Василий Белов - Час шестый
Дождь усиливался, и вокруг все потемнело. Тайга как бы надвинулась на людей со всех сторон. День явно склонялся к вечеру. Вскоре потемнело еще больше, начались настоящие сумерки. Кеша дрожал, еле вытаскивал сапоги из глубокого мха. Сам Корчагин, запинаясь, уже дважды падал во влажный холодный мох. Веричев с Зыриным бодрились. Счетовод на ходу полой пиджака спасал берданку от дождевой воды. Сопронов волчьим чутьем вывел всех на роговскую избушку.
До нее было метров сто, может, чуть больше…
— Стой! — громким шепотом приказал Корчагин, разглядевший избушку сквозь дождь и сумерки. Он расстегнул кобуру и вскинул руку с наганом.
— Вот сейчас кричи, Зырин, да посильней, чтобы выходили… Или ты крикнешь, товарищ Сопронов?
Перебежками придвинулись еще ближе к избушке. Сопронов зычно крикнул:
— Эй! Кто есть, всем выходить!
Избушка безмолвствовала.
Шумели строевые еловые и сосновые леса на болоте и на многие версты вокруг. Ветер без устали давил на них, и казалось, что это он, ветер, наносит густые таежные сумерки.
— Выходи, кто есть! Милиция! — закричал Корчагин. Он вскинул руку с наганом и сделал еще два прыжка. «Скачет, как лось», — подумал Зырин и обернулся. Веричев с Кешей остановились саженях в трех-четырех.
Шумело соснами сухое болото, шумели окружающие его еловые дебри. Корчагин замер с поднятым вверх наганом. «Ложись в мох! — велел он Зырину. — Да заряди-ка на всякий случай пулей…»
Счетовод лежа зарядил ружье. В спешке он не запомнил, пулей или картечью. Милиционер велел кричать всем и сам громко повторил приказание:
— Выходи сюда! Милиция!
После дружных криков по-прежнему никто из избушки не вышел, Корчагин посоветовался с Игнахой, что делать. Оба были уверены в том, что Павел Рогов будет сопротивляться, что он чем-нибудь да вооружен. В тупом напряжении бежали секунды. Крупный дождь сильнее застучал по милицейскому макинтошу.
Вдруг дверца лесной избушки отворилась. В темноте обозначилась человеческая фигура, она продвинулась в сторону от избушки, и Корчагин вскричал:
— Стой! Стой! Милиция!
Человек не остановился, и милиционер приказал Зырину: «Вперед! Я пойду сзади тебя! Если будет уходить, стреляй по моей команде…» Зырин встал на ноги, пробежал метров пять и вскинул ружье.
— Стой! Стой! — изо всей мочи орал Корчагин и выстрелил из нагана. — Ах, гад, сейчас уйдет… Товарищ Зырин, стреляй, а то убежит!
Счетовод машинально нажал на спуск… Выстрел берданки в лесном шуме прозвучал сильнее, но совсем по-домашнему. Корчагин выстрелил еще раз и бросился в сторону избушки, но запнулся и упал, теряя из виду фигуру.
— Где он? — заорал милиционер, вставая. И еще два револьверных выстрела не шибко хлопнули сквозь лесной гул. Лес шумел по-прежнему равнодушно и отрешенно.
— Упал он, упал, я видел, как он повалился, — на ходу бормотал Кеша. Но его никто не слушал. Четверо уже подбежали к избушке.
Корчагин с наганом в правой руке левой распахнул дверцу:
— Выходи на волю!
Но избушка была пуста.
— Дедко, тут дедко… — позвал в это время Кеша. — Совсем, кажись, мертвый…
В избушке никого не было. Корчагин слазал внутрь и вместе с Зыриным побежал на голос Кеши.
— Где второй? — Корчагин заматерился, поскольку никакого второго нигде не было. — Удрал гад. Искать! Сопронов, Веричев, где второй?
Не убирая из-под дождя наган, он подбежал к мертвому старику.
— В голову вроде… — сказал Кеша.
Игнаха и Веричев, не глядя на «добычу», молча озирались, всматривались в лесной сумрак. Дождь сек по щекам и слева и справа. Он словно стегал «охотников» вересовыми ветками. Веричев первый встал под застрех избушки. Навес был слишком узок. Он не спасал от воды, летевшей не сверху, а сбоку.
Леса шумели вокруг болотной избушки Никиты Ивановича Рогова. Сам Никита Иванович, уткнувшись в кустик черничника, недвижим лежал на правом боку. Корчагин еще раз обругал своих спутников. Застегнул кобуру и поворотил старика лицом вверх. Белела в сумерках борода, лоб оттеняли темные черничные ягоды. Красной поздней княжицей янтарная кровь мешалась с дождем, розовой струйкой стекала в мох. Глаза старика были чуть приоткрыты, дедко словно бы видел желтые вспышки молний, прислушивался к небесному грому, который шарахался над болотом. Лицо как будто бы улыбалось, радуясь новому состоянию.
Спасаясь от проливного дождя, Корчагин пролез в избушку. Каким-то образом втиснулись туда и четверо остальных. Не поместился один Кеша. Он дрожал от страха и холода. Быть может, боялся и грома. Наверное, холодней всего было ему, только частично втиснувшемуся в избушку. Он собственным задом поминутно открывал дверцу, и тогда дождь хлестал прямо в крестец. Вода стекала за гашник. Не сладко было и остальным. Лишь прорезиненный макинтош не позволил милиционеру промокнуть до нитки. Трясло Веричева и счетовода. Сопронов был зажат в самую середину, ему должно было быть теплее, но его тоже трясло.
Никто почему-то не вспомнил про Жучка с лошадью, оставленных в лесу под открытым небом.
* * *Ночь была бесконечной и нудной. Молнии понемногу гасли, гром затихал. Ветряной шум не прекращался, и никто из всех пятерых не уснул, даже не задремал. Утро долго не приходило, рассвет словно застрял где-то далеко-далеко от болотной избушки, от всей этой бесконечной тайги и, может, от всей России.
Но вот каждый почуял, что ветер начал стихать, что куда-то вдаль уходила, наконец, ненастная буря. Гром перестал ворчать, дождь ослабел, начал тише стучать в стены избушки и в берестяное кровельное скальё. Береста на крыше перестала отзываться на капли, падающие с дерев. Волоковое оконышко слегка обозначило рассветную синь, и стихающий дождь прояснил ночные кошмарные мысли. Все пятеро зашевелились, мешая друг другу.
— Вылезай! — скомандовал Корчагин.
Кеша задом в дверь был выдавлен из избушки. Следом за ним вылезли остальные. Всех трясло, но спички у всех размокли. Игнаха начал шарить на дедковой полочке, опрокинул черепяшку с солью и вдруг нащупал спичечный коробок. Там брякало всего две или три спички.
Корчагин забрал спички себе:
— Ну, кому зажигать пионерский костер? Кто самый умелый? Ты, что ли, Веричев?
Никто не похвастался, никто не подхватил шутку милиционера.
— Да ведь и дров-то сухих нету, — пожаловался на судьбу Кеша. — Чем растоплять-то?
— А вот чем! Тут целая книга… наверно, божественная, — подал голос Игнаха.
— Дай ее суда!
Корчагин выдрал из клюшинского Евангелия несколько плотных листов. Чиркнул спичкой и поджег. Сухая бумага не хотела гореть, может быть, она задубела от старости. Загорелась лишь со второй, предпоследней спички. Листы горели и освещали убогие стены избушки. На глаза ничего больше не попалось, Корчагин начал жечь лист за листом…
