Ольга Токарчук - Игра на разных барабанах: Рассказы
— А может, он боялся ее разочаровать, — задумчиво добавила Анна-Мария.
— …точно мы этого не знаем. Как бы то ни было, Фрюхт оказался свидетелем чего-то, что-то знал или о чем-то догадывался, поэтому Лу пришлось его устранить. Он делал вид, будто качается на качелях, а сам только ждал случая, чтобы нанести удар. Пока мы искали следы, он подбежал к Фрюхту и зарезал его тем самым ножом, которым перед тем убил Ульрику…
— …но не выдержал угрызений совести, — подхватила Анна-Мария. — Не в состоянии был жить дальше с таким грузом. Потому и отделился от нас. Просто он искал возможность покончить с собой.
Фонтане вздохнул и сказал, что это и впрямь звучит убедительно. Однако потом, вместо того чтобы разделить общее торжество, начал расспрашивать их совсем о другом. Спросил, например, знают ли они, сколько у них читателей.
— В каком смысле, сколько читателей? — удивилась Анна-Мария. — Вас интересуют тиражи?
Он аккуратно записывал на салфетке называемые цифры.
— Если книга в публичной библиотеке, ее читает много людей, это тоже следует учесть. — Лонгфелло желал быть точным.
— Их могут быть сотни тысяч, — отозвался комиссар и изумленно присвистнул: — А вы знаете, что это за люди?
— В основном женщины. Женщины читают больше. — Анна-Мария произнесла это с гордостью.
Лонгфелло пребывал в более философском настроении.
— В определенном смысле, читатели должны быть похожи на нас. Должен существовать некий вид подобия, иначе бы они ничего не поняли. У меня своя теория на этот счет: чтение детективов — компенсация в чистом виде. Советую обратить внимание, — он взглядом указал на записи комиссара, — на эти несколько сотен тысяч читателей. Если бы они не читали детективов, определенно стали б убийцами. — И расхохотался.
Комиссар Фонтане обвел кружком полученный результат и вздохнул.
С. беспокойно заерзала. Бросила взгляд на мужа — тот дремал перед телевизором. А ведь он постарел, подумала она.
Анна-Мария неверным шагом направилась к лестнице. Рукой сделала жест, означавший «Скоро вернусь». Фрейлейн Шацки мелкими глоточками потягивала вино. Ее глаза блестели. Мужчины говорили о сути сочинительства. Фонтане задал извечный вопрос: откуда берется замысел книги.
— Я и правда не знаю, откуда ко мне приходят идеи. Просто я внимательный наблюдатель реальности. Фантазия — вещь второстепенная. — Лонгфелло говорил так, словно перед ним была целая аудитория. — Девяносто процентов успеха — это трудолюбие. Когда я вижу людей, которые тратят время на пустяки, мне становится противно. Книгу способен написать любой. Я происхожу из семьи, в которой ценят умение организовать время и творческие усилия. А прежде всего — умение мыслить логически. Реальность куда более логична, чем кажется на первый взгляд. Поэтому…
— Пойду пройдусь немного, — внезапно сказала С. — Я переела. От этой баранины у меня все горит.
Муж вздрогнул, его отсутствующий взгляд скользнул по ней и безошибочно уткнулся в телевизор. Он кивнул. С. надела туфли и потянулась за плащом. Однако сочла, что плащ не понадобится, и снова повесила его на вешалку. Она вернулась минут через пятнадцать, а может, и раньше. Муж сидел в той же позе.
— Тебе лучше? — спросил он.
— Лучше, — ответила она.
— …все поддается рациональному объяснению, рано или поздно, — закончил Лонгфелло.
Фонтане с ним согласился:
— Иначе я не служил бы в полиции. Однако вы должны признать, что бывают и нераскрытые дела. В нашем архиве таких целая полка.
— Ах, как любопытно! Мне бы очень хотелось когда-нибудь с ними ознакомиться. Возможно, это дало бы толчок к созданию новой книги.
Комиссар направился к выходу и уже почти в дверях нерешительно проговорил:
— Знаете, я не такой детектив, как в ваших книгах, если такие вообще существуют…
— Что вы хотите этим сказать?
— Что в реальности все совсем иначе. У вас преступление — нечто мелкое, ничтожное, сведенное к обыкновенному действию… лишенное натурального ужаса. Главная ваша задача — выявить мотивы и разоблачить того, кто совершил преступление, как будто это все поставит на место. Последовательность иррациональных событий и очень рациональная развязка. И вы в это верите? Вы еще в этом не разочаровались?
— Разочаровался? Но ведь речь идет исключительно об истине!
— Ба! А что есть истина? — Фонтане с детской беспомощностью потер лоб. — Меня больше интересует механизм — как все происходит. Важно понять механизм.
