Юсеф эс-Сибаи - Мы не сеем колючек
Сейиду разбудили крики, плач и причитания, доносившиеся с их двора. Атува объяснила, что это родственники отца пришли на похороны. А она даже и не знала, что у отца есть родственники. Дома Сейида застала множество знакомых и незнакомых людей. Одни приходили, другие уходили.
— …Еще масса дел! До сих пор нет свидетельства о смерти, — словно издалека донесся до нее голос Бахнаси.
— Скоро придет врач. — Это голос Анвара, хозяина мастерской, в которой работал сын Атувы.
— Тогда зовите обмывальщика. — Снова голос Бахнаси.
— Куда торопиться? Опоздаешь на заседание парламента? — отозвался Анвар.
— По холодку-то легче идти на кладбище. А то солнце начнет припекать.
— Свидетельство уже есть, — сообщил сын Атувы.
Внимание Сейиды привлекли двое высоких мужчин.
Они несли не то скамейку, не то топчан.
— Ну что, начнем?
— Да, принимайтесь, — распорядился Анвар и обернулся к окружающим: — Мочалку с мылом приготовили?
— Все готово, даже гроб принесли, — ответил Азуз эль-Мунджад, сосед по дому. Он воздел руки к небу и начал молиться: — Аллах да упокоит душу твою, брат Габер. Больших грехов за тобой нет, что видно даже по твоей смерти — Аллах не позволил тебе долго мучиться. Пусть минует его гнев и нас, грешных!
В углу двора Сейида увидела деревянный ящик. Она поняла — это гроб, в такие ящики кладут покойников. Теперь наступил черед переплетчика Габера, ее отца. Его недвижное тело сейчас унесут, и больше уж он не вернется…
— Пойдем по улице эс-Садд, через район Сейида Зейнаб к цитадели, а потом повернем к аль-Муджавирин, — деловито и озабоченно перечислял чей-то голос.
Не все ли равно, какой дорогой уйдет твой отец — тебя ведь он не возьмет с собой. Уж лучше бы ей умереть. Почему смерть избрала отца, а не ее или ненавистную мачеху…
Боясь опоздать к выносу тела, во двор сбегались ребятишки. За ними тянулись взрослые. Кое-кто вошел в дом, другие ждали во дворе. Горестно вздыхая, перебирали четки. Из окон слышались громкие рыдания. Тетка Атува схватила Сейиду за руку и потащила прочь. «Пойдем, дочка, пойдем!» — приговаривала ока сквозь слезы. Но девочка не двинулась с места. Если она могла присутствовать на похоронах чужих людей, почему же нельзя проводить собственного отца?
Чувство тоски и отчаяния переполняло Сейиду. Подойти бы к гробу, встряхнуть отца за плечи, разбудить от страшного сна. Или просто прильнуть к его груди, как в те редкие счастливые минуты, когда он подхватывал ее на руки и ласково обнимал.
— Пойдем, доченька, — уговаривала Атува, — пойдем к нам домой. Не надо тебе здесь оставаться. Зейнаб, — позвала она дочь, — проводи Сейиду.
Но Сейида неотрывно смотрела на лестницу. Пустой гроб потащили наверх. Рыдания усилились. Раздался стук молотка — и все стихло. Прошло несколько минут… Слышались приглушенные голоса — читали молитву. Наконец с лестницы донеслись тяжелые мерные шаги. Все соседи высыпали во двор. Вынесли гроб, завернутый в цветастую материю. Народу все прибывало. Бахнаси напустился на ребятишек:
— А ну, марш отсюда! Это вам не свадьба!
Так бывало на всех похоронах. Даже в печали взрослые щедры на подзатыльники и затрещины.
Процессия двинулась. Соседи потянулись за гробом. Мужчины плакали тихо, женщины причитали в голос, перечисляя достоинства покойного: такой уж был добрый, тихий, приветливый, за всю жизнь мухи не обидел. Какой смысл в этих причитаниях? Отец их не услышит…
Процессия быстро удалялась. Сейида порывалась пойти следом, но ее остановили.
— Тебе лучше этого не видеть, — ласково сказала Атува.
Вот и унесли твоего отца, Сейида. Никогда не придет он домой, и нет такого пути на земле, который ведет к нему. Теперь ты одна в целом мире. Бедная девочка.
Глава 5
Сейида поселилась у Бараи — хозяин типографии выполнил последнюю просьбу своего друга и работника. Мачеха не протестовала — что ей до сироты? А вскоре Даляль и вовсе куда-то исчезла. Объявившиеся было на похоронах родственники, выяснив, что никакого наследства не предвидится, быстро удалились, даже не сказав обычных в таких случаях слов сочувствия. Они тут же забыли о Сейиде.
Итак, девочка поселилась в доме Бараи, а вернее, в доме госпожи Бараи, ибо она была здесь нераздельной правительницей. За чертой ее владений Сейида потеряла последние остатки свободы. Раньше ей удавалось иногда и поспать подольше, и поиграть со сверстниками, и побродить по улицам. Может, кому-то эти радости покажутся чересчур уж маленькими, но теперь она и этого лишилась.
