Энн Тайлер - Обед в ресторане «Тоска по дому»
— Эзра, — позвала она.
— Да, мама.
— Помнишь мою записную книжку, ту, в письменном столе?
— Записную книжку?
— Слушай внимательно, Эзра. У меня только одна записная книжка. Не маленький красный блокнот для телефонов, а черная записная книжка в моем столе, в ящике для письменных принадлежностей.
— Понял.
— Я хочу, чтобы всех, чьи адреса там записаны, пригласили на мои похороны.
Воцарилось тягостное молчание, будто она произнесла нечто неприличное.
— Похороны? — переспросил Эзра. — Ты же не умираешь, мама.
— Конечно, нет, но когда это случится…
— Давай не будем…
Она замолчала, набираясь терпения. Он что, думает, она будет жить вечно? Это было бы так утомительно. Но Эзра верен себе.
— Я хочу, — повторила она, — чтобы пригласили всех… Ты слушаешь меня? Всех, кто записан в моей книжке.
Эзра молчал.
— Она лежит в ящике с письменными принадлежностями.
— В ящике с письменными принадлежностями, — повторил Эзра.
Наконец-то до него дошло. Он молча перевернул журнальную страницу, но Перл знала: он все понял.
Записная книжка совсем истрепалась, подумала она, пахнет мышами, бумага крошится под пальцами. Она пользовалась ею задолго до того, как стало плохо с глазами. Там была записана Эммалин, а ее нет в живых вот уже более двадцати лет. Миссис Симмонс тоже скончалась — в Сент-Питерсберге, штат Флорида, умерла и вдова дяди Сиуарда, а может, и его дочери тоже. Подумать только! Все, кто записаны в этой книжке, уже в могиле. Все, кроме Бека.
Она вспомнила, что его адреса занимали целую страницу — она вычеркивала их, город за городом, но продолжала вписывать все новые и новые, вплоть до последнего, считая, что в чрезвычайных обстоятельствах ей может потребоваться его помощь. Какие чрезвычайные обстоятельства она имела в виду? Трудно представить себе, что присутствие Бека могло бы хоть что-то облегчить. Вот бы увидеть его лицо, когда он получит извещение о ее похоронах. «Приглашение, — скажет он и изумленно воскликнет: — Надо же! В конце концов она первая оставила меня. Вот приглашение на ее похороны». Она отчетливо услышала его голос и засмеялась.
Пришел доктор и, чтобы согреться, постучал несколько раз ногой об ногу.
— Разве идет снег? — спросила она.
— Снег? Ничего подобного.
— Почему же вы так стучите ногами?
— Просто замерз. — Он присел на край ее кровати. — Ну и холодище, ноги прямо закоченели. Мои колени — как барометр; сегодня ночью ударит мороз.
Она отмахнулась от его болтовни.
— Послушайте, — сказала она, — вас вызвали по недоразумению.
— Неужели?
— Я действительно чувствую себя хорошо. Может, и приболела немного, но сейчас мне гораздо легче.
— Ясно, — кивнул он и заледеневшими сморщенными пальцами нащупал пульс на ее запястье. (Он был почти ровесником Перл и собирался оставить практику.) Несколько минут он считал ее пульс, потом спросил: — И давно это началось?
— Не понимаю, о чем вы?
— Где телефон? — обратился он к Эзре.
— Подождите, доктор Винсент! — крикнула Перл. — Подождите!
Он отпустил ее запястье, положил ладонь ей на руку, и она почувствовала, что он склонился над ней, — пахнуло трубочным табаком.
— Что случилось? — спросил он.
— Ни в какую больницу я не поеду.
— Еще как поедете.
Он говорил отчетливо, по-видимому, чуть громче, чем следовало, и смотрел в потолок.
— Я все обдумала, — сказала она. — Я не выношу скрипучих больничных коек, больничных запахов. Это убьет меня.
— Голубушка…
— К тому же, как вы знаете, мне запрещен пенициллин.
— Пенициллин? Но…
— Я принимала его в сорок третьем.
— Не утомляйте себя, — сказал доктор. — Я помню.
…А может, это случилось в сорок четвертом. В то время они с Беком еще были вместе. Из деловой поездки он привез детям игрушечный набор — лук, стрелы и мишень. На что он только тратил деньги! Они никогда не были состоятельными людьми, даже в лучшие времена. Он взял с собой этот набор в одну из воскресных прогулок за город, укрепил полотняную мишень на стволе дерева. Бек был не из тех, кто бессонными ночами перебирает в уме, что может случиться; о последствиях он никогда не задумывался. Она не знала, как все произошло (собирала букет сухих трав, спорт был уже не для нее), но каким-то образом в нее попала стрела. Тетиву натянул Коди, но это было не самое главное. При первой же размолвке она обвинила во всем не Коди, а Бека, который-де из чистого легкомыслия, если не намеренно, выстрелил из лука ей в самое сердце. Может, попал и не в самое сердце, а чуть повыше — где-то между грудью и плечом. Странное ощущение — как внезапная пощечина. Не боль, скорее нервное потрясение. А потом на ее любимой блузке проступило алое пятно.
