Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
— Чего тебе именно нужно, Мириам? Денег, чтобы куда-то уехать?
Мечтательность в ее серо-зеленых глазах стала рассеиваться, как туман.
— Твоя мать сказала, что ты едешь в Палм-Бич.
— Я должен ехать туда, по работе.
Больно кольнула мысль о том, что «Пальмира» под угрозой и начала ускользать из его рук.
— Возьми меня, Гай. Больше я тебя ни о чем не попрошу. Если я пробуду с тобой до декабря и потом разведусь…
— А-а, — мирно произнес он, но что-то глухо стукнуло в груди, словно сердце упало. Ему внезапно стала омерзительна она сама и все прочие люди вокруг нее, которых она знала и которых влекло к ней. Хорошенькое дело уехать с ней, быть ее мужем, пока она не родит ребенка другому мужчине! И где — в Палм-Биче!
— Если ты не возьмешь меня, я всё равно приеду.
— Мириам, развод я мог бы получить уже теперь. Что мне, дожидаться, пока ты родишь? Подумай о юридической стороне, — объяснял он с дрожью в голосе.
— Значит, ты не сделаешь этого для меня? — произнесла Мириам угрожающе-умоляющим тоном, который возбуждал в нем и гнев, и любовь в те времена, когда он любил ее, и сбивал его с толку.
Он почувствовал, что и сейчас сбит ею с толку. Расчет был верный. Он не разведется с ней сейчас. Но не потому, что еще любил ее, не потому, что она была пока еще его женой и должна была рассчитывать на его покровительство, а потому, что ему жалко ее и в нем еще живы времена, когда он любил ее. Он понял, что жалел ее еще в Нью-Йорке, когда она писала ему и просила денег.
— Я не возьму работу, если ты приедешь туда. Мне нет никакой пользы браться за нее, — произнес он ровным голосом, но сознавал, что раз всё уплыло, но и обсуждать нечего.
— Я не думаю, что ты бросишь такую работу, — возразила она.
Гай отвернулся, увидев у нее на лице кривую ухмылку победителя. Вот тут-то она и ошибается, подумал он, но промолчал. Он сделал пару шагов и вновь повернулся в ее сторону, с высоко поднятой головой. Спокойно, говорил он себе. Гневом ничего не добьешься. Мириам, бывало, презирала его, когда он сердился, ибо в шумном споре она чувствовала себя как рыба в воде. Она рассчитывала на нечто такое и сегодня, подумалось ему. В конечном итоге в свое время он понял, что по большому счету гневные отповеди лишь вредят ему. Он знал, что играет ей на руку такой реакцией, но другого выхода не видел.
— Знаешь, у меня еще нет этой работы. Я просто пошлю им телеграмму и скажу, что отказываюсь.
За верхушками деревьев Гай вновь увидел то красноватое здание, которое заметил, когда ждал Мириам.
— А потом что?
— Много чего. Но ты об этом не узнаешь.
— Бегство? — ядовито заметила она. — Самый дешевый выход из положения.
Он снова сделал несколько шагов, вернулся. У него есть Энн. С Энн он может выдержать и это, всё выдержать. Странно, он чувствовал сейчас какую-то отрешенность. Не потому ли, что был сейчас вместе с Мириам символом его неудавшейся молодости? Он покусал губу. Страх и предчувствие неудачи жили внутри него, не видимые на поверхности, как раковина в драгоценном камне, и не в его силах было исправить положение. Иногда возможность неудачи развлекала его — как, например, это было в старших классах школы и колледже, когда он позволял себе провалить экзамен, который был способен сдать. Или как это было в женитьбе на Мириам, когда, так ему казалось, они поженились вопреки воле их семейств и друзей. Он разве не знал, что это закончится провалом? А теперь он безропотно бросает свое величайшее предприятие. Надо поехать в Мексику и провести несколько дней с Энн Придется истратить все свои деньги, но почему бы и нет? Разве он сможет вернуться в Нью-Йорк и работать, не увидев до этого Энн?
— Это всё? — сказал Гай.
— Я всё сказала, — процедила она сквозь редкие зубы.
Четвертая глава
Гай медленным шагом двигался по тенистой и тихой Трейвис-стрит в направлении Амброуз-стрит, где он жил. На углу Трейвис и Деланси появился фруктовый магазин, прямо посреди зеленого газончика, словно детский игрушечный магазинчик. Из огромного здания «Уошаториум», которое своим видом портило западную часть Абмроуз, на улицу высыпали молодые девушки и женщины в белых униформах, болтая друг с другом по дороге на ранний ланч. Гай радовался, что ему не попадаются знакомые, с которыми ему пришлось бы разговаривать. Он был сейчас спокоен, отрешен и, может быть, даже счастлив. Странно, какой далекой — теперь, возможно, чужой — казалась ему Мириам спустя всего пять минут после разговора с ней, каким маловажным казалось ему всё это. Ему сейчас стало стыдно за страхи, которые он переживал в поезде…
— Неплохо, мама, — с улыбкой произнес он, придя домой.
