Ханна Маккоуч - Под соусом
— Хочу картошки с тем классным коктейлем. Сделаешь? — кричит мне вдогонку Рэй.
На кухне меня встречает Ноэль со словами:
— Нужно поговорить.
Я еще даже не начинала готовить рабочее место, но разве ему возразишь? Хозяин-то здесь он. Ноэль усаживает меня, кладет на стол перед собой блокнот и приподнимает бровь — эта его привычка давно меня бесит.
— В последнее время я чувствую некоторое напряжение между нами, — начинает он с укором во взгляде.
Напряжение. Некоторое. Звание «Фарисей года» тебе обеспечено.
Меня так и подмывает сделать умное лицо и удивиться: «Неужели?»
Нет, лучше прикусить язык. Ясно как божий день, Ноэль завел этот разговор потому, что мечтает меня уволить, но боится, что я его засужу за дискриминацию по половому признаку. Помощница нашего главного пекаря бросается заполнять исковые формы, стоит только парням свистнуть ей вслед или промурлыкать любимую песенку: «Andale, апdale, уо necesito un poquito de chocha caliente». Перевод: «Скорей, скорей, мне нужна кошечка погорячей». Девчонка, которая раньше работала на моем месте, подала на ресторан в суд и выиграла. Я уверена, Ноэль молит Бога, чтобы я ушла подобру-поздорову. Точнее, по собственному желанию. Ладно, послушаем, что он там надумал.
— Понимаешь, о чем речь?
— Примерно.
Я придерживаюсь выжидательной тактики, а пока длится пауза, составляю мысленный список его недостатков: редеющие на макушке волосы, перебор с гелем, заметное пузцо, которое непременно в будущем дорастет до жирного брюха, одутловатая, самодовольная физиономия.
Черт возьми, сам же позвал, сколько можно ходить вокруг да около?
— Мне кажется, ты… гм… ставишь под сомнение мою власть.
— Я переживаю, что меня лишают шанса на профессиональный рост. Если это значит ставить под сомнение вашу власть, то вы правы.
— Ты не готова для соте.
Вот когда ты убедишься, что, несмотря на внешнюю грубоватость, я могу быть хрупким цветочком. Я не ору: «Да как ты смеешь, фарисей чертов! Сам-то ты готов для соте?! Ты держишь меня в черном теле только потому, что тебе приятно издеваться над моей мечтой!» Нет, я не произношу ничего подобного. Просто сижу, вконец ошарашенная, и молчу. Иногда это срабатывает. Есть такой психологический прием. А может, я за деревьями леса не вижу? Может, меня в самом деле никто не унижает, не тормозит, не ставит мне палки в колеса? Не знаю, что отвечать. Он что, серьезно? Я действительно не готова для соте? Конечно, я пока не лучший повар на свете, но хотя бы одну попытку определенно заслужила. Видит Бог, справилась бы не хуже Дэнни.
— Я чего-то не умею? — интересуюсь наконец как можно дипломатичнее.
Мне нужны конкретные факты, но в ответ я слышу только:
— Кое с чем определенно не справляешься, и это сказывается на работе всей кухни.
Заглядывает Бенни, спрашивает, не хотим ли мы чего-нибудь выпить. Ноэль просит принести воды.
Обвинять меня в падении морального духа всей кухни, когда всем ясно, что проблема кроется в О’Шонесси? Ну уж нет, этого я не потерплю.
— Если кто-то и подрывает мораль, — я делаю шаг к пропасти, — так это новенький.
Глаза Ноэля мечут молнии, он стискивает губы, как будто не может решить, вцепиться мне в горло или долбануть кулаком по столу.
— Новенький, — шипит он, угрожающе наклоняясь вперед, — превосходно готовит соусы. В отличие от тебя он подтвердил свои таланты в весьма респектабельных заведениях, красотка.
Во мне все кипит, когда он называет меня красоткой. Такое впечатление, что он дал мне это прозвище не столько с целью польстить, сколько для того, чтобы выглядеть этаким Стивом Маккуином[20]. В любом случае его тон превращает «красотку» в оскорбление.
— А мне начхать, что он работал у Жан-Жоржа! Он сидит на кокаине, он половой извращенец и, чтоб мне сдохнуть, клептоман!
— Вот мы и подошли к следующему вопросу. — Ноэль складывает ладони домиком и отводит взгляд. — Не знаешь случайно, что случилось с ножом Хавьера?
— Случайно знаю, — говорю я с нажимом: мол, кроме тебя, все знают.
— Верни прямо сейчас, и я обещаю закрыть глаза на эту… гм… неприятность.
Как свисток паровоза в уши — ТУУУУУ! У меня отнимается язык, в глазах темнеет от бешенства. Нет ничего хуже несправедливого обвинения, особенно в воровстве. Жестокость мне не свойственна, но в этот момент я готова набить Ноэлю рыло до кровавого месива.