— Ой! — вскрикнула она и как была с букетом в руках, так и опустилась на землю. Потом ее пронзила боль. Бек с побледневшим от испуга лицом вытащил стрелу. Дженни расплакалась. Они тут же вернулись домой, забыли даже снять с дерева мишень. Дома кровотечение прекратилось — как будто ничего страшного. Перл смазала рану йодом и сама перевязала ее. Однако спустя два дня заметила неладное. Рана воспалилась, поднялась температура. Бек снова уехал, и Перл пришлось идти к врачу одной. Задыхаясь, она торопливо напялила шляпку: успеть бы вернуться домой до прихода детей из школы. В те годы доктор Винсент только начинал практиковать после службы в армии. Она помнила, что у него была тогда густая шевелюра и он еще не носил очки. Он сделал ей укол пенициллина — чудодейственного лекарства, о котором, по его словам, впервые узнал за океаном. По дороге домой она чувствовала себя превосходно, как обычно бывает с пациентами, когда врач берет на себя ответственность за исход болезни. Однако в тот же вечер она слегла. Выступила сыпь, ее стало знобить, перед глазами змеился неясный, подернутый дымкой пейзаж. Коди вызвал «скорую». Когда кризис миновал, все в больнице обращались с ней так сурово, словно случилось это по ее вине.
— Вы чуть не отправились на тот свет, — выговаривала сестра. Но это была глупость. Ни о какой смерти не могло быть и речи — ведь у нее дети. А раз у человека есть дети, он обязан жить. Она закрыла глаза, стараясь не слушать сестру. И вдруг в палате появились два врача, придвинули стулья к ее кровати и стали торжественно разъяснять, что такое для нее пенициллин. Никогда, ни под каким видом она не должна больше принимать это лекарство. И в записной книжке при ней всегда должны быть специальные указания на сей счет. Перл не очень-то вникала в их слова (она обдумывала, как бы уговорить врачей поскорее выписать ее из больницы домой, к детям), но «Это не должно повториться. Второй подобный случай может оказаться для вас смертельным» врезалось ей в память. Поразило ее., Как в сказке, подумала она, волшебный напиток, который может спасти единственный раз в жизни. И вот она прибегла к нему по столь пустячному поводу — какая-то ничтожная ранка от стрелы. Чудес больше не будет! Впоследствии пенициллин стал широко распространенным лекарством, и ее внукам кололи его когда надо и не надо. А она без конца повторяла, как и что с ней случилось, и сокрушенно твердила: «Вы счастливые, а мне, бедняге, теперь приходится остерегаться любой инфекции — вот так. Не дай бог слечь от ангины или воспаления легких».
Воспаление легких.
В ее ушах стоял гул, и собственный голос словно тонул в потоках воды. Прежде чем заговорить, надо было выждать, пока этот гул немного утихнет.
— Доктор Винсент, — позвала она.
— Я здесь.
Кажется, он все еще держал ее руку. Но пальцы его были уже не такие ледяные. Согрелись, ведь ее рука была горячая, как печка. Она собралась с силами.
— Скажите Эзре, что я остаюсь дома.
— Но… — попытался возразить он.
— Я знаю, что делаю.
Доктор промолчал.
— Скажите ему, — настойчиво продолжала она, — что у меня ничего страшного. Понимаете? Никаких больниц. Я не выдержу этого. Не выношу, когда через громкоговорители вызывают каких-то незнакомых врачей. Скажите Эзре, что у меня просто легкая простуда. Скажите ему.
— Ну что ж… — Доктор Винсент откашлялся, убрал ладонь с ее руки. — Это ваше последнее слово?
— Да.
Он как будто что-то обдумывал. Потом обратился к Эзре:
— Вы слышали, что она говорит?
— Да, — ответил Эзра. Видимо, он стоял гораздо ближе, чем ей казалось.
— И все-таки я бы рекомендовал вам вызвать брата и сестру.
Слова эти пробудили у Перл проблеск интереса.
— Но если это так серьезно… — заговорил Эзра.
— Посмотрим, как пойдут дела. — С этими словами доктор положил ладонь ей на лоб.
Потом он вроде бы ушел. Шум снова заложил ей уши, и она не расслышала его шагов.
Она все думала о Коди и Дженни. Как славно было бы, если б ее дети собрались все вместе. И вдруг в глубине ее груди разлился леденящий холод. Неужели, мелькнуло в голове, доктор Винсент может это допустить! Да, он в самом деле не исключает такую возможность. Выходит, это конец… Не может быть…
