Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист
воскресенье
Лучшая фраза недели, как это нередко случается, принадлежит Анджело Ринальди[84] : “Роман — это не что иное, как переход из безвестности в забвение, не более того”.
понедельник
Подведем итоги: я люблю Клер, но она не хочет меня видеть; Пенелопа хочет меня, но я больше не хочу ее видеть. С тех пор как мою последнюю книгу перевели тут и там, я все время в разъездах. Употребляю фанаток в ночных клубах. Культивирую в себе интересную горечь, которая служит мне разменной монетой. Вместо того чтобы признать, что мне повезло, я все время жалуюсь. Ненавижу всех, кто хоть в чем-то на меня похож. Мир представляется мне безликим, потому что я бываю только в аэропортах и на дискотеках. На всем земном шаре фоном служит одна и та же песня. Глобализация проявляется прежде всего в музыке. Земля превратилась в танцпол. В этом дневнике я описываю новое явление: всеобщую дискотекизацию мира. Недавние исследования показали, что дискотека занимает первое место в списке развлечений — и трат — 18—24-летних (оставляя далеко позади кино, театры, концерты… и книги).
вторник
Клер сделала аборт, не предупредив меня. Я попытался дозвониться в клинику, но дежурная медсестра сказала, что не имеет права сообщать имена пациенток. Навестить ее нельзя: сегодня в 15 часов эмбрион был высосан в небытие, откуда он, собственно, и не должен был выходить. Как помириться с женщиной после всего того, что я ей устроил? Можно ли причинять ей такую боль под тем лишь предлогом, что любишь ее слишком сильно, чтобы сделать ей ребенка?
среда
Писать значит ждать: писатель, словно киноактер между двумя эпизодами, частенько просто сидит на стуле и ждет своего выхода.
четверг
Лилль бай найт. Капюсина говорит:
— Я как японский футон — состою на треть из латекса, на треть из волоса, еще на треть из хлопка.
Я, пожалуй, впервые встречаюсь с девушкой, которая хвалится тем, что она кровать.
Девушка объясняет мне, почему Ролан Барт не дурак:
— Он пребывает в дифракции на субъективном уровне.
Слава богу, на ней майка с глубоким вырезом! Еще с нами Саманта, она торгует по ресторанам розами вразнос. Это лилльское предприятие являет собой фею в юбке с разрезом. Мы сидим в “Пиро́ге”, ром-баре, где, несмотря на неудачные “Капириньи”, все друг друга лапают. Потом отправляемся в “Амнезию”, техно-клуб со свечами и кирпичными стенами. Девицы, хоть и натуралки, целуются с подружками в губы, далее везде. Обстановочка “вылезающей бретельки лифчика”. Почему я так возбуждаюсь, глядя на самок в собственном соку? Потому что это единственный мой шанс стать социальным изгоем. Потом спускаемся в “Нетворк”. О дивные города, мне известны только ваши грохочущие подвалы. Тут все говорят о выборах в “Мам’з” (гей-бар) “100 пенисов, которые потрясли Лилль”. Надо же, где-то существуют люди, которые предпочитают спать ночью, осматривать достопримечательности, жить нормальной жизнью.
пятница
Утонченная шутка недели: знаете ли вы, какая разница между женщиной, у которой месячные, и террористом? С террористом можно договориться.
суббота
День без покупок: движение СРА (Сопротивление рекламной агрессии) призывает своих сторонников на демонстрацию перед большими универмагами. Нас немного, но мы полны решимости. Над бунтарями идет дождь. Мы раздаем клиентам в плащах бонусы на “непокупку”. Камер больше, чем демонстрантов. Я выкрикиваю лозунг Дугласа Коупленда (из его романа “Поколение Икс”): “I am not a target of the market!”, “Я не вхожу в целевую группу рынка!”. Зачем все это? Мне кажется, сознательность потребителя начинает расти. В общем, одно из двух: либо мы смиряемся с концом света в 2050 году (и тогда ничто не мешает нам веселиться, пока суд да дело), либо мы всё прекращаем и начинаем думать (а это уже утопия из “Года 01” Жебе). Я сижу между двух стульев: вариант “дистрой-гедонист-эгоист”, конечно, привлекательнее (на краткий период) версии “романтик-моралист-янсенист”. На самом-то деле проблема в следующем: как сделать экологию гламурной? Ибо, отдадим должное нигилистам, известное утверждение Кейнса[85] “со временем мы все умрем” никто еще не отменял.
воскресенье
По-моему, мне надо перестать думать. Я долго думал, прежде чем пришел к такому заключению.
понедельник
Если ты сидишь на лезвии ножа, рано или поздно тебя разрежет пополам.
вторник
Взяв себя и свой “Нокиа” в руки, я звоню Клер. Не повезло, нападаю на ее сына. Противно. Такое ощущение, что я Клокло[86], исполняющий песню “Телефон плачет”.
— Послушай, мама есть? Скажи ей: “Мама, это тебя”.
— А, это ты, Оскар? Даю тебе маму.
Я уже собрался было затянуть припев “Тееееееелефоооон плаааачеееет…”, но тут Клер внезапно взяла трубку.
