Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода
Впрочем, отказываться от предложения тоже не стал, зарегистрировал его, оформив под себя, черканул быстрый концепт, не слишком задумываясь и не особенно напрягаясь, просто взяв за основу усреднённый, не раз отработанный за проходные деньги тут и там вариант продвижения ресторана для клиентуры типа разных уродов. Разве что подправил слегка, творчески переменив простые и понятные слова на выражения чуть более пространные и заковыристые, которые, как я чувствовал, должны были усладить уши рыбьей бизнесменши с бо́льшим, нежели ожидаемый, эффектом.
Ну а Лена Грановская, как вы уже догадались, к моменту моего прихода была там, на месте: её Рыба тоже вызвала на этот разговор, чтобы вслушивалась и делала для себя полезные выводы по дизайнерской части. И дополнительно, соединив свои профессиональные усилия с работой рекламщика-концептуалиста, уже загодя начала обдумывать наименования блюд для грядущего экзотического меню.
Остальные же, Гамлет и его спутники, возникли в тот вечер, можно сказать, случайно: Рыбе просто пожелалось, чтобы и они послушали, куда её потащило, в какую странную необычность. И что они об этом как потенциальные гости её заведений думают, если что.
Закончился вечер известно чем. Я, получив, по сути, неприкрытую угрозу с одной, армянской, стороны и заряженный не меньше того прозрачным, но жёстким намёком с другой, в этот момент озабочен был лишь одним, наиважнейшим для меня делом — затащить Леночку в гости и не отпускать её от себя до конца жизни. А если не сложится так, то хотя бы до утра. А там видно будет, типа того.
Вышло, однако, иначе.
— Ладно, — взяв у светофора секундную паузу, сказала она, — поедем к тебе. Всё равно ты теперь будешь добиваться меня как ненормальный, всеми способами. А для меня проще не кривляться, всё равно ты своё получишь рано или поздно, я знаю. — Она задрала голову вверх и помотала ею из стороны в сторону, сбрасывая усталость. Волосы её, длиннющие, завивающиеся сами по себе, упруго торчащие во все стороны, закинулись на подголовник непослушной копной и замерли комком пустынного перекати-поля при полном отсутствии ветра.
— Да… — Я даже немного растерялся от настолько щедрого предложения случайно подвернувшейся красавицы. — Да… конечно. Сейчас, уже едем… — тупо бормотал я, не веря свалившейся на меня в одночасье удаче, и, не дождавшись зелёного сигнала, дал по газам, больше всего на свете боясь, что сейчас она передумает или что просто всё это очередная креативная шутка от придумщицы названий, действующей по заданию Музы Палны.
— Тем более что нам с тобой нужно ещё серьёзно поговорить, — произнесла она в тот момент, когда мы уже парковались у моего дома в Плотниковом переулке. Всё остальное время мы не разговаривали. Наверное, каждый в эти короткие минуты думал о своём: я — о ней, то есть больше о себе, хотя, нет, уже — о нас с ней. Она, как я уже теперь передумал по новой, — о том, что нам предстоит обсудить, чтобы не терять драгоценного времени. Надо сказать, такая догадка меня заметно расстроила, и это не укрылось от Леночкиных глаз.
— Ты, пожалуйста, не думай о всякой ерунде, Герман, я ведь сказала, мы едем к тебе, разве этого не достаточно? — она произнесла эти слова, когда мы с ней поднимались в лифте на мой этаж. — Чего ты вдруг закис? Такой талантливый и такой слабохарактерный. Я же сказала, сегодня я твоя гостья, дальше всё зависит от тебя. Лично я противопоказаний пока не вижу.
Мы начали целоваться, ещё не успев закрыть за собой дверь. Через какое-то время, не отрывая себя от Ленкиных губ, мне удалось дотянуться до двери ногой и, резко пнув её от себя, захлопнуть до упора. Всё, что происходило со мной в этот странный вечер, получалось как-то само, впроброс, без приложения каких-либо специальных усилий: сначала этот мой задарма, считай, перехваченный деловой визит к Рыбе в её остоженский пентхаус, затем — намёки и угрозы, знакомство с очаровательной девушкой по ходу всех этих идиотических разговоров о том, как ещё изощрённей обустроить жизнь сверхимущим, чтоб они уж совсем не плакали. И наконец, то самое, что происходило между нами в прихожей моей холостяцкой квартиры в Плотниковом переулке, где мы сейчас неотрывно целовались, вжавшись друг в друга, и, едва не теряя равновесие, переступали мелкими шажками, продвигая себя в сторону спальни.
