Анна Старобинец - Убежище 3/9
– Зачем? – спрашивает она.
Ей это безразлично.
– Чтобы начать все сначала, – отвечает Иосиф.
– Я бы не согласилась.
– Я знаю. Нельзя давать второе начало тому, что уже однажды закончилось. Это все равно, что выкопать из земли…
– Перестань. Это просто скучно.
– Ты права. Это скучно.
Теперь он тоже смотрит на луну – разглядывает лунные континенты и океаны.
– Пора идти в Убежище, Иосиф.
– Пора, – говорит он.
И они уходят.
V
ПОМИНКИ
Когда Мальчик открыл глаза, все уже собрались в Убежище Тридевятых. Все они были там – мама, и папа, и Спящая, Костяная, Лесной, Болотный, и все гномики, и все троллики, Трехголовый, Анчутка и другие Нечистые… И, конечно же, Тот Кто Рассказывает и Не Может Есть.
Они сидели за накрытым столом. В углу, у стены, неподвижно лежал Бессмертный. Руки его были скрещены на груди. Остекленевшие глаза смотрели вверх – на толстый железный трос и пустые красные кресла. Он выглядел удовлетворенным и не таким усталым, как обычно. Он был мертв.
– Ну, помянем Бессмертного, – трясущейся рукой Лесной поднял стопку с водкой; в другой руке он сжимал маринованный огурец.
– Помянем, – кивнул Иосиф и поднял свою стопку.
– Не чокаясь, – сказала Костяная.
Все выпили. Потом закусили. Тот Кто Рассказывает и Не Может Есть завистливо покосился на салат-оливье в тарелке Марии.
– А теперь помолчим, – сказал Тот Кто Рассказывает.
– В смысле – минута молчания? – уточнил Лесной.
– Нет, – ответил Тот. – Просто не о чем больше говорить.
– И что же теперь будет? – спросил Мальчик.
– Ничего не будет, – сказал Тот. – Теперь я просто поем.
Все удивленно уставились на него.
– А вы думали, я сейчас устрою вам Страшный Суд? – усмехнулся Тот. – Нет никакого Суда. По крайней мере, я его не придумывал. Все, что придумал я, закончилось. Мне нечего больше рассказывать. Ничего больше нет. Никого нет.
– А мы? А как же мы? – запищали гномики.
– И вас тоже нет. И нас. Все кончилось. Поэтому, Маш, будь добра, положи мне, пожалуйста, салат.
– Но… как же Люси, – сказал Мальчик, – скажите, ее что, тоже нет?
– Не знаю, – неохотно ответил Тот. – Я не знаю. Это теперь не мое дело.
– Вы действительно не знаете? – снова спросил Мальчик.
– Давай уже на ты, а, Вань? Ты уже взрослый мальчик. Тем более мы с тобой пьем вместе…
– Хорошо. Давайте… давай на ты. Ты действительно не знаешь?
– Ох, как же мне это все надоело… – процедил сквозь зубы Тот. – Дали бы вы мне спокойно поесть, а? Ну – что-то знаю…
Тот Кто Рассказывает закрыл на секунду глаза и устало потер рукой лоб.
– …Что-то знаю – но действительно очень немного. Хорошо. Ладно. Я расскажу вам про Люси. Но это будет самая последняя история.
СловаСамая последняя историяЛюси стоит одна и говорит слова. Она похожа на сумасшедшую – да она и есть сумасшедшая. Люси бормочет.
…они давно ушли из этих мест… оставив землю, небеса и воду… обиженные, грустные уроды… они давно ушли из этих мест… они не по-хорошему ушли… с проклятьями, с обидами, с позором… спалив свои дома, засыпав норы… червивыми комочками земли… они, возможно, сами виноваты…
Она бормочет то, что вызубрила наизусть. Бессмыслицу.
Она стоит в нигде, никогда, у нее нет возраста и пола. Она стоит посреди леса, на тропинке, среди маленьких камушков и засохших хлебных крошек. Ядовито-белая луна и два ярких солнца освещают ее лицо, и рыжие волосы, и дряблую шею, на которой висит амулет из черепа мертвого Мальчика. Из твоего черепа, сынок.
У нее маленькие глупые глаза. Уставившись в одну точку, она бормочет.
…все в доме всегда стоит на своих местах. Фарфоровые фигурки – собачка, лисичка, две балерины, морской царь – очень красивый, с трезубцем – на трюмо… Маленькие смешные туфельки из гжели – на тумбочке перед кроватью… В них, кстати, в эти туфельки, очень удобно что-нибудь мелкое класть: булавки, заколки, шпильки, ватные тампончики, одноразовые шприцы… В серванте у меня два фарфоровых сервиза и еще много тарелок и чашек из разных наборов… На стенах – ковры. И гобелены с оленями. Там целые сцены изображены: охотник целится в оленя из лука, олени бегут через лес, олени у водопоя… И все это сделано крестиком…
Она имеет безграничную власть. Теперь она может править миром. Пока никакого мира нет.
Ничего нет. Никого нет. Но она уже тихо бормочет – она создает себе мир.
Неторопливо. Спокойно. Ритмично. Совсем не вдаваясь в смысл.
Словами, словами, словами.
* * *– Все. Вот и сказочке конец. Все остальное – уже не мое дело.
Тот Кто Рассказывал оглядел присутствующих: все они молча сидели за столом и смотрели на него, не отрываясь.
– Надеюсь, больше вопросов нет? – спросил Тот.
– Есть! Есть! Есть! – заверещали гномики.
Тот скривился:
– Хорошо, валяйте, спрашивайте.
– Долго мы тут будем сидеть? – хором спросили гномики.
– Боюсь, что долго, – невесело усмехнулся Тот.
– Ой-ой-ой! – запищали они в ответ. – Нам тут не нравится! Нам страшно! Не нравится тролликам-гномикам! Страшно гномикам-тролликам!
– А ну заткнитесь, – шикнул на них Лесной.
– Можно тебя на минутку? – сказала Маша Тому Кто Рассказывал. – Давай ненадолго отойдем, а?
– Давай, – неохотно согласился Тот.
Они отошли в дальний угол Убежища.
– Ответь мне, – прошептала Маша. – Только честно. Ты отец Мальчика?
– Ну ты скажешь тоже, дорогая! – неприятно ухмыльнулся Тот. – Какой же я ему отец?
– Но… Мне казалось… что все это… Что наш с тобой сын…
– Чушь. Это не наш сын. Это ваш сын – твой и Иосифа. Я, видишь ли, к продолжению рода совершенно не способен.
– Вот как… – Маша на секунду задумалась. – Что ж, ясно. Еще один вопрос… Ты сказал, что мы здесь пробудем долго. Что это значит? Когда мы сможем выйти?
– Видишь ли, Машенька… Дело в том, что Люси – очень ненадежная особа. И к тому же довольно безмозглая. Что там она создаст, когда – одному Богу… то есть, это… никому не известно. Так что не исключено, что мы не сможем отсюда выйти никогда. И пробудем здесь вечность.
– Вечность? В этом маленьком, тесном, душном помещении, среди всех этих железяк и тросов мы пробудем вечность?
– Маша, только давай, пожалуйста, без драм. Я сказал: «не исключено». Я же не сказал: «точно».
– Но… зачем же тогда?.. Они же все думают, что Убежище – это просто такой перевалочный пункт. Что здесь надо немножко пересидеть – а потом все будут свободны…
У Того как-то странно перекосилось, неприятно исказилось лицо. Стало упрямым и злым.
– Зачем? Ты спрашиваешь – зачем? – повысил голос Тот.
