Владимир Кунин - Ребро Адама
- Наська! Обратно твой хахаль пришел. С тебя стакан. Гы-ы!
- Иди, иди, стаканщик хренов! - кричит Клава. - Ты с холодильника товар в отдел поднимай!
- А нальешь?
- Догоню и еще добавлю!
Работяга исчезает. Настя гасит сигарету и поднимается.
- Смотри, девка, - говорит Клава.
- Женится - тогда пусть хоть ложкой хлебает, - говорит вторая.
- Ихне дело не рожать - сунул, вынул и бежать, - говорит третья.
- Ето точно, - подтверждает четвертая.
Настя усмехается и выходит. Клава кричит ей вслед:
- Особо не рассусоливай! Через двадцать минут открываемся!
В грязном, отгороженном тупичке замагазинного лабиринта, среди смятых коробок и ломаных тарных ящиков, Мишка тискает Настю.
Настя отталкивает его, а тот бормочет срывающимся голосом:
- Ну в чем дело, малыш? Расслабься…
- Да отвали ты, дурак! Нашел место. Не лезь, кому говорю!..
А у Мишки глаза бессмысленные, шепчет хриплым говорком:
- Ну че ты, че ты, малыш?..
- «Че», «че»! Ниче! Влипли мы, вот «че».
- Не понял, - насторожился Мишка.
- Ну, я влипла. Так тебе понятней?
- Во что? - Мишка наконец совладал со своим естеством.
- О, Господи! Кретин. Именно в это самое.
- Что, сдурела?! - пугается Мишка.
- Ага. Сдурела. Сколько раз просила: «Мишенька, будь осторожней! Мишенька, будь осторожней…» «Все в порядке, малыш, я все знаю. Не бойся, малыш!» Дотрахались…
Последнее слово Мишке не нравится, и он болезненно морщится.
- Чего ты рожу кривишь? Назови иначе, - советует ему Настя.
- Да погоди ты, Настя… А ты уверена, что ты… Это…
- В том, что я беременна?
- Да.
- Беременна, беременна. Не боись, «малыш», - усмехается Настя.
- А ты уверена, что это… от м е н я?
Настя смотрит на него в упор немигающими бабушкиными глазами. Рука нашаривает за собой грязный тарный ящик.
Взмах!.. И ящик с жутким треском разлетается на голове у Мишки.
Мишка падает. Сверху на него сыплются еще несколько ящиков.
- Засранец, - краем куртки Настя вытирает испачканные руки.
- Настя! - доносится голос Клавы. - Открываемся!..
- Иду, тетя Клава! - и Настя уходит, даже не оглянувшись.
На экране японского телевизора «Панасоник» в любовном томлении движутся обнаженные тела двух женщин. Струится обволакивающая мелодия из фильма «Эммануэль».
И тут же гортанный голос:
- Слушай, зачем они это делают - женщина с женщиной? Зачем мужчину не приглашают? Странно, да?
А в ответ пьяненький голос Евгения Анатольевича:
- Очень, очень странно. И ведь сначала сами приглашают, а потом…
В двухместном стандартно-неуютном номере гостиницы «Турист» сидят Евгений Анатольевич, в пижаме и тапочках, и огромный толстый туркмен в ярких «адидасовских» штанах, сетчатой майке-полурукавке и роскошной каракулевой шапке.
На фирменных упаковочных коробках стоит телевизор «Панасоник» и «Панасоник» -видеомагнитофон. На подоконнике - стопка пестрых кассет.
На столе - чудовищных размеров дыня и две водочные бутылки. Одна пустая, вторая - наполовину опорожненная. Два стакана и туркменский нож с тонкой ручкой.
- Дорогой, клянусь, как брату! Мне эти десять тысяч - тьфу! - толстый туркмен показывает на телевизор и видеомагнитофон. - Не жалко! Мне нашу страну жалко! Дыню кушай, пожалуйста…
- При чем здесь желто-синие цветочки?.. - недоумевает Евгений Анатольевич. -Что же, я не могу себе другие трусы купить?
- Мы все можем купить! - Туркмен выпивает полстакана водки. - Будь здоров, дорогой! Почему мы сами так делать не можем? Карту мира видел? Что такое Япония по сравнению с нами? Ничего! Плакать хочется!
- Да, - говорит Евгений Анатольевич и глаза его увлажняются. - Очень хочется плакать…
Он тоже выпивает полстакана.
- Дыню кушай, - говорит туркмен. - Зачем Япония может так делать, а мы нет? Вот что обидно!
- Ужасно обидно… Ну просто ужасно! - Евгений Анатольевич деликатно отрезает маленький кусочек дыни.- Мне еще никто никогда так не нравился…
- Мне тоже нравится, слушай! Но если бы наши смогли тоже так сделать - я бы двадцать тысяч заплатил! Мамой клянусь!
