Альберто Моравиа - Римлянка
Разговаривая, она жеманно поджимала губы, подражая синьорам из хорошего общества.
— Я тебя отлично понимаю, теперь, когда ты получила все это и устроилась хорошо, тебе неприятно встречаться со мною… ты меня стыдишься, — сказала я без всякого ехидства и обиды, будто речь шла о вещах, которые меня совершенно не касались.
— Ничуть я тебя не стыжусь, — ответила она с раздражением, и мне показалось, ее обидели не столько мои слова, сколько мой спокойный тон, — если ты так думаешь, значит, ты просто дурочка… Конечно, теперь мы не сможем встречаться, как раньше… я хочу сказать, не сможем ходить вместе и все такое прочее… если он узнает, мне придется худо.
— Будь спокойна, — все так же ласково сказала я, — больше ты меня не увидишь. Сегодня я пришла лишь для того, чтобы узнать, что с тобою случилось.
Она сделала вид, что не расслышала мои слова, и тем самым я укрепилась в своих предположениях. С минуту мы обе молчали. Потом она спросила меня с деланным участием:
— Ну, а как ты?
И тотчас же я почему-то подумала о Джакомо и сама удивилась своим мыслям. Прерывающимся голосом я ответила:
— Я? Ничего… как всегда.
— Как Астарита?
— Виделась с ним несколько раз.
— А Джино?
— С ним все кончено.
При мысли о Джакомо сердце мое сжалось. Но Джизелла по-своему поняла мое смущение, она, видимо, объясняла это тем, что я огорчена ее удачей и ее пренебрежительным отношением ко мне. После недолгого размышления она сказала преувеличенно озабоченным тоном:
— И все же я уверена, что, если бы ты только пожелала, Астарита устроил бы тебе такой же дом.
— Но я не собираюсь иметь дело ни с Астаритой, ни с кем-либо другим, — спокойно ответила я.
Джизелла недоверчиво взглянула на меня.
— Почему? Ты не хочешь иметь такую же квартиру?
— Квартира прекрасная, — ответила я, — но я решила быть свободной.
— Я и свободна, — сердито бросила она, — свободнее тебя… целый день что хочу, то и делаю.
— Я имею в виду не такую свободу.
— А какую же?
Я поняла, что обидела ее уже тем, что мало восхищалась домом, предметом ее гордости. Но объяснять ей, что дело не в доме, что в действительности я не желаю связывать свою жизнь с нелюбимым человеком, значило бы снова обидеть ее, и даже сильнее прежнего. Я предпочла переменить разговор и поспешно сказала:
— Покажи-ка мне лучше квартиру… сколько у тебя комнат?
— А тебе-то на что? — огрызнулась она. — Ты сама же говорила, что не хочешь иметь такую квартиру.
— Я вовсе этого не говорила, — спокойно возразила я, — у тебя прекрасный дом, дай бог, чтобы у меня был такой.
Она молча сидела, опустив голову.
— Значит, ты не будешь показывать мне свой дом? — вяло проговорила я спустя минуту.
Джизелла подняла глаза, и я с удивлением увидела, что они полны слез.
— Какая же ты подруга? Видно, только прикидывалась, — внезапно воскликнула она, — ты… ты… готова лопнуть от зависти… и теперь хочешь опорочить мой дом, чтобы сделать мне больно!
Она захлебывалась рыданиями, все лицо ее было мокро от слез. Плакала она от досады, на сей раз мучилась завистью она сама, и эта бессмысленная зависть Джизеллы невольно оскорбляла мою безнадежную любовь к Джакомо и наш разрыв, который я так переживала; но именно потому, что я хорошо понимала Джизеллу, я пожалела ее. Я встала, подошла к ней, положила руку ей на плечо.
— Зачем ты так говоришь… я вовсе не завидую… мне просто хотелось другой жизни… вот и все… но я рада, что тебе хорошо, а теперь, — добавила я, обнимая ее, — покажи мне остальные комнаты.
Джизелла высморкалась и, уже успокаиваясь, сказала:
— Их всего четыре… они почти пустые.
— Пойдем посмотрим.
Она встала, пошла впереди меня по коридору и, открывая поочередно все двери, показала мне спальню, где стояли лишь кровать и кресло, показала пустую комнату, где собиралась поставить еще одну кровать — «для гостей», показала комнатку служанки, просто маленькую каморку. Все это она проделывала в каком-то раздражении, распахивала двери и кратко объясняла назначение каждой комнаты. Но ее досада уступила место гордости, когда дело дошло до ванной комнаты и кухни, облицованных кафелем, с новой электрической плитой и сверкающими кранами. Она объяснила мне, как пользоваться плитой, нахваливала ее преимущества перед газовой, уверяла, что она гораздо чище и удобнее; и хотя в душе мне все это было безразлично, я притворилась заинтересованной, выражая свое восхищение и удивление громкими возгласами. Джизелла, видимо, осталась довольна моим поведением и, когда мы закончили осмотр, предложила:
— А теперь вернемся… и выпьем еще по рюмочке.
— Нет, нет, — ответила я, — мне пора уходить.
— Куда ты так спешишь? Посиди еще немного.
— Не могу.
Мы стояли в коридоре. С минуту она колебалась, потом сказала:
— Ты обязательно приходи ко мне… знаешь, что мы с тобой устроим? Он часто уезжает из Рима, я тебя извещу, а ты приведешь двух своих дружков и мы славно повеселимся…
— А вдруг он узнает?
— Откуда он узнает?
Я ответила:
— Ладно… договорились.
Теперь я в свою очередь заколебалась, а потом осмелела и задала ей вопрос:
— Кстати, скажи… он тебе ничего не говорил о своем друге, с которым был в тот вечер?
— О том студенте? Почему ты спрашиваешь? Он тебя интересует?
— Нет, я просто так.
— Мы его видели вчера вечером.
Я не смогла скрыть волнения и сказала прерывающимся голосом:
— Послушай… если ты его увидишь… скажи, чтобы он зашел ко мне… Но это так, между прочим.
— Ладно, скажу, — ответила Джизелла и подозрительно взглянула на меня. А я смешалась под ее взглядом, ибо мне казалось, что на моем лице слишком явно написана любовь к Джакомо. По ее тону я поняла, что она и не подумает выполнить мою просьбу. В порыве отчаяния я открыла дверь, попрощалась с Джизеллой и быстро, не оглядываясь стала спускаться по лестнице. На втором этаже я вдруг остановилась, прислонилась к стенке и посмотрела вверх.
«Зачем я ей сказала? — подумала я. — Что со мною случилось?»
И, опустив голову, я пошла вниз.
Я назначила свидание Астарите у себя. Когда я добралась до дома, то была совершенно без сил, я уже отвыкла выходить по утрам, яркий солнечный свет и уличная суматоха утомили меня. Меня не огорчила встреча с Джизеллой, я уже выплакала все слезы, когда ехала к ней в такси. Дверь мне открыла мама и сказала, что Астарита ожидает меня уже около часа. Я вошла прямо в свою комнату и села на кровать, не обращая внимания на него; он стоял возле окна и смотрел во двор. С минуту я сидела неподвижно, прижав руку к груди и тяжело дыша: я слишком быстро поднялась по лестнице. Я сидела спиной к Астарите и рассеянно смотрела на дверь. Астарита поздоровался, но я не ответила. Он подошел, присел возле меня и обнял за талию, пристально глядя мне в глаза.
