Марина Вишневецкая - Вышел месяц из тумана
Когда гроб на табуретках во дворе летом поставили, дяди Юрина мама в нем со сплетенными руками лежала – не живая! Вика говорила, всех мертвых так в могилу кладут. А душа еще дней девять-десять или даже сорок кругом летает и видит все. Неграмотные люди раньше думали, что это – привидения, а на самом деле это – летающая душа. Потому так страшно на кладбище ходить. Вика говорит, одни бандиты поймали девушку, замучили, убили ее, отрубили ей ноги, потом поставили их перед дверью и записку написали: «Мама, я пришла домой». А Белкин рассказывал, что один мальчик не подозревал, что у него дедушка лунатик, увидел, как он ночью по бельевой веревке идет,– и умер от страха. А еще одна мать не любила своих детей…
Телефон звонит – совсем рядом.
– Я слушаю,– говорит за дверью папа.– Нет, не приходил. Что? Бред какой-то… Ну давай будем вместе искать.
Это – с работы. Там у них опять что-то сломалось, и надо искать – что! Сейчас он скажет: совдепия чертова!
– Татуль, ты не волнуйся. Ну сказал он тебе «честное пионерское» – это же для них сейчас!..
Мама? На другом конце – мама.
– Татуль, я не спорю. Хорошо. Найти в красной книжке телефон и сказать «от Вербицких». Я понял, понял.
И опять телефон звонит – за Дианиной дверью. Диана кричит:
– Кто? Жопа!– и хохочет вдруг.
Папа говорит:
– Добрый вечер. Я… Нам порекомендовали к вам обратиться Вербицкие.
Диана говорит:
– А больше ты ничего не хочешь?
Папа говорит:
– До завтра мы не можем ждать.
Диана кричит:
– Сам туда сходи! Был? Еще раз сходи!– и опять хохочет вдруг: – Ну ты меня, Фунт, заколебал! Ты че? У парня дизентерия! Не, я невыездная.
Папа говорит:
– Вы не имеете морального права!
Диана говорит:
– Я больше с козлами не тусуюсь.
– Тогда порекомендуйте нам кого-нибудь… Ну то есть, конечно, не лишь бы кого-нибудь.
– Пупок развяжется!
И тихо-тихо стало – оба молчат. У кого-то на плите картошка сгорела, как в лесу, только дыма не видно.
Папа радостно:
– Пишу! От Мирзоева.
Диана ехидно:
– Так ему кто игрушку купил – тот и папа.
– Огромное вам спасибо!
– А ху-ху не хо-хо?
Душа – это и есть я сейчас. Всех слышу, а меня – никто. Они все есть: ходят, говорят, а я их потрогать не могу. Хотя, конечно, тело еще мешает немного. И мокрятина липкая. А то бы улететь к морю и жить там – всей душой. Днем под водой жить, среди водорослей, рифов, а всю ночь смотреть на звезды, как спутники между ними медленно-медленно плывут. Это очень сложно – сразу отличить звезду от спутника. Особенно когда долго смотришь и уже все звезды тоже подрагивают. А ты все смотришь, смотришь и вдруг кричишь на весь двор, нет, на весь Афон – потому что явно же это падает наш корабль с нашими космонавтами. И тетя Айган и дядя Арсен сбегаются и над тобой смеются: «Э-э! Был бы корабл – программа бы „Врэмя“ сказал!» А ты кричишь: «Это он сейчас, сейчас упал!» А тетя Айган говорит: «Э-э! „Врэмя“ бы все равно сказал!» Шершавой ладонью по голове гладит и уходит. Цикады же позванивают в черноте, как электронный телефон за дверью директора: пилик, пилик – а там никого! Их в траве столько же, сколько звезд. И подрагивают они так же, просто их не видно. А звезды далеко, и их не слышно. Когда же папа с мамой наконец приходят из кино…
Дверь вдруг начинает хрустеть замком. Но подняться без рук, оказывается, невозможно почти.
– Я как почувствовал!– Это папа вышел на порог.– Мама уже не знает, куда бежать!– под локти схватил и сразу на ноги поставил.– Ей мальчики во дворе рассказали. Бред какой-то! В самом деле!– и то ли руки Сереже разжать хочет, то ли ждет, что все сейчас шуткой обернется.
И снова железный лязг – Диана в щель лицо просунула, потом и плечи – в своем халатике скользком.
– Слышу мужской разговор – дай, думаю, разживусь сигареткой!– и носом шмыгает, и ускользающий атлас обратно на плечо тянет.– Вот только узнала: у подруги муж час назад на машине разбился. Мне бы хоть бычок!
Бычок по гороскопу – это папа. Стоит и смотрит исподлобья.
– Да. Большое несчастье. Он сам был за рулем?
– Слушай, дай закурить. Ну, что ты?..– Диана то место ладонью трет, куда при ангине кладут горчичник.– Душа болит! Вина нет граммульки?
Папа принимается рыться в карманах, когда вдруг открывается лифт и из него – мама:
– Мне Вейцман сказал… Покажи руки! Я этого гипнотизера посажу! Ты помнишь его фамилию?
Хлоп! И никакой Дианы! Она только участкового милиционера и маму боится.