- И маму я бы ее забрал. Какая разница, где лежать, в Москве или…
- Только в Москве! Всю Среднюю Азию объедешь - не купишь. Все везем из Москвы, - решительно говорит туркмен и разливает остатки водки по стаканам. -Будь здоров, дорогой! Дыню кушай…
- Ваше здоровье, - Евгений Анатольевич выпивает. Его передергивает от тоски и отвращения.
Он с трудом встает из-за стола и подходит к телефону.
- Вагиф Ильясович, не откажите в любезности, чуть сделайте потише. Я должен ей позвонить. Если я сейчас не услышу ее голос - я умру.
- Ты дыню кушай, дорогой! Дыню кушай. У нас старики на дынях до ста двадцати лет живут и еще детей могут сделать, - торжественно говорит туркмен и выключает телевизор. - А я пока назад перемотаю. Все-таки интересно, как это можно - женщина с женщиной?!
Настя валяется на диване с журналом «Здоровье», а Нина Елизаровна, поставив швейную машинку на обеденный стол, латает старыми простынями пододеяльники и наволочки.
Дверь в маленькую комнату открыта, и Бабушка со своего лежбища тревожно прислушивается к тому, как на экране старенького черно-белого телевизора Валентин Зорин ласково сопротивляется двум американским сенаторам.
Раздается телефонный звонок.
- Мам, если это Мишка - я ушла на дискотеку, - говорит Настя, разглядывая в журнале эволюционный процесс эмбриона и пожирая аскорбинку.
- Алло! - поднимает трубку Нина Елизаровна. - Да… Это я.
Потом она долго молчит - слушает. И наконец спрашивает тревожно:
- Вы не захворали?
И снова долго слушает.
- Мне и самой очень жаль, - искренне говорит Нина Елизаровна. - А может быть, вы придете к нам послезавтра? У мамы день рождения… Только свои. Удобно! Удобно!.. Что вы! Да. Часам к пяти. И, пожалуйста, не покупайте больше цветы у Белорусского, а то по миру пойдете. И вам спокойной ночи.
Она кладет трубку и перехватывает внимательный взгляд Насти.
- Кто это, ма? - бесцеремонно спрашивает Настя.
- Ты не знаешь.
- Интересное кино! «Только свои» - и я не знаю.
- Милый и одинокий человек… Тебе достаточно?
И снова раздается телефонный звонок.
- Меня нет дома! - тут же опять предупреждает Настя.
- Да!.. - берет трубку Нина Елизаровна. - А, Сашенька… Ну, конечно. Послезавтра к пяти. Да. Мы решили чуточку раньше, чем обычно, потому что Лидочка на следующий день очень рано улетает в отпуск. Хорошо, - она прикрывает трубку рукой, спрашивает у Насти: - С папой будешь говорить?
Настя вскакивает с дивана, хватает трубку:
- Привет, папуль! Все в ажуре, не боись… Ага. Придешь? Порядок. Ну да?! Обалдеть! Какой кайф! На липучках или на шнурках? Ну, дают загранродственники! Погоди, па! Мама! Бабушка, папина, прислала мне из Израиля кроссовки! Точно такие же, как были у их сборной на Олимпиаде в Сеуле!..
- Я очень рада - за тебя, за папу, за сборную, за Израиль, - бормочет Нина Елизаровна, приметывая заплату к пододеяльнику.
- Ладно! Все! Целую. До послезавтра. Передам! Привет, - говорит Настя и кладет трубку.
Тут же снова звонит телефон. Утеряв бдительность, Настя автоматически поднимает трубку:
- Алло! - лицо ее принимает жесткое, безразличное выражение, голос становится мерзко-металлическим: - Меня нет дома. Я на дискотеке. Вернусь поздно. И прошу мне не звонить. Вообще никогда.
И Настя снова укладывается на диван.
- Ты с ним поссорилась? - осторожно спрашивает Нина Елизаровна.
- Мамуленька, разбирайся со своими делами, - покровительственно советует ей Настя. - Я смотрю, у тебя их невпроворот. А я уж как-нибудь сама. Договорились? И переключи, пожалуйста, на бабушкину программу. Там уже началось.
Нина Елизаровна покорно встает и включает «Спокойной ночи, малыши». И снова садится за швейную машинку.
- И сдвинься в сторону, а то бабушке из-за тебя ни хрена не видно, - говорит ей Настя и погружается в изучение журнала.
Часам к двенадцати ночи Лида подходит к дому.
У подьезда стоит Мишка с перевязанной головой.
Лида в испуге шарахается, но тут же узнает его:
- Господи, как ты меня напугал!.. Миша, что с тобой?
- Да так, - криво усмехается Мишка. - Лидия Александровна, вы не могли бы…
- Я не Александровна, а Викторовна.
- Но вы же сестра Насти?..
- Да. И тем не менее, я - Викторовна.
- А она Александровна… - ничего не понимает Мишка.
- Это у нас такое маленькое семейное хобби - каждому свое отчество, -улыбается Лида.
Когда Лида осторожно входит в совершенно темную квартиру, Нина Елизаровна говорит ей со своего дивана сонным голосом:
