ПИТИГРИЛЛИ - КОКАИН
«Этим я не хочу сказать, что журнализм – это
47
типографская машина, находящаяся в распоряжении безответственных и некомпетентных лиц: в каждой редакции есть два три интеллигентных человека, два-три благородных лица, а иногда один или два, которые вмещают в себе и ум, и совесть.
«В этом караван-сарае, куда ты вступил четверть часа тому назад, ты найдешь несколько лиц, которые заслуживают внимания: директор, главный редактор, театральный рецензент – очень строгий критик и драматический писатель…
– Пользуется успехом?
– Никогда: старший стенограф, редактор немецкого отдела. Ну, а прочие… Поверхностные люди, у которых имеется в памятй пространный каталогь книг, никогда не прочитанных ими, и которые беспрестанно говорят фразами и отрывками, взятыми из старых газет и даже не связанных между собою одною нитью. Есть и такие, которые никогда не говорят. Они имеют вид больших мыслителей, ибо ходят с опущенной головой, как загипнотизированные асфальтом, смотрят на каждый плевок, потому что думают, что это бриллиант; можно подумать, что они погружены в разрешение глубоких тайн, но они никогда не думают: они похожи на извозчичьих лошадей, стоящих на углах улиц, и имеющих вид окаменелых сфинксов, трудящихся над разрешением мировых проблем, тогда как в их мозгах нет решительно ничего. Все же думаю, что здесь ты будешь хорошо себя чувствовать.
Все страдают здесь болезнью «на все наплевать», поэтому и не бывает того, что случается в других местах, когда старые смотрят с презрением на вновь поступающих: как женщины, которые нашли себе мужей, смотрят на девиц, ищущих мужа,
Пока Пьетро Ночера говорил, Тито раccматривал кабинет.
Большое окно с матовыми стеклами, письменный стол с развернутыми газетами, разбросанные в
48
беспорядке листы бумаги, длинные ножннцы, чернильница, гуммиарабик*, зажженная лампа, пепельница с массой окурков, телефон, вырезки из газет, наклеенные на стену, и шкаф с несколькими книгами. Казалось, что книги эти брошены в шкаф, чтобы доставить ему удовольствие.
– Твой кабинет похож на этот, – сказал Пьетро Ночера. – Они все одинаковы, как одинаковы каюты на океанских пароходах
Раздался стук в дверь: вошел раccыльный.
– Проводите, – сказал Пьетро, и, обращаясь к Тито: – моя временная подруга жизни. Иди туда и устраивайся в своем кабинете. Через час позову тебя.
– Как? Ты принимаегаь женщин в своем кабинете?
– А где же мне принимать их, провинциал ты этакий? В твоем, что ли?
Тито вышел. Вошла женщина.
III.
Между кокаинистами существует своего рода масонство. Они узнают друг друга по известным знакам, им одним понятным: у них есть свои ложи, – более аристократические или демократические, это не играет никакой роли, потому что они, ради разнообразия, странствуют из одной в другую – от кабарэ на Монмартре до вилл у ворот Майло, от Латинского квартала до таверн на Монпарнасе. В несколько месяцев Тито изучил почти все кафе, имеющие свою историю или легенду, все места продажи ликеров, подвальные залы, в которых от пяти
____________________
* Клей (Д. Т.)
49
часов вечера и до рассвета раздается ритмичное шарканье ног в похотливых танцах; он посещал все легальные и полулегальные места свиданий. Он познакомился с этим маленьким мирком, который ютится около университета: маленькие женщаны от пятнадцати до тридцати пяти лет, которые ведут романтичную жизнь подруг студентов: удобные подруги, довольствующиеся половиной комнаты, половиной кровати и едой один раз в день; они привязываются к студенту, вследствие сентиментального мимолетного каприза на один час, потом час этот проходит, каприз становится затяжным, принимает другие формы, а тем временем, смотришь, прошел и год, прошел второй, миновала молодость, а дружба осталась, превратилась в привязанность с примесью даже любви; затем студент кончает университет и бросает свою подругу; она поплачет, иногда даже искренне, погорюет тоже, быть может, серьезно, потом, чтобы утешиться, привяжется к другому, более молодому, чем тот, который ее оставил, и моложе ее самой, и будеть его спутницей, регулирующей его жизнь, через весь университетский курс, по всем меблирашкам, представляющим для него нечто новое, но не для нее, по всем кафе, где можно играть на биллиарде, по всем столовкам, где они обедают вдвоем.
