Татьяна Огородникова - Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога
Генрих замешкался, оглядываясь в тесных сенях.
– Проходите, проходите. Не стесняйтесь, это – дом для всех, – приговаривал священник, указывая рукой направление. – Хорошо добрались?
– Да, спасибо. Дорога – одно удовольствие. Как ни странно, машин очень мало, – констатировал Генрих.
Сергей спокойно улыбнулся и произнес:
– Я ждал вас. – Он сказал это так, будто сам и обеспечил ученому легкий путь и отсутствие машин на дороге.
– Честно говоря, я удивился, когда вы окликнули меня. Я ведь даже не постучал! – Генрих потихоньку поддавался чарам открытости отца Сергея и волшебной красоты окружающей природы. Он прикусил язык, когда осознал, что может быть уличен в вере в чудеса.
Священник засмеялся, словно опять прочитал мысли Генриха.
– Никакого чуда здесь нет. Я вас в окно увидел, еще когда вы по дороге шли. Так что все вполне объяснимо.
Генрих вздохнул с облегчением.
– Да что же мы стоим! Пойдемте за стол, надо перекусить с дороги. И пообщаемся заодно.
Они прошли в светлую комнату. В ней не было ничего особенного, кроме иконостаса. Всего одна икона Божьей Матери, но какая! Изнутри будто лился мягкий спокойный свет, озарявший лицо Божьей Матери и даже создававший некоторый светлый ореол вокруг самой иконы. Генрих засмотрелся и остановился. Отец Сергей не мешал ему. Через минуту он сказал:
– Это работа чудесного художника Василия Белого, моего большого друга. К сожалению, его больше нет. Сильно пил. Но когда работал, цены ему не было. Всего пятнадцать икон за свою недолгую жизнь написал. Но какие! Эта – моя любимая. Он все нутро вложил в нее, чувствовал – последняя... Знаю, что от всей души он ее писал, как отчет за жизнь свою непутевую, вот и получилась она такой – как живая.
Отец Сергей перекрестился и чуть наклонил голову. Это получилось абсолютно естественно, и в этом действии Генрих не уловил ни тени фальши или демонстративности. Сергей помолчал, видимо вспоминая усопшего, и вдруг как-то встрепенулся:
– Присаживайтесь! Вот, как говорится, чем Бог послал. Угощайтесь.
Нехитрая закуска в виде домашних солений, прозрачных, налитых красным соком бочковых помидоров, готовых лопнуть от малейшего прикосновения, белых пухлых моченых яблок, хрустящих малосольных огурчиков и дымящейся картошки в мундире, казалось, то, что надо именно здесь и сейчас.
Генрих испытал острое чувство голода, ему вдруг захотелось есть, жадно хватая руками все, что было на столе. Отец Сергей, хитро улыбаясь, заметил вдруг:
– Правда ведь, как в детстве? Хочется есть прямо руками? – Сам он, нисколько не сомневаясь, взял соленый помидор и прокусил его, всасывая сочную мякоть с аппетитным звуком.
Генрих подумал, что Сергей даже не прочитал молитву.
– Не сомневайтесь, друг мой, отведайте наших разносолов. К сожалению, пост, мы не можем подавать мясо и рыбу. Но ведь и так неплохо? – Отец Сергей вопросительно смотрел на ученого, опасаясь, что тот сейчас потребует телячьей колбасы, тамбовского окорока или гусиной печени.
– Да вы не беспокойтесь, я всю жизнь на посту, – ответил Генрих. – Для меня домашние соленья – вроде даже и праздник, а не ущемление в правах. – Генрих нисколько не кривил душой. Последний раз он пробовал вареную картошку с малосольными огурцами, когда ездил в гости к бабушке в деревенский дом под Ростовом. А было это... В общем, давно. Генрих не любил вспоминать о детстве, тем более о юности.
Генрих осторожно взял помидор, осмотрел его со всех сторон, аккуратно поднес ко рту, представил себе, как через мгновение соленый красный сок брызнет на его вкусовые рецепторы, оставляя в мозгу желание усилить поток солоновато-пряной жидкости с мякотью томата, как после первого нажима зубами помидорный сок с мелкими семечками будет постепенно выдавливаться в рот, пока в руке не останется никому не нужная красная шкурка бывшего важного синьора-помидора.
Эти раздумья заняли примерно десять секунд. Пять из них прошли впустую, потому что помидора уже не было. Была дымящаяся картошка, улыбчивое лицо отца Сергея и какое-то преступно безразличное, радостное настроение.
После трапезы отец Сергей вновь заговорил об исповеди. Он предложил Генриху задержаться и отдохнуть от мирских забот.
– Я не готов, – ответил Генрих. – Я, знаете ли, отец Сергей, вообще не крещеный. Вернее, я не знаю, крестили меня родители или нет.