— Вы обвиняете меня, — уточняю я как можно более тихо и ровно, — в краже?
— Пока я никого не обвиняю. И не обвиню, если к концу рабочего дня нож вернется в мой кабинет. Там никого не будет, можно оставить анонимно.
— Ноэль! Ушам своим не верю. Вы обвиняете меня — меня, а не подонка, который его украл… Все ведь знают! Да он на глазах у Пабло сунул его в свой ящик, где нож наверняка лежит и сейчас…
— Я знаю, что тебе не нравится Дэнни.
— Не нравится?!
— Попрошу не кричать.
— Десять минут назад в холодильной камере он пытался засунуть мне в глотку свой агрегат!
Застигнутый врасплох Ноэль невольно крякает, но быстренько приходит в себя:
— Ты что, задремала, а когда проснулась, во рту у тебя было что-то лишнее? У-у-у, красотка, это здорово! Я знаю, тебе давно не хватает мужика, но уж будь добра, не смешивай работу с удовольствием. Минет в холодильнике — это уже слишком.
Бенни ставит перед нами воду, но у меня уже искры сыплются из глаз, и я не доношу стакан до рта, вода выплескивается мне на лицо и халат.
— Да у тебя и с выпивкой проблемы, — ржет Ноэль.
Кто, черт возьми, заставляет меня работать на эту скотину? Я чувствую себя тем несуразным увальнем, которого на арене цирка, на глазах у восхищенной публики дубасят все кому не лень. Дух у меня перехватило — ни вдохнуть, ни выдохнуть, в висках стучит паровой молот. Из носа течет, — утеревшись пальцем, я вижу, что это кровь.
— Эй, красотка, да у тебя кровь из носа, — хихикает Ноэль как зловредный мальчишка и через стол швыряет мне прямо в лицо льняную салфетку.
Поймав салфетку, я запихиваю уголок в ноздрю и гундошу:
— Официально заявляю: нож Хавьера я не трогала. Я не клептоманка. И я не уйду. Вам придется меня уволить и остаться без работника, а возможно (неужели это я говорю?), и отвечать перед судом.
Кровь хлещет рекой: половина салфетки пропиталась. Ноэлю уже не до смеха.
— Запрокинь голову! Бенни! Льда, скорее!
Вся кухня следит за сценой через окошко. Бенни метнулся к столу, но Дина подоспела первой, с куском льда в полотенце.
— Прош-шу прощ-щения, ш-шеф, — шипит она, явно готовая его придушить.
— Ага! Флоренс Найтингейл[21] на посту. Передаю ее в твои руки. — Ноэль берет со стола блокнот и неспешно направляется на кухню. — Лейла! Как очухаешься, немедленно сюда — у нас на пять тридцать большой заказ!
Дина подводит меня к банкетке, помогает лечь. Одну руку она подкладывает мне под шею, другой придерживает мою ладонь на полотенце со льдом. Сегодня на Дине коротенький топик с тонюсенькими бретельками и очень глубоким вырезом. Джинсы с низкой талией открывают татуированное вокруг пупка солнышко. Ее браслеты приятно холодят мне подбородок.
— Я бы на твоем месте уволилась, — шепчет она.
— Вот еще. Ему только этого и надо.
— Никакая работа не стоит таких унижений. Я все слышала! Он из кожи вон лезет, чтобы тебя довести. На что, спрашивается, ты тратишь свою жизнь? На драчку с вонючим козлом, который хочет тебя выжить? А этот долбаный новенький? Неужели это правда? Он сунул тебе в лицо свою сардельку? Сегодня же звони в полицию и пиши заявление.
— Не в моих правилах.
Дина снимает лед — проверить, не остановилась ли кровь. Стоит ей приподнять мою голову, из носа снова течет густая горячая струя.
— Черт, никак не прекращается. Если минут через пять не пройдет, я вызову «скорую».
— Нет! Мне надо работать. Все будет нормально, — обещаю я, пытаясь сесть. — Голова что-то кружится.
— А то! Шутка ли, столько крови потерять.
— Не надо «скорую», я возьму такси.
— Одна ты не поедешь. Вдруг сосуд лопнул или еще что.
— Может, Ноэль отвезет? — острю я.
— Кого-нибудь позвать?
— Густава? Не помню, работает он сегодня или нет.
— Не шевелись. Я сбегаю в «Перлу».
Дину сменяет Бенни.
— Не давай ей двигаться, — предупреждает она.
— Есть, босс.
Через несколько минут надо мной склоняется Густав. К этому времени мне сменили уже два полотенца, и весь белый халат спереди залит кровью.
— Ни хрена себе! — восклицает Густав. И Дине: — Давно она так?
— Да уж минут пятнадцать.
Их голоса сливаются в смутный гул, я уже не разбираю слов. Густав зажимает мне нос салфеткой, и я сглатываю кровь. Она течет по задней стенке горла. Голова плывет. Последнее, что я чувствую, как отнимаются ноги.
