Джонатан Свифт - Сказка бочки. Путешествия Гулливера
Здесь же с помощью волшебников перед Гулливером проходят века европейской цивилизации от античности до современности, представленные великими мыслителями, государственными деятелями и полководцами разных эпох. В отличие от других просветителей он видит перед собой свидетельства постепенного упадка: в сравнении с римским сенатом английский парламент кажется ему сборищем грабителей и буянов, но особенно отвратительную картину являет собой последнее столетие английской истории. При этом вырождение политических институтов сопровождается вырождением людей, нравственным и даже физическим. После такого сопоставления прошлого и настоящего появление в четвертой части существ, утративших человеческий облик, превратившихся в похотливых злобных животных еху, — это вполне логичный прогноз на будущее и грозное предупреждение. Перспектива, представленная Свифтом, полемически противостоит общепринятой: не дикари, ставшие постепенно людьми, а люди, ставшие дикарями.
В этой части Свифт не ж алеет красок, он беспощаден, его сатира приобретает особый натурализм и хлесткость; от юмора первых частей не остается и следа. Здесь все парадоксально: лошадей возят запряженные в коляску люди, Гулливер старается всячески доказать лошадям, что он сообразителен и не дикарь, он радуется тому, что легко усваивает лошадиный язык, то есть ржание, он стыдится своего тела, прячет его, только бы лошади не приняли Гулливера за одного из еху. Теперь он говорит всю правду о своей стране и европейской цивилизации, и это мысли самого Свифта, и все-таки автор зло смеется здесь над героем. Гулливер в восторге от лошадиной идиллии, он готов есть овсянку и утверждает, что общение с гуигнгнмами расширило его умственный кругозор. А между тем перед нами стерильный и обесцвеченный мир, в котором не знают ни любви, ни печали, где выбор подруги жижи обусловлен заботой о сохранении масти, а размеры потомства строго регулируются, где неведомо чувство предпочтения одной особи другой, а на общих собраниях обсуждаются лишь два вопроса — обеспечение пищей и размножение. Здесь не знают письменности. И сразу же вслед за этой последней деталью рассказчик сообщает, что слово гуигнгнм означает — совершенство природы. Выходит, что вся книга оспаривала точку зрения на человека как на существо разумное и способное к бесконечному совершенствованию, предупреждала людей от самообольщения, и вот перед нами появляются лошади, тоже почитающие себя единственно разумными существами и самыми совершенными созданиями. В это может поверить Гулливер, но не Свифт. Гулливер потому и докатился до состояния психоза, пытается подражать походке лошадей и предпочитает запах конюшни запаху человеческого тела, что он был сначала слишком высокого мнения о человеческой природе, считал человека animal rationale и, убедясь, что это не так, бросился в другую крайность. Свифту это не грозит.
И все же Свифт не мизантроп, в его сарказмах нет цинического равнодушия, он и читателя хочет любыми средствами вывести из благодушного самодовольства. То, что Свифт пишет о человеке, это далеко не вся правда о нем. Мы знаем, каких высот мысли, доброты, самопожертвования во имя идеи способен достигать человек. Но пока в мире существует насилие и несвобода, пока унижается человеческое достоинство и ставятся препоны его мысли, книга Свифта будет необходима. Она свидетельство его активного желания противостоять злу, и поэтому его «жестокое негодование» не разрушает, оно целительно, хотя средства очень суровы. Они для тех, кто не ищет иллюзий, кто предпочитает «мужественную свободу».
А. Ингер
СКАЗКА БОЧКИ
Перевод и примечания А. А. Франковского
Diu multumque desideratum.
Basima eacabasa eanaa irraurista, diarba da caeotaba fobor camelanthi.
Iren. Lib I. c.18.Juvatque no vos decerpere flores,
Insignemque meo capiti petere inde coronam,
Unde prius nulli velarunt tempora Musae.
Lucret.[9]Труды того же автора, большая часть которых упоминается в настоящем сочинении; они будут изданы в самом непродолжительном времени.
Характер теперешнего поколения умников на нашем острове.
Панегирическое рассуждение о числе ТРИ.
Диссертация о главных предметах производства лондонской Граб-стрит.
Лекции о рассечении человеческой природы.
Панегирик человеческому роду.
Аналитическое рассуждение о рвении, рассмотренном истори-тео-физи-логически.
Всеобщая история ушей.
Скромная защита поведения черни во все времена.
Описание королевства нелепостей.
Путешествие в Англию высокопоставленной особы из Terra Australis incognita[10], переведенное с подлинника.
