Нодар Джин - Я есть кто Я есть
Вот богатей лежит в земле, вельможа,
Скупавший все на золото свое,
Но он, увы, ни за какие деньги
Не выкупил и вздоха у небес.
Всему цена, всему на свете мера,
Назначенная Богом и людьми,
Но только нет цены и нету меры
Душе людской. Нет выкупа за жизнь.
Погибнут все. Сойдет в могилу каждый,
Невежда сгинет так же, как мудрец.
Умрет и тот, кто думает о смерти,
И тот, кто думает, что не умрет вовек.
Но трудятся глупцы, копают, строят
И превращают в крепости дома, -
Увы, умрут; увы, в могиле сгинут,
Оставив все добро другим глупцам.
Всю жизнь глупцы жилища укрепляют,
Как будто б жить в них будут без конца,
И имена свои дают именьям,
Как будто б им иметь их без конца.
Недолго им владеть своим владеньем,
Недолго жить глупцам в своих дворцах:
Наступит час, — и гордеца настигнет
Смертельная коса, как нож — быка.
Убойному быку подобен глупый,
Скотине и глупцу — одна судьба.
Увы безумцам всем, в свои влюбленным
Бессмысленные мысли и дела.
Псалом 133
Как хорошо и как великолепно
В единую семью собраться всем!
Собраться братьям, в доме жить едином,
Как хорошо собраться братьям всем!
Так хорошо, как если б Аарона
Увидеть нам с елеем на челе,
С елеем, вниз стекающем на платье,
На бороду стекающем его.
Так хорошо, как если б на Хермоне
Роса скопилась и пролилась вниз,
К Сиону, где обещано спасенье
И вечное цветение. Аминь!
Псалом 137
При реках Вавилонских мы сидели,
И вспоминали мы в слезах Сион.
Мы плакали, и средь ветвей деревьев
Качались наши арфы на ветру.
А нас пленившие, все те, кто нас держали
Вдали от рек родных, в неволе и в беде,
Кричали нам: «Снимите ваши арфы!
Сионские напойте нам псалмы!»
Но как нам петь Господню песнь в неволе,
И как, забыть тебя, Иерусалим?!
Когда забуду я тебя, о Город,
Десница пусть забудется моя;
И пусть отсохнет тот язык, что скажет:
У рек чужих забыт Иерусалим.
ПОСЛЕБИБЛЕЙСКИЙ ПЕРИОД
ВВЕДЕНИЕ
В период между завершением Библии и созданием Талмуда всю энергию своего духа Израиль, зажатый в кольце враждебно настроенного к нему мира, направил на укрепление своей культуры. Уже тогда в его духе четко определились черты, которые так драматично отличают его даже в нынешнем неодномерном мире. Прежде всего — это верность цивилизации единобожия и четко разработанных этических норм. Хотя цивилизация эта, тотчас же выказав свой универсальный характер, стала постепенно завоевывать мир, евреи воспринимали ее как символ преданности делу отцов; тем более, что с ослаблением политической мощи еврейского общества это наследие предков вызывало к себе углубляющуюся неприязнь языческого окружения. Подобную ситуацию и имел в виду Л. Толстой, когда, возмущаясь враждебным отношением к евреям, называл их поборниками свободы духа:
«Невежество осуждалось ими в древней Палестине с большею силой, чем оно осуждается сегодня в цивилизованной Европе». Презрение к невежеству и обусловило другую черту еврейского духа — страсть к модификации наследия под влиянием нарождающихся цивилизаций. Вот почему еврейский дух послебиблейской эпохи увековечивает себя в следующих формах религиозно-философской публицистики:
а). апокрифы — книги, созданные по образу и подобию библейских, но не вошедшие в канонический свод Священного Писания;
б). документы раввинического творчества, адресованного еврейству и направленного на углубление его национального сознания;
в) светская литература, т. е. литература, созданная в соответствии с греко-римской традицией и обращенная не только к евреям, хотя и развивающая именно еврейские принципы мировосприятия.
«СКРЫТЫЕ ПУТИ» ЕВРЕЙСКОГО ДУХА
Пожалуй, именно в апокрифах (греч.: «скрытый путь») и проявилась впервые временами обостряющаяся склонность еврейского духа к мистическому восприятию жизни, точнее, к такому ее восприятию, которое исходит из идеи о строгой ограниченности пределов человеческого познания и возможностей разума как средства ориентации в мире. Несмотря на и поныне живущую традицию недоверия к мистицизму, он зиждется на неопровержимой догадке, что по ту сторону людского разума лежит неизмеримый мир истин, доступных нашему созерцанию лишь частично и лишь в условиях того специфического состояния, когда человек переживает себя и окружающий его космос как единое и нерасчленимое целое. Подобное — нелогическое — отношение к миру, подводящее порой к гениальным прозрениям, оказывается особенно популярным в эпохи смутных социальных процессов, чреватых непредсказуемым исходом и потому внушающим человеку неуверенность и страх. Что же касается историко-политических закономерностей, и, в частности, закономерностей политической истории еврейского народа, то именно в подобные эпохи особенно обостряется в мире и антисемитизм как враждебность к совершенно уникальному опыту в развитии человеческого духа. Вот почему наряду с традиционными символами людского благонравия и благоразумия, апокрифы открывают нам новый мир напряженно-страстных, апокалиптических образов, порождаемых смущенным разумом, страхом и надеждой. Неизбывный оптимизм еврейского духа как бы утрачивает в них свою одномерность и обретает драматические черты, что можно судить по небольшому отрывку из Второй Книги законодателя Эздры. На вопрос о причинах страданий Израиля Эздра отвечает так: Божий промысел несет в себе непознанную людьми тайну, но стойкость и выносливость Израиля являются залогом его грядущего избавления.