Смерть отца все еще отзывалась в сердце Сейиды острой, незатихающей болью. Жалостливое отношение окружающих еще больше растравляло ее душу; она боялась каждой встречи со знакомыми, боялась поднять глаза, чтобы не встретить слезливый, сожалеющий взгляд. Однако вскоре и этого не стало. Соседи, занятые своими делами, сначала перестали подходить к сироте, а потом словно и вовсе забыли о ее существовании. Все, кроме ее новой хозяйки, госпожи Бараи, которой было просто невыгодно забывать о Сейиде, когда в доме столько работы. Ни о каком свободном времени теперь не могло быть и речи. Если Бараи взял сироту, выполняя обет, данный умирающему, то Умм Аббас никакого обета не давала и не считала себя обязанной заботиться о ней просто так, за здорово живешь. Она постоянно твердила сироте, что Сейида должна трудом зарабатывать себе на пропитание. Сейида, которая и раньше-то не видела дарового хлеба, не могла даже вообразить себе, что этот хлеб так горек. Девочка работала с раннего утра до поздней ночи, а доставались ей только объедки с хозяйского стола. А что поделаешь, куда подашься? На всей земле не было для нее другого прибежища.
Проходили дни, и жизненные тяготы, заботы о хлебе насущном все больше заглушали в сердце Сейиды боль утраты. Однажды утром ее разбудил чувствительный пинок в спину. Подскочив, на тощем тюфячке, валявшемся на полу кухни, девочка увидела над собой крупную костистую фигуру хозяйки.
— Хватит дрыхнуть! Тебя что, каждый день будить надо, сама встать не можешь?! А ну, поднимайся! Возьми миску — и живо в лавку к Мансуру, купи бобов на пиастр!
Девочка замешкалась спросонья, но хозяйка схватила ее за волосы и потащила. Остатки сна мигом слетели с Сейиды. Она испуганно вытянулась перед хозяйкой, а та все не унималась:
— Поворачивайся, лентяйка! В последний раз тебя бужу. А сейчас беги в лавку и не вздумай задерживаться!..
Утро едва началось. Все в доме еще спали. Сейида хотела было надеть шлепанцы, стоявшие возле двери в кухню, но хозяйка нетерпеливо подтолкнула ее к выходу.
— Сбегаешь и так, не сотрешь пяток! Они у тебя не серебряные.
Это верно, не было у Сейиды серебряных пяток, но дома она привыкла обуваться — даже мачеха не заставляла ее ходить босой.
В тупичке никого не было, кроме уборщика Абду, который только что закончил подметать мостовую и поливал площадку перед типографией.
— Доброе утро, Сейида! — весело встретил он девочку.
— Здравствуйте, дядя Абду!
— Что это ты в такую рань поднялась?
— Бобов купить.
— А разве Аббас не мог сбегать? Или у него есть дела поважнее?
— Он еще спит.
— Вот бездельник! Учиться не хочет, работать в типографии тоже! А все мать балует. Отец пальцем боится тронуть этого оболтуса. Упокой душу Габера! Всю типографию тащил на своих плечах. Бараи в жизни не найти такого работника.
Сейида добежала до улицы эс-Садд. Почти все лавки были еще закрыты. Хозяева только начинали прибирать возле дверей. Мясник Хазин вытаскивал из холодильника куски баранины и подвешивал их на крючки. Перед входом остановился чудаковатый прохожий, обросший бородой, в странном колпаке и с кадилом в руках. Размахивая кадилом, он гнусавил что-то и стоял у лавки до тех пор, пока мясник не бросил ему несколько миллимов.
— Ступай, шейх Митвалли, хватит с тебя!
Мануфактурная лавка, заведение парикмахера Махмуда, зеленная Абдурабба, вокруг которой громоздились пустые корзину и деревянные ящики, еще были закрыты ставнями. И лишь Али уже хлопотал у своей передвижной кухни. Он отрывал маленькие куски от большого кома теста, раскатывал их и бросал в кипящее масло. Сейида приостановилась. Одно удовольствие смотреть за ловкими руками Али, когда он делает свои пончики. И такие они аппетитные, просто слюнки текут. Но ведь каждый пончик стоит целый пиастр… Остается только смотреть — откуда возьмешь эдакие деньги? Накопить по миллиму? Но кругом столько соблазнов: леденцы, семечки, земляные орехи… Да и это теперь не для нее. Отец, бывало, подбрасывал ей монетку-другую. А нынче кто расщедрится? Может быть, Бараи, если его попросить? Как-то неловко… А уж хозяйке никогда и в голову не придет подарить монетку сироте. Сегодня ее отношение к Сейиде проявилось особенно ярко: пнула ногой, отругала, оттаскала за волосы — где уж ждать от нее добра! Аббас был куда снисходительнее, но и от него Сейида не видела особой щедрости. Наследник Бараи вообще не отличался широтой души. Только все время требовал от родителей не одно, так другое.