— Что случилось? Что ты тут забыл?
— Тебя.
Телефон не плачет.
— Знаешь, у меня новый любовник. Прощай.
— Подожди. Я не могу без тебя жить.
— Поздно. Иди ты на хрен! Ту-у. Ту-у.
Она “тутукает”, а я превращаюсь в койота, воющего на луну. Телефон рычит. Телефон несет вздор. Телефон пищит. Телефон дает отбой. Телефон кричит.
среда
Понтий Пилат — властитель дум нашего времени. Трусы, избегающие ответственности, умывающие руки, чтобы не принимать решения, вот вы кто. Мы все — покорные замороченные Понтии Пилаты, приходящие в ужас при мысли о том, что надо усомниться в этом мире, который выше нашего понимания, и в его тайнах, поскольку мы уже даже не делаем вид, что они — наших рук дело[87]. Ролан Барт говорил: “Понтий Пилат — это не человек, который не говорит ни да, ни нет, а человек, который говорит да”. Мы считаем, что громко негодуем, а на самом деле молча киваем. И к тому же надеемся держать руки в чистоте.
четверг
В “Корове”, ресторане Жан-Люка Деластрита[88], Альберт Монакский ужинает с Клер Небу, а Сесиль Симеон[89] — со мной. Мы теряем время: они обе хранят верность своим мужикам. Ардиссон предлагает переименовать это заведение в “Телевизионный сбор”. Это общественно полезный ресторан. Я уплетаю курицу в кока-коле (блюдо столь же вкусное, сколь и дурацкое). Сандра (или Неизвестная Блядь — когда-то я просто ввел это прозвище в свой мобильник, и всякий раз, когда она мне звонила, на экране высвечивалось “неизвестная блядь”; потом эта кличка стала ее дворянским титулом) говорит, что, работая официанткой в “Бэн-Душ”, она отказывалась от чаевых мелочью и кричала при этом: “Э! Я тебе что, копилка?” В итоге уходила домой с полными трусиками пятисотфранковых купюр. Ее подружка Маню укладывает в тарелку роскошные груди. Хотел бы я быть ее тарелкой. Жан-Ив Бувье отказывается целоваться со мной, зато угощает джин-тоником. Эдуар Баэр только что вернулся из Уарзазате (где снимается в “Астериксе и Клеопатре”) и уже уходит в “Матис-бар” (где подают волшебный эликсир). В 23 часа Сесиль встает и уходит к мужу. Лижу стул, на котором она сидела. Ревную к тарелкам и стульям. Я хотел бы стать чайным сервизом, сиденьем в ее “мини-остине”, махровым халатом в отеле “Лютеция”. Я критикую общество избыточного потребления, но сам мечтаю перевоплотиться в вещь.
пятница
Юные придурки пихаются в очереди за “PlayStation-2” и последним “Гарри Поттером”. Я думаю, можно смело утверждать, что идея Дня без покупок не получила отклика в среде подростков. Надо срочно расколдовать поколение 15—24-летних.
суббота
Мне в лом рассказывать вам о легендарных похождениях Оскара Дюфрена в поезде, который 25 ноября 2000 года доставил в Лондон семь сотен тусовщиков. Потерпите до понедельника…
воскресенье
Все так чудесно в пяти сантиметрах от лица женщины, которую, может быть, сейчас поцелуешь. С этой точки лучше не сдвигаться. Продолжение явно будет не так невинно.
Мне ни в коем случае нельзя было склоняться к Клер, когда я увидел впервые ее белоснежное, чистое тело в весенней ночи. Надо было держаться подальше, на космическом расстоянии.
понедельник
Я бы с удовольствием вспомнил Night Trip[90] : судя по всему, это была тусовка года. Если мне не изменяет память, я ехал на “Евростаре”, арендованном “Техникартом” и “Фабрикой”[91]. По-моему, некоторые даже улыбались:
Ив Адриен в тюрбане из индийского “постатомного” платка, Мазарина Пенжо, которая очень быстро сошла с дистанции (чтобы написать статейку в “Элль”?), Жакно со своей контрабандной выпивкой, Патрик Юделин и Анн Скотт[92] (современные Ромен Гари и Джин Сиберг). Оркестр Дона Карлоса пел “Ла Бамбу” в паузе между двумя диджей-сетами даунтемпо. Остаток лондонской ночи весьма смутен в моем сознании. Помню выставку, провидчески названную “Апокалипсис”, трехэтажный ночной клуб, где ставили добрые старые диски (“When I’m with you” группы “Спаркс” и “To Cut a Long Story Short” “Шпандау бэллет”) и еще подушки, на которых я развалился, пьянствуя… Потом Кетч Ле Му вышла с Гийомом Аллари[93], а какая-то редакторша мод из “Жалюз” принялась усердно меня целовать, касаясь моего вспухшего бугра, о боже, потом я заснул в автобусе, и вот уже поезд идет обратно, а потом все, полный мрак, черная дыра, что это — пресловутый коллапс или просто туннель под Ла-Маншем?