– Это не имеет значения, – спокойно ответил священник. – Всевышнему все равно, знаешь ты о своем крещении или нет. Главное, что он знает о том, что ты живешь на свете. Поверь мне, у него все учтено.
«Да, – подумал про себя Генрих, – вот как хороший духовник может легко и непринужденно убедить тебя в том, что ты по-любому сын Божий. И какая разница, крестили тебя или нет!»
– Я покажу вашу комнату. У меня есть место для гостей. – Сергей пригласил Генриха осмотреть дом.
Дом оказался похожим на общежитие для спартанцев. Даже не слишком требовательный Генрих счел, что отец Сергей сильно преувеличил возможности строения, сказав, что место для гостей есть. По мнению Генриха, в помещении можно было не совсем комфортно разместиться паре паломников без вещей или трем небольшим собакам. Впрочем, для одного мужчины места было вполне достаточно.
Честно говоря, Генрих не планировал оставаться в монастыре на ночлег, но почему-то у него не хватило духа сразу признаться в этом.
Вернувшись к столу, они провели за разговорами еще около часа.
– Вы занимаетесь странными исследованиями, – начал священник.
– Я так не думаю, это – работа, она нужна людям.
– Не нужна, – как-то горько и слишком твердо для священнослужителя сказал Сергей.
– Мы не просто спасаем людей, мы можем изменить всю жизнь человека от начала до конца, – возразил Генрих.
– В том– то и дело. Кому это нужно? Все спланировано и решено. Не нами создано, не нам и исправлять... Что-то менять – нарушать закон. Закон сохранения энергии, закон жизни, Божий закон...
– Согласен, Отец Сергей. А вы-то лично хотели бы вернуть свою семью. Может быть для того, чтобы ваши близкие остались живы, достаточно было одной таблетки или одной процедуры? И после этого вы скажете, что ничего менять не надо?
Сергей горько понурил голову и замолчал. Генрих почувствовал, что был излишне груб. Но священник вдруг прервал молчание:
– Знаешь, много лет назад я согласился бы с тобой, а сегодня я скажу одно – тебя ждут великие открытия, ты сможешь повелевать человеческой сущностью, если правильно распорядишься своими исследованиями. Но ценой этим нововведениям может стать жизнь. Твоя ли, чужая ли, а может, и сотни загубленных жизней. Никто не знает меры вины. И никто не знает, чем можно искупить то, что когда-то совершил. Иной раз достаточно искренне раскаяться, а другой раз не хватит и всей жизни, чтобы ответить перед Богом за мелкий грех.
Генриху стало жутковато. Отец Сергей, покачиваясь, уставил взор в одну точку. Генрих боялся посмотреть туда. Ему вдруг показалось, что там стоят живые люди – жена и ребенок Сергея.
– Знаете, святой отец... – начал было Генрих.
– Не говорите так, это – не из нашей веры. Отец Сергей или просто батюшка, – автоматически поправил Сергей.
– ...Я, пожалуй, поеду. Не готов я к исповеди. Но мне было у вас очень хорошо. Светло как-то и радостно.
Сергей не стал задерживать гостя.
– И правильно, как чувствуете, так и поступайте. Я вот один раз не послушал себя, теперь жалею всю жизнь.
Сергей говорил загадками, но Генрих уже не думал об этом. Ему хотелось вырваться из пленительного царства красоты и благолепия.
Он почти бежал к машине.
– Генрих! – вдруг окликнул его голос отца Сергея.
Генрих встал как вкопанный. Возле его машины уже маячил силуэт священника.
Генрих, впрочем, уже не удивлялся.
– Я хотел сказать вам, будьте осторожны. Вам суждено открыть великую тайну. Может, вы ее уже открыли. Но никто не знает, нужна ли она людям... Да и вам... – Он помолчал. – Может быть для вас это и есть главная опасность в жизни... Да нет, о чем это я? Знаешь, – священник перешел на «ты», – приезжай ко мне в любой момент, если захочешь... Буду рад тебя видеть. – Сергей широко перекрестил гостя.
– До встречи, отец Сергей, – Генрих протянул руку. Батюшка обеими руками крепко пожал протянутую руку. Вокруг машины толпились деревенские ребятишки. Они явно заинтересовались иномаркой, но только самые смелые позволяли себе дотронуться до эмблемы или до забрызганных дисков. Между делом пацаны периодически обращались к отцу Сергею: «Благословите, батюшка!» – и вновь переключались на обследование автомобиля. Когда ученый уселся за руль и тронулся с места, Сергей приступил к своим непосредственным обязанностям по укреплению в вере подрастающего поколения. В зеркало заднего вида Генрих увидел, что священник еще раз осенил машину крестным знамением – уже вслед.