Мы рухнули на постель, не включив свет, и, словно всё было оговорено уже заранее, начали лихорадочно стаскивать друг с друга одежду. Правда, надо признать, что движения мои были довольно неуклюжи: в каком-то смысле мне, наверное, всё ещё мешал остаток недоверия к самой ситуации, когда меня, можно сказать, ни за что ни про что просто взяли за хобот и назначили себе в партнёры по быстрому знакомству. Как я думаю теперь, именно это обстоятельство не позволило привнести безупречность в мои действия, слегка затормозив руки и несколько отсрочив тот момент, ради которого, собственно, всё и затевалось. Что в тот раз чувствовала Леночка, я узнал лишь спустя пару месяцев, когда мы уже жили вместе и она, сгорая от стыда, призналась, как нелегко ей в тот вечер дались и разговоры со мной, и то, на что она в итоге решилась, проявив инициативу. Впрочем, на скорости раздевания сомнения её совершенно не сказались: она просто отвела мои руки от своей груди, одним коротким движением бёдер освободилась от юбки — я лишь краем уха успел засечь, как взвизгнула молния и прошелестел полиэстер — и через пару секунд, уже будучи совершенной обнажённой, приникла ко мне. Пальцы мои мелко подрагивали, пока я освобождал себя от остатков одежды, но я надеялся, что в полной темноте, которую мы, не сговариваясь, назначили себе для нашего первого любовного свидания, она не сумеет этого заметить.
Ленка и не заметила, она почувствовала. Просто взяла мою ладонь и поцеловала каждый палец в отдельности. Именно в этот момент выскользнула луна, сразу полная, как не бывает вообще — словно шальное ночное облако, опоздавшее к вечерней проверке, наконец одумалось и, ошалев от страха, метнулось в сторону чёрного неба, выпустив на волю лунный круг. И луч его, цвета охлаждённого «Dessert crémeux de mangue et papaye» — десерта из мякоти манго, очищенного от кожуры ломтика папайи, сбитых со сливками и чайной ложкой соевого соуса, вонзился в плоский Ленкин живот, который я стал неистово целовать, забыв о своей трясучке, не помня о том, зачем и как мы оказались с ней в этой постели и что ждёт меня дальше, когда истекут данные мне на размышление двое суток и придёт время отвечать по существу. Кстати, неплохо бы, когда ваш десерт, уже разлитый по порционным фужерам, осядет и остынет, бросить в каждый по паре листиков мяты. Но только следует не отреза́ть их от веточки, а непременно отрывать. Для чего — скажу когда-нибудь потом, когда вы начнёте постепенно привыкать к моим причудам, втянетесь в мир кулинарных фантазий и перестанете осуждать меня за весь этот странный бред.
Затем она мягко перекатилась по мне, в один миг оседлала, испустив короткий стон, и мы понеслись с ней чёрт знает по каким неведомым местам. Мы скакали, ничего не замечая вокруг, лишь ветер свистел в ушах и мелкий пустынный песок выстреливал крохотными взрывами из-под копыт нашего скакуна. И не было вокруг нас больше ничего вообще, как и не было, кроме мутного, заполнившего собой всё тумана, даже самой обычной пустоты: ни света ни тьмы, ни дня или ночи — как не существовало уже и просто времени, о котором оба мы перестали помнить, рассекая это безвоздушное, никем не заселённое, но всё ещё живое пространство бескрайней пустыни.
Неожиданно туман рассеялся, и мы, подчиняя глаза внезапному свету, несколько замедлили ход; затем, перейдя с галопа на рысь, стали продвигаться дальше, пытаясь рассмотреть нечто, что всё более и более явственно стало прорезаться сквозь таявший на наших глазах туман. Вдали, прямо перед нами, уже довольно отчётливо просматривались то ли совершенно голые сопки, то ли изрядно облысевшие холмы, но достичь их нам так и не удалось, силы, неудержимо влекущие нас вперёд, иссякли, и мы, спазматически выдохнув в последний раз, одновременно вернулись к месту, откуда отправились в это своё безрассудное путешествие.
— Странно, но я видела пустыню… — сказала она, откинувшись на спину, — и это было прекрасно. Хотя больше не было ничего, даже воздуха. Один лишь мутный туман и пыльный ветер в лицо.
— А как же холмы? — улыбнулся я и с нежностью прижал её к себе. — Лысые возвышенности вдали, которые надвигались на нас, но до которых мы так и не добрались. Разве ты их не заметила?
Каждый из нас в этот момент говорил о своём, предполагая встречное удивление со стороны другого. Тогда мы ещё не догадывались, что, по сути, видели одно и то же.
— Что это было? — спросила она, обняв меня в ответ на мой чувственный призыв. — Я даже не успела понять. Просто случилось что-то невообразимое, как не бывает. А потом разом оборвалось. А теперь мне хорошо и покойно. И ты рядом.