Господи, я прошел сквозь многие земли и жил среди многих народов; видел я страны, где люди преступают Твои заповеди, но живут в изобилии и веселии. Господи милосердный, потрудись опустить нашу неправедность на чашу весов против непослушания и греховод-ности иных народов, потрудись взглянуть: какая чаша перетянет? Ответь, Господи, было ли, чтобы иноверцы не грешили перед Тобой? Было ли, чтобы какое-нибудь племя соблюдало Твои наказы так, как мы? Да, можно найти отдельных мужей, четко следовавших Твоим заповедям, но не найти совершенно праведных народов.
И вот ответить мне было поручено ангелу Уриелю. «Послушай, — сказал он мне, — разум твой дан тебе для того, чтобы постигать лишь земной мир. Скажи, однако, хочешь ли ты понимать пути Всевышнего?» «Хочу, мой господин», — ответил я. И он сказал: «Мне наказано задать тебе три задачи, показать тебе три явления. Если тебе удастся решить хоть одну из задач или постигнуть суть хоть одного из явлений, я раскрою тогда перед тобой тайну Всевышнего и объясню причину Его жестокосердия». «Я готов, мой повелитель!» И он сказал: «Пойди и определи мне вес огня или определи размеры ветра, или, наконец, попробуй вернуть минувший день». «Кто из людей способен на такое, — ответил я, — и к чему задавать мне задачи, не имеющие решений?»
В ответ он сказал: «Если б у тебя было спрошено — сколько, например, рыб обитает в морской пучине, или сколько течений под толщей воды, или сколько пролегло в заоблачной выси путей, или, наконец, какие дороги ведут из рая, — ты мог бы, наверно, ответить, что ни под водой, ни над облаками, ни в загробном царстве тебе бывать пока не приходилось. Но ведь спросил я у тебя об огне, ветре и прошедшем дне, — вещах, тебе известных и привычных, но ты, увы, молчишь!»
И к этим словам Уриэль добавил: «Есть вещи, с которыми ты связан повседневно и тесно, но даже о них ты не знаешь всего. Почему же ты надеешься понимать пути Всевышнего? И может ли, скажи, человек постичь суть непорочного, если он уже отчаялся в этом пустом и порочном мире?» Эти слова навели на меня печаль, и я сказал Уриелю: «Лучше б сгинуть с лица земли, нежели страдать, не понимая причин наших невзгод». Но в ответ на это он сказал: «Прислушайся к моим словам. Был я как-то в лесу и узнал, что лесные деревья решили объявить войну морской воде, дабы та отступила перед ними. Потом я подслушал морские волны, принявших подобное же решение: пойдем, дескать, и отвоюем у деревьев землю, зальем ее ввбой и будем бегать шире и дальше. Случилось другое: огонь сожрал деревья, а налетевший песок укротил волны и оттеснил их назад. Ответь мне — кого бы ты поддержал будучи судьей: лес или море?»
И я сказал: «Никого, ибо каждому на свете отведено свое: деревьям суша, а волнам море». «Верно, — сказал Уриель. — Отчего же тогда не умеешь найти ответ на собственный вопрос? Ведь подобно тому как всему на свете дано отведено свое, так и земным существам дано понимать лишь земное. То, что творится над землей, в небесах, ведомо тем, кто обитает вверху, над облаками». Я ответил на это: «Помилуй, господин мой, к чему же дана мне небесами способность понимать? Для чего же тогда дан мне разум? Не того ведь, что над землей, но того что на земле я и пытаюсь дознаться: почему Израиль унижен и обездолен варварами? Избранный народ предан на попрание племенам, не признающих Бога; законы наших предков освистаны и отвергнуты и — кто? — никто уже не входит с нами в переговоры. Нас изгоняют и уничтожают, как саранчу, и, увы, не удается нам больше достичь Божьего благоволения. Что же собирается делать с нами Всевышний ради имени которого мы и призваны в этот мир? Вот чего я хочу дознаться!»
![Дэвид Стори - Сэвилл [отрывок]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