Критическое исследование искусства говорить нараспев, рассмотренного философски, физически и музыкально.
Старинная английская гравюра
Апология автора
Если бы доброта и злоба оказывали на людей одинаковое влияние, я мог бы избавить себя от труда писать эту апологию, ибо прием, оказанный моему сочинению, ясно показывает, что огромное большинство людей со вкусом высказалось в его пользу. Все же появилось два или три трактата, написанные явно против него[11], не считая множества мимоходом брошенных колких замечаний[12] по его адресу; в защиту же моего произведения не было напечатано ни одной строчки, и я не могу припомнить ни одного сочувственного отзыва о нем, если не считать недавно напечатанного одним образованным автором разговора между деистом и социнианцем[13].
Поэтому, раз моей книге суждено жить до тех пор, по крайней мере, покуда язык наш и наши вкусы не подвергнутся сколько-нибудь значительным изменениям, я готов привести несколько соображений в защиту ее.
Большая часть этой книги была написана лет тринадцать назад, в 1696 году, то есть за восемь лет до ее выхода в свет. Автор был тогда молод, горазд на выдумку, все прочитанное им было свежо в голове. При содействии собственных размышлений и многочисленных бесед он старался, насколько мог, освободиться от действительных предрассудков; я говорю действительных, ибо автору известно было, до каких опасных крайностей доходят иные люди под видом борьбы с предрассудками. Подготовленный таким образом, он пришел к мысли, что множество грубых извращений в религии и науке могут послужить материалом для сатиры, которая была бы и полезна и забавна. Он решил пойти совершенно новым путем, так как публике давно уже опротивело читать одно и то же. Извращения в области религии он задумал изложить в форме аллегорического рассказа о кафтанах и трех братьях, который должен был составить основу повествования; извращения же в области науки предпочел изобразить в отступлениях. Был он тогда юношей, много вращавшимся в свете, и писал во вкусе подобных ему людей; и чтоб им понравиться, он дал своему перу волю, неподобающую в более зрелом возрасте и при более серьезном складе ума; все это легко было бы исправить при помощи очень немногих помарок, будь рукопись в распоряжении автора год или два до ее опубликования.
Но в своих суждениях автор вовсе не хотел бы считаться с нелепыми придирками злобных, завистливых и лишенных вкуса глупцов, о которых упоминает с презрением. Автор признает, что в книге его содержится несколько юношеских выходок, заслуживающих порицания со стороны людей серьезных и умных. Однако он желает нести ответственность лишь в меру своей вины и возражает против того, чтобы его ошибки умножались невежественным, чрезмерным и недоброжелательным усердием людей, лишенных и беспристрастия, чтоб допустить добрые намерения, и чутья, чтоб распознать намерения истинные. Сделав эти оговорки, автор готов поплатиться жизнью, если из его книги будет добросовестно выведено хоть одно положение, противоречащее религии или нравственности.
С какой стати духовенству нашей церкви негодовать по поводу изображения, хотя бы даже в самом смешном виде, нелепостей фанатизма и суеверия? Ведь это может быть самый верный путь излечиться от них или, по крайней мере, помешать их дальнейшему распространению. Кроме того, книга эта хоть и не предназначалась для священников, однако осмеивает лишь то, против чего сами они выступают в своих проповедях. В ней не содержится ничего, что задевало бы их, ни малейшей грубой выходки против их личности и их профессии. Она восхваляет англиканскую церковь, как самую совершенную среди всех в отношении благочиния и догматики; не высказывает ни одного мнения, которое эта церковь отвергает, и не осуждает ничего, что она приемлет. Если духовенство искало, на кого излить свой гнев, то, по моему скромному мнению, оно могло найти для себя более подходящие объекты: nondum tibi defuit hostis;[14] я разумею тех тупых, невежественных писак, известных своей продажностью, ведущих порочный образ жизни и промотавших свое состояние, которых, к стыду здравого смысла и благочестия, жадно читают просто по причине дерзости, лживости и нечестивости их утверждений, перемешанных с грубыми оскорблениями по адресу духовенства и явно направленных против всякой религии; словом, полных тех принципов, что встречают самый радушный прием, так как ставят своей целью рассеять все ужасы, которые, как внушает людям религия, явятся возмездием за безнравственную жизнь. Ничего похожего нельзя встретить в настоящем сочинении, хотя некоторые из этих господ с величайшей охотой набрасываются на него. Желательно, чтобы представители этой почтенной корпорации тоньше разбирались в том, кто их враг и кто друг.
