А Чэн - Современная новелла Китая
— Ты ел? — спросил я. — Пойдем перехватим чего-нибудь по дороге.
Дылда сочувственно пожал Вану руку.
— Обязательно посмотрю шахматный турнир, — сказал Ван. — А вы что? Возвращаетесь?
— Я побуду с тобой денек-другой. И Дылда пока здесь.
К нам присоединилось еще несколько человек, и мы направились к знакомому Дылды разузнать, нельзя ли Вану принять участие в состязании. Вскоре мы очутились перед закрытой железной калиткой. К нам вышли, стали расспрашивать, к кому мы, но, увидев Дылду, сразу пропустили, попросив подождать. Через минуту нас провели в просторное помещение с расставленными на подоконниках горшками хорошо ухоженных цветов. На стене висел вставленный в рамку свиток на тонком желтом шелку со стихотворением председателя Мао. Кроме нескольких плетеных кресел и низкого столика, заваленного газетами и отпечатанными на ротаторе бюллетенями, в комнате ничего не было. Вошел полный мужчина, хозяин дома, торопливо пожал нам руки и, приказав убрать со столика бюллетени, пригласил сесть. Мы впервые оказались в доме такой важной персоны и с любопытством озирались по сторонам.
— Вы, наверное, однокашники Ни Биня? — после короткой паузы спросил он.
Мы повернулись к нему, но молчали.
— Мы из одной бригады, — выступил вперед Дылда. — А это Ван Ишэн.
— А, так ты и есть Ван Ишэн? Ни Бинь частенько тебя вспоминает. Ну как, прошел на последний тур?
— Его задержали кое-какие дела, — Ни Бинь опередил Вана с ответом, — и он не был зарегистрирован в уезде. Нельзя ли ему сейчас включиться в соревнования? Как по-вашему?
Секретарь забарабанил пухлой рукой по креслу, потер переносицу:
— Эге, так вот в чем дело! Плохо, что вы не получили разрешения в уезде. Слышал, что вы талантливы, но если без разрешения выйдете в финал, могут быть неприятности. Верно?
— Я и не собираюсь участвовать, — понурившись, сказал Ван, — хочу только посмотреть.
— Это можно. Пожалуйста. Ни Бинь, принеси из соседней комнаты программу соревнований, посмотрим, когда будет шахматный турнир!
— Соревнования продлятся три дня, — сказал Ни Бинь, подавая программу, которую секретарь не глядя положил на столик.
— Да, в них участвует несколько уездов, — заметил он. — Ну что? Есть еще вопросы?
Мы поднялись, сказав, что нам пора. Пожав руку стоявшему рядом с ним парню и пригласив Ни Биня зайти вечерком, секретарь вышел.
На улице, вздохнув с облегчением, мы пошли бродить по городу, шутя и болтая о своих делах. Денег у нас почти не осталось, поэтому Ван Ишэн предложил выехать из гостиницы и поискать ночлег. Ни Бинь смущенно пробормотал, что мог бы пожить у секретаря. Ван повел нас в Дом культуры к художнику, с которым он, бывая в райцентре, давно свел знакомство. Еще издали по беспорядочным звукам пения и музыкальных инструментов мы догадались, что идет репетиция агитотряда. Нам навстречу выпорхнули три красотки в голубых трико с немыслимо высокой грудью. Танцующей походкой, не повернув головы и не удостоив нас взглядом, они прошли так близко, что мы шарахнулись в сторону.
— Это районные «звезды», — тихо пояснил Ни Бинь. — Нам здорово повезло, что мы их здесь встретили.
Мы обернулись и проводили «звезд» взглядом.
Художник жил в развалюхе, по двору разгуливали куры и утки, а сквозь мусор, наваленный у стены, пробивалась трава. Ван раздвинул сушившееся на солнце тряпье, которым была занавешена дверь, и позвал художника.
— А, это ты! Проходите, — пригласил он всех.
Мы гуськом протиснулись в крохотную комнатушку, где стояла деревянная кровать и в беспорядке были разбросаны книги, журналы, краски, бумага, кисти. На стенах висели картины. Тесно прижавшись друг к другу, не смея шелохнуться, мы устроились на кровати, которую хозяин освободил для нас.
— Рассказывайте, приехали на игры? — спросил он, наливая в пиалы и кружки кипяток из термоса.
Ван поведал свою невеселую историю.
— Что ж поделаешь! — вздохнул художник. — Надеюсь, вы у нас немного побудете?
— Собственно, из-за этого мы и пришли к вам. Нельзя ли подыскать ночлег мне и моим друзьям?
— Если б ты был один… — Художник задумался. — А такая орава… впрочем, погоди. Помнишь сцену в большом зале Дома культуры? Сегодня после концерта для участников игр я мог бы, пожалуй, разместить вас там на ночь. Заодно представление посмотрите, если захотите. Я знаком с электротехником, договорюсь, и все будет в порядке. Грязновато там, правда. Ну как?