– Он мне до конца своих дней будет пенсию платить!– Мама на нервной почве кладет свою сумку на плиту и тоже начинает Сережины руки дергать, как будто это поломанный шпингалет в уборной.– Ты до Мирзоева дозвонился?
– Он твоих Вербицких еле вспомнил.
– Ты сказал, что мы две таксы платим?
– А ты сказала так сказать?
– Идиота кусок! Ничего нельзя доверить!
– Можно. Я выпросил у него другого сенса. Не знаю уж, экстра или нет.
– Юмор твой, знаешь! Господи! Он же весь мокрый. Уписался? Чей он дал телефон?
– Серебро. Фамилия сенса: Серебро.
Быстрые мамины руки, как две мышки, бегают по пуговицам и молниям, стягивая мокрое.
– Мирзоев – гений. Он нашей Нелечке ребенка сделал! Андрей! Не стой! Держи его за плечи. Сережик! Эй! Ты почему молчишь? Ты можешь говорить?
– Ты же видишь, что не может!
– Боже мой! Неси его лыжные брюки. И трусики. Сынуля, ручкам не больно? Головка не болит? Давай и носки снимем.
– Эти брюки?
– Лыжные! Теплые! Ну что за козел!
– Если взяла отгул – надо дома сидеть! За ребенком смотреть!
– Я взяла отгул?!
– Мне твой Кузнецов сказал…
– Он же меня сам отпустил к заказчику, он забыл!
– Он сказал, что ты пошла с сыном к врачу! Ты же у нас ведьма. Накаркала!
Они думают, что я не говорю. И что я не слышу. И что я даже не душа. У папы руки медленные, как две черепахи в панцирях.
– Когда ты брала отгул под мамин сердечный приступ…
– Уйди с моих глаз! Звони Серебру!
А сухие трусы – это, оказывается, еще и безумно тепло. И сухие брюки. Всего-всего обняли, как будто любят-любят! Я вас тоже, брюки, ужасно люблю!
– Пап.
– Что? Он что-то сказал, Тата! Мне показалось…
– Показалось – перекрестись! Вот мы и одеты.
Раз плюс раз – бабушкин звонок.
Мама кричит:
– Не вздумай ей говорить.
Папа уже от двери:
– Но она сама у…
– Не у!.. Сережа, иди в свою комнату!
Бедная бабушка опять звонит: раз плюс раз. Папа открывает.
– Зачем ты? Такая тяжесть!
Две полные сумки капусты – голова к голове. Бабушка их ставит на пол и гордо растирает разрумянившиеся руки:
– Можно ли было не взять? Два часа – и мы с капустой! Ой, какие люди в очереди злые стали! Сереженька, будем мириться?
– Ольга Сазоновна, мы все сейчас на пару часов уедем.
– Куда же на ночь глядя? Ему уроки делать! Сережа, скажи бабушке, что случилось!
– Сережа, иди к себе. Я кому сказала?– Мама в спину подталкивает и в темной комнате оставляет. И нечем зажечь свет. Зато из темноты голоса слышней – лица же не мешают.
Мама кричит:
– Нелечка! Как хорошо, что я тебя застала! Скажи мне честно: что такое этот Серебро? Да нет! Экстрасенс!
Папа считает:
– Раз, два, три, четыре, пять…
Бабушка говорит:
– Мне давно пора, как ты говоришь, андеграунд.
– Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Мама, это же в другом смысле!
– Ты сам мне объяснял: это – «под землю».
– Двадцать! Не под землю, а под землей. Течение такое. На, выпей. Мама, пей!
– Я знаю, там река мертвых течет. Теперь опять в это стало модно верить!– Бабушка заплачет сейчас.– Только бы не лежать, чтоб от вас и часа не зависеть! Только бы сразу!
Шкаф, кресло, стол выступают из темноты, как крупные звери из зарослей. Они и пахнут похоже с тех пор, как их в прошлом году сюда привезли. Но если Серебро – это тот самый, который в школу сегодня приезжал… Их, может быть, всего два или четыре. Ну ясно, что не больше! А-а, скажет, как же, как же! Давно тебя жду! Я ведь сразу тебя насквозь увидел! Ну-ка, говори при всех: для чего тебе руки? колено чесать или не колено? Позор! Позор и грязь! Микробы и позор! Все слышали? И обязательно бабушке его передайте, чтобы недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах. На полу лежал топор, весь от крови розовый,– это сын играл с отцом в Павлика Морозова. Нет, вы послушайте! Если бы Казя сегодня испугалась машины и укусила его за ногу или лучше если бы Га-Вла в зал его не пустила: опоздал – сам виноват! Лучше если бы Серебро выступал бы в Индии, заразился там малярией и сейчас бы под тремя одеялами там дрожал!
– Серебро! Серебро! Я же знаю, ты меня слышишь! В моих руках – часть твоей силы! Я же унес ее с собой! Что – испугался? И сети расставил. И ловишь меня! Серебро, я приказываю: замри, замри, умри!
Свет. Я не вижу ничего. Кто-то вбежал. Папа. И бабушка. И мама. Все стоят.
– Я – сам гипнотизер! Я не поеду! Не двигаться! Стоять!
