно было быть. Но как следовало мне поступить?.. Нужно было как-то взять Асю под защиту, спасти ее от пурги, от волков, от опасности, предстать пред нею защитником; и я жаждал этого и всё-таки не мог заставить себя встать.
— Распрягать тебе надо, — раздался сбоку решительный голос Егора.
— А как же я воз покину, денег стоит.
— А он те поблагодарит, коли дочку заморозишь. Дурная голова! Поутру стихнет, найдешь воз, что ему здесь сделается.
Они ушли в темноту и скоро опять вернулись, ведя лошадь под уздцы. Вторую пристяжную хотят впрячь, — сообразил я, — а как же останется воз? В самом деле, ведь там же Ася?
— Егор, Егор! — с ужасом закричал я и поспешно стал выбираться из воза.
— Чего ты кричишь? — раздался сбоку, совсем рядом, его голос. Ляжи, сейчас поедем… Вот, только компаньонку к тебе переведу. Теплее будет ехать. Ляжи, знай!
В темноте, замирая сердцем, я лежал, ожидая ее. Но что было лучше: встать или остаться так лежать? В конце концов я решил притвориться, будто совсем не знаю об ее присутствии, и больше всего заботился о том, чтобы она не подумала, что я боялся метели, — нужно было показаться холодным, спокойным. Я приподнялся на локоть и остался так, полулежа, как будто я о чем-то Думал. Мне не пришло в голову, что среди ночи, среди мглы она совсем не могла заметить моей геройской позы. Скоро Егор появился с ношей на руках.
— Куда вы меня несете? — различил я трепетный, дорогой мне голос, спрашивающий беспрестанно, со слезами: — Почему, куда вы меня несете?!
— А вот, с компаньоном веселее будет ехать, барышня. Не сомневайтесь, к утру домой преставим.
Ася барахталась рядом, видимо не узнавая меня.
— Успокойтесь! — сказал я, стараясь говорить низким голосом, — я с вами.
Она приподнялась, насколько могла, в темноте я различил блистанье глаз, уловил ее дыханье, у меня зажало от радости сердце, и вдруг услышал ее голос, как ангельскую музыку:
— Ах, это вы, Андрюша, ах, как я рада!.. Я так боюсь, мы заблудились, мы сбились с пути… Я так боюсь! — и она придвинулась ближе ко мне.
— Не бойтесь ничего, — отвечал я опять, весь загораясь геройством и добавляя те же слова: — Я с вами!
— Правда, вы думаете, Андрюша? — спрашивала она беспрерывно и ветер рвал ее слова, — какой ветер! Вы думаете, мы доедем, буря пройдет?..
— Не бойтесь ничего. У меня хороший возница, Егор никогда не собьется с пути, — и я взял ее за рук у. Мне нравилось, что я сказал: «Егор, мой возница», — выходило совсем по взрослому и придавало мне веса.
— Ах, Андрюша, скажите ему, чтоб он принес сюда мои вещи, там все мои подарки к Рождеству…
— Егор, Егор! Доставь вещи барышни сюда — слышишь! — Я старался говорить так, как говорил мой отец с кучерами. Но никто мне не отзывался, в темноте никого не было видно; между кибиткой и лошадьми стояла белая сетка. Я сейчас вернусь… — сказал я и начал уже вылезать из кибитки, как Егор неожиданно появился.
— В задке вещи, что кричишь попусту, — объявил он довольно грубо, взбираясь на сани; с другой стороны сел Пучугский мужик.
Мы вновь тронулись. И опять широко, разом, захватывая всю кибитку и обжигая лицо, рванул ветер, кинул снег под полог. Вокруг нас стоял вой, выл ветер, катясь по снегу, по реке, но чудилось, что это какие-то злобные, живые, костлявые существа, несущиеся стеной по ветру с распростертыми руками.
— Что это? — спросила Ася, со страхом придвигаясь ко мне, — вам не страшно, Андрюша?
— Ах, чего же бояться! — отвечал я и, действительно, мне ничто в мире не было страшно. — Кони добрые, вынесут.
И тут снова налетел порыв ветра, до того сильный, что кибитку подбросило в воздух и едва не опрокинуло: я видел, как вывалился из сиденья Пучугский мужик. И вновь завыли эти серые существа с распростертыми руками, и среди мглы и воя гулко заржала лошадь, закричал Егор: «Держи, держи, оборвет пристяжная». Мужик кинулся куда-то бежать.