Потом, в один прекрасный день, товарищ по университету с медицинского факультета предложит ее другу белого порошку, взятого из увиверситетской лаборатории: тот примет его шутки ради, или из-за снобизма, но не радн удовольствие, потому что первая понюшка всегда неприятна, а затем он не может уже обойтись без него, и пойдет все ниже по пути к полному падению. Подруга, которая следует за ним по всем меблирашкам, кафе и столовкам, шутя начнет делать то же, и в конце концов…
В конце концов эти маленькие женщины начинают встречаться, понимать друг друга и сближаться:
50
они ходят уже по две, по три, проводят целые часы в барах и нюхают воздух, как фокстерьеры; входят в телефонные кабинки, уборные, и выходят оттуда со сверкающими глазами, с ясными лицами, веселыми движениеми, легкой походкой. В этих укромных местах они обмениваются кокаином.
Это покамест только начинающие, которые отравляют себя втихомолку, под большим секретом и никому не говорят о своем пороке; через несколько месяцев они кладут уже коробочку с ядовитым зельем на стол так же открыто, как кладут портсигар с графской короной.
В глазах их виднеется нечто холодное, безжизненное: это потухла воля.
Но если бы воля и была еще жива, на что она может годиться? Чтобы отдалить их от ужаса? Нет, нет, это стало теперь необходимо, как воздух: не только отсутствие кокаина, но одна мысль о необходимости отказаться от него приводит их в отчаяние; тогда они берут вашу руку, прикладывают к сердцу и вы чувствуете, что оно работает, как кузнечный мех.
– Послушай, как оно сильно бьется!
Не иметь порошку ужасно, но еще ужаснее мысль о том, как достать его.
Тогда они прибегают к разным способам – реже всего безчестным, потому что для такого рода поступков нужна энергия. Начинают отказывать себе во многом, меняют квартиру на комнату, комнату на угол; продают сперва украшение, потом платья и, накониц, тело. И тело продается до тех пор, пока находится покупатель… Вот почему можно встретить очень скромно одетыми тех женщин, которые еще так недавво блистали в Елисейских полях и Лонгшампе.
– А где шуба?
– Пятьдесягь грамм коко.
51
– А золотые браслеты?
– Такая большая коробочка, как из-под соды или фенацетина…
И она смеятся, чтобы не плакать, потому что уже не умеет плакать. Среди этих полуженщин, полуфантомов бродят продавцы с карманами, полными коробочек: розовых, зеленых, желтых; каждый из этих цветов содержить смесь более или менее чистую. Он не продает чистый кокаин: этого зелья там очень незначительная часть, а остальное – борная кислота, или магнезия.
Продавец прекрасно знает, что кокаинисту довольно того, чтобы у него было что нюхать, что он часто не отличает кокаина от сахару; в первой же стадии важен сам обряд нюхание.
Таким образом торговец обогащается в несколько месяцев.
Директор «Текущого момента» тотчас же оценил способности Тито. Через неделю по вступлении его в редакцию, директор телефонировал администратору, результатом чего было то, что когда Тито предстал перед кассой, ему дали на пятьсот франков больше.
– Что это значит? – спросил Тито директора.
– Это значит, что вы очень способный юноша.
– Вы никогда не говорили мне этого.
– Я не говорю. Показываю на деле.
Ему не давали никаких неприятных поручений.
– Хотите пойти на этот конгресс?
– Нет, – ответил Тито.
– Почему?
52
– Там скучно. Конгрессы – это собрание людей, которые говорят для того, чтобы затянуть дискуссию, и кончают тем, что посылают поздравительную телеграмму министру.
– Вы правы. Пошлю вашего коллегу.
Главный редактор тоже понял, что Тито правдивый человек, и предложил ему перейти на «ты».
Несмотря на свой титул, главный редактор был в редакции не Бог знает чем; в общем же это был милый человек, подчинявшийся всем. Люди очень часто создают себе утешение из этих контрастов: лошадь, доведенная до положение падали, называется «благородным животным»; искривление позвоночного столба, гипертрофия костей, кретинизм, физическое уродство – называются «игрой» природы; учреждение, куда люди отправляются умирать, носят название санаторий, монахов, лишенных права иметь детей, величают именем «отец».
Пьетро Ночера очень сердечно относился к Тито и помогал ему в редакционной работе.
– Скоро наступит день, когда ты отвернешься от меня, – сказал ему однажды Тито. – Пока я получаю меньшее, чем ты, жалование и занимаю низшее место, ты помогаешь мне, покровительствуешь и говоришь коллегам, что я талантливый человек, но как только я стану получать столько же, сколько и ты, будешь утверждать, что я кретин. Впрочем, это в духе людей. Даже Отец земной, после того, как устроил Адаму прекрасное место в земном раю, пожалел об этом и под первым же благовидным предлогом все разрушил.