— Каким образом? — театрально воскликнул Лонгфелло.
— А что, если не прояснять, а затемнять? Не упрощать, а усложнять? Как вам такой метод?
— Что, черт вас возьми, вы хотите этим сказать?
— Что, например, рациональные события поддаются только иррациональному объяснению…
— Вы меня пугаете, комиссар, — внезапно подала голос фрейлейн Шацки. — Вы имеете в виду дух Ульрики?
— Ах нет, вы ничего не поняли. Пожалуйста, попрощайтесь за меня с мадам дю Лак. Впрочем, завтра все равно, наверное, увидимся.
Фонтане шагнул к выходу. Лонгфелло жестом остановил его.
— Я пойду за ней, — сказал он и направился к лестнице.
— Что со мной теперь будет? — жалобно, как маленькая, спросила фрейлейн Шацки.
Фонтане, погруженный в свои мысли, не успел ответить. Сверху донесся шум и голос Лонгфелло, в ужасе выкрикивающего проклятия.
Фрейлейн Шацки бросилась комиссару на шею и истерически зарыдала:
— Она мертва, она мертва, да? Ее тоже убили! Нас всех убьют!
Комиссар успокаивающе гладил ее по голове.
— Вам ничего не угрожает. Вам действительно ничего не угрожает. Уверяю вас. Вы ведь не пишете книги, правда?
Потом Фонтане спокойно подошел к телефону и набрал номер полиции. Он все время чувствовал на себе чей-то странный, сосредоточенный, тяжелый взгляд.
С. отложила книгу, хотя до конца оставалась всего одна страница. Потянулась и пошла на кухню растворить в воде таблетку от изжоги. Дальше читать ей уже не хотелось. Потом она села рядом с мужем и вместе с ним смотрела до полуночи какой-то американский боевик со стрельбой и погонями.
Утром, выпуская кота на балкон, она увидела подъезжающую к дому полицейскую машину. Увидела, как оттуда вышли трое мужчин и направились прямиком к их подъезду. На одном был длинный плащ и смешная старомодная шляпа. Ей показалось, что она откуда-то его знает.
Перевод Е. Барзовой и Г. МурадянМесяц в Шотландии
Вот какой представлялась мне первая сцена: я иду с чемоданом по усыпанной гравием подъездной дорожке, звоню в дверь, мне открывает горничная во всем черном. С чего-то подобного начинаются фильмы, а бывает, что и рассказы, нечто такое я себе и воображала, сидя в самолете. Собственно, мир я знаю только по книгам и кино — можно ли в моем случае сказать, что я его знаю?
По каким-то причинам в жизни все получается совсем не так, как я заранее себе нафантазирую. Думаю, потому, что у действительности слишком много переменных, гораздо больше, чем способно вместить мое воображение. И ничье другое не в состоянии, если только тебе не будет ниспослано свыше вдохновение или видение. Впрочем, возможно и другое объяснение: просто Бог забавляется с нами. С одной стороны, Он наделяет нас фантазией и вдохновением, а с другой — не позволяет предвидеть самые обыденные события. Подсовывает тупой нож, бумажный молоток, стеклянный гвоздь. Не исключено также, что фантазия каким-то образом исчерпывает реальность — то, что ты себе вообразил, уже не может произойти на самом деле. И наоборот — случаются только невообразимые вещи. Не значит ли это, что фантазия и реальность черпают из одного и того же источника, своего рода зала ожидания действительности? Сообщающиеся сосуды.
А может, это только мое воображение хромает? И существуют люди, которые умеют предвидеть все сразу и целиком или, на худой конец, предчувствовать в каких-то общих чертах? Ясновидящие. Сухая авторитарная мудрость пасьянса.
Итак, пожилая леди, назовем ее миссис Скотсмен, разослала через своих друзей в Лондоне уведомление о том, что примет у себя писателя. Что взамен за молчаливую писательскую компанию (пишущие люди ведь молчальники) готова обеспечить условия для творческой работы. И лучше, чтоб это была женщина и полька.
Так я оказалась в Шотландии. И все было совсем не так, как я себе вообразила.
В жизни не видела столь переменчивой погоды. Метеопрогнозы, передаваемые по Би-би-си 3, негромко шелестели в крошечном транзисторе, стоящем на каминной полке, — несмело и без особой уверенности в надежности своих предсказаний. Перед каждым выходом из дома моя ладонь привычно нашаривала уже сроднившуюся с ней ручку зонта. Почти ни разу за весь этот месяц мне не довелось увидеть голубое, безоблачное небо; притаившиеся за верхушками деревьев тучи в мгновение ока затягивали все пространство небосвода. И через минуту начинал накрапывать хоть и мимолетный, будто бы напоказ, но весьма ощутимый дождик.