Мы загалдели, что ничего лучше и не придумаешь. Дылда успокоился и, попрощавшись, стал пробираться к выходу.
— Высокий парень! Небось баскетболист, — сказал художник.
Мы со смехом рассказали про его «успехи» в баскетболе.
— Пошли купаться на реку, — сказал художник, заметив, какие у нас немытые рожи.
С шумом натыкаясь на вещи, мы стали выходить из дому.
Река, неширокая, но быстротечная с небольшими затонами на берегу, протекала далеко от города, и мы долго шли, пока наконец добрались до нее. Кругом не было ни души, мы скинули одежду и плюхнулись в воду, стали бултыхаться и мыться, извели целый кусок мыла. Потом замочили белье, побили его о камни и, отжав, разложили сушиться на скалах.
Художник, тем временем устроившись в сторонке, делал зарисовки в альбоме. Взглянув из-за его спины на наброски наших обнаженных тел, я так и ахнул от удивления. Только теперь я заметил, какие крепкие стали у нас мускулы от ежедневной работы в горах.
Мы окружили художника, сверкая белыми ягодицами.
— Мускулатура у людей физического труда очень отчетливо обозначена. И хотя пропорции разных частей тела несоразмерны, именно это и характерно для человеческого тела в его изменениях. В училище мы в основном рисовали натурщиц и натурщиков со стандартными фигурами. И чем больше я их рисовал, тем безжизненнее они мне казались, потому что я не ощущал в них динамики мышц. Сегодня мне представился поистине редкий случай.
Кто-то сказал, что неуказанное место портит рисунок, и художник, ко всеобщему веселью, залепил его жирной кляксой.
День клонился к вечеру, солнце висело между горами, позолотив поверхность реки и окрасив в огнедышащий красный цвет прибрежные скалы. Далеко вокруг разносились пронзительные крики птиц над водой. С противоположного берега, удаляясь, все глуше звучала протяжная песня. Мы притихли, каждый думал о своем…
Уже стемнело, когда мы вернулись в город и с черного хода прошли в Дом культуры. Стараясь не шуметь, мы, как велел художник, перекинувшийся с кем-то парой слов, пристроились за кулисами. Занавес долго не давали, концерт задерживали, ждали секретаря райкома. Артисты в костюмах и гриме прохаживались за кулисами, разминались, перебрасывались шуточками. Вдруг в зале началось оживление, я отодвинул занавес и увидел знакомого толстяка, который не торопясь прошествовал по залу и сел впереди. Вокруг него было много пустых мест, а за ним — темный, до отказа набитый зрительный зал.
Концерт начался бойкими выступлениями артистов, поднявших тучи пыли. Взволнованные, с влажными горящими глазами, они, однако, тут же преображались, стоило им очутиться за кулисами, где они зубоскалили, вспоминая, как кто опростоволосился на сцене. Концерт целиком захватил Ван Ишэна, лицо его то вспыхивало, то мрачнело, открыв рот, он жадно ловил каждое слово. Куда подевалось его самообладание, с которым он играл в шахматы! После концерта он так долго и громко аплодировал, что пришлось остановить его, взяв за руку. Секретаря в зале уже не было, но передние ряды по-прежнему пустовали.
В кромешной тьме мы дошли до дома художника, где нас ждал Дылда.
— Ван Ишэн, — сказал художник, выходя нам навстречу, — тебе разрешили участвовать в турнире.
— Да ну! — обрадовался Ван.
Тут Дылда рассказал все в подробностях. Оказывается, вечером, когда они с секретарем разговорились о домашних делах, тот возьми да спроси, уцелели ли во время кампаний картины и свитки с каллиграфией, которые он прежде видел в их доме. Дылда ответил, что кое-что уцелело. Секретарь тут же завел речь о том, что вопрос о переводе Ни Биня в другое место может быть легко решен, стоит ему лишь распорядиться подыскать место в районном отделе культуры и образования. Он попросил Ни Биня написать об этом родным. Потом опять перевел разговор на каллиграфию, живопись и антиквариат, заметив, что теперь мало истинных ценителей этих вещей, но что сам он знает в них толк. Дылда тут же пообещал ему написать письмо и попросить родных прислать один-два свитка в благодарность за хлопоты. Он рассказал ему также об эбеновых шахматах минской эпохи, прибавив, что, если секретарь хочет, он принесет их в следующий раз. Тот пришел в восторг, не замедлив сказать, что замолвит словечко за Ван Ишэна, в конце концов, на районных соревнованиях можно сделать и поблажку, ведь когда речь идет о таланте, не грех и порадеть за своего человека. Он тут же все уладил по телефону. Завтра же Ван будет включен в список.