Мать встретила его немым вопросом, о чем говорили поднятые брови.
— Рада слышать это.
Она развернула кресло-качалку и приготовилась слушать сына. Это была миниатюрная женщина со светло-каштановыми волосами, по-прежнему тонкой линией прямого носа, энергичная, и эта физическая энергия, казалось, сверкала блестками в серебре ее волос. И почти всегда она была веселая и приветливая. Именно поэтому Гаю казалось, что они совсем разные люди, и именно поэтому произошло некоторое отчуждение с его стороны, после того как у него произошли неприятности с Мириам. Гаю нравилось пестовать свои горести, копаться в них, в то время как мать советовала всё забыть.
— Так что она сказала? Вы наверняка не слишком долго любезничали. Вы вместе позавтракали?
— Нет, мама. — Он вздохнул и сел на парчовый диван. — Всё нормально, разве что я, видимо, не возьмусь за «Пальмиру».
— О, Гай, почему нет? Она что… Это правда, что она собирается родить?
Мать расстроена, подумал Гай, но расстроена незначительно по поводу такой важной работы. Он был рад, что она не знает, чем была для него эта работа.
— Да, правда, — ответил он и откинулся головой на холодное дерево дивана. Он подумал о пропасти, которая разделяет его жизнь и жизнь матери. Он рассказывал ей ничтожно мало о своей жизни с Мириам. И его мать, которая росла в Миссисипи в обстановке уюта и довольства, которая теперь занималась своим большим домом и садом, общалась со своими милыми друзьями в Меткалфе — что она могла понимать в этой совершенно испорченной женщине Мириам? Или, например, что она могла понимать в той полной риска и лишений жизни, которую он собирался вести в Нью-Йорке ради будущей работы.
— А какое отношение Палм-Бич имеет к Мириам? — спросила она наконец.
— Мириам хочет поехать со мной туда. Ей нужна поддержка на время. А я не выдержал бы этого. — Гай сжал кулаки: он внезапно увидел Мириам в Палм-Биче, встречающуюся с Кларенсом Бриллхартом, менеджером «Пальмиры». Он не увидел шока под спокойствием и неизменной вежливостью на лице Бриллхарта, но только потому, что этого не допустило его отвращение к Мириам и его нежелание видеть Мириам рядом с его работой, особенно такой. Я не выдержал бы этого, — повторил Гай.
— А-а, — только и нашлась что сказать мать, но ее молчание поддавалось объяснению. Если бы она решилась на комментарий, подумал Гай, то он свелся бы к тому, что мать не одобряла их брака. Но она не будет этого говорить сейчас. — Ты не выдержал бы этого, — добавила она, столько, сколько это будет продолжаться.
— Я не выдержал бы этого, — произнес он еще раз, потом встал и взял ее нежное лицо в ладони. — Мне наплевать на всё, — добавил он, целуя ее в лоб. — Совершенно всё равно.
— Так мне и думается. А почему?
Гай подошел к пианино.
— Потому что я поеду в Мексику, чтобы увидеть Энн.
— Да-а? — Мать улыбнулась, и это первой утро окрасилось в веселые тона. — Ну ты и бродяга!
— Хочешь поехать в Мексику? — сказал он ее, повернув вполоборота голову и заиграв сарабанду, которую выучил еще в детстве.
— В Мексику? — притворно ужаснулась мать. — На диких лошадях? Не доеду. Может быть, ты завезешь Энн на обратном пути?
— Может быть.
Она подошла к нему и робко положила ему руки на плечи.
— Иногда, Гай, я чувствую, что счастье возвращается к тебе. Когда ты весел.
Пятая глава
«Что случилось? Напиши немедленно. А лучше позвони. Мы еще две недели будем в „Ритце“. Я настолько соскучилась по тебе, что мне становится стыдно, что мы не смогли поехать вместе. Но я понимаю. Каждую секунду дня я желаю тебе всего наилучшего, дорогой. Скоро всё закончится. Что бы ни случилось, скажи мне все прямо. Мне часто кажется, что ты скрываешь что-то. Т. е. бережешь меня и не говоришь всей правды.
Ты так близко от меня, и это абсурдно, что ты не можешь заехать на денек-другой. Я надеюсь, у тебя поднимется настроение. Надеюсь, ты найдешь время. Пусть любовь принесет тебя сюда и ты познакомишься с моей семьей. Дорогой, я так люблю твои рисунки и так ужасно горжусь тобой, что не могу смириться с мыслью, что ты будешь находиться вдали от меня, строя нарисованное. Отец тоже под впечатлением от твоих рисунков. Мы все время говорим о тебе.
