Дина Рубина - Синдикат
У него на секунду вытянулось лицо… Потом он понял, расхохотался:
— Да-да, понимаю… Ты не можешь говорить… Но скажи, все-таки, Россия — она большая? Как, по размеру?
— Приличная по размеру…
— На сколько больше нас?
— Не морочь мне голову, — сказала я. — Лучше слезь со своей табуретки и поезжай куда-нибудь в отпуск…
— Не могу, — сказал он. — Кто торговать будет? Жена такая больная, ты не поверишь — все у нее болит…
И тут глухо и страшно сотрясло весь город, долбануло в затылок звуковой волной, и разом взвыли в конце улицы несколько машин «амбуланса», пронесшись мимо нас в сторону Яффо.
— Опять!!! — вскрикнул он. — Сегодня это второй! Утром они взорвали автобусную станцию в Хадере, ты слышала?!
Зазвонил мой мобильный, я выхватила его из сумки, и голос дочери прокричал в ухо:
— Мама!!! Где ты, где ты?!
— Я тут, я целая, не волнуйтесь…
— Где ты?! — это уже Борис выхватил у нее трубку… Я помахала моему шляпнику и, набирая телефон родителей, быстро пошла вниз по улице…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— У Фани такой ужас, — сказала мама. — Они уже несколько тысяч выкинули на психолога для девочки…
— …психолога? — рассеянно переспросила я, зная по опыту, что маму нужно переспрашивать, спорить, уточнять, но не молчать ни в коем случае.
— Ну да, разве я не рассказывала тебе этот страшный случай? Они попали в теракт. Фаня с внучкой. Не пострадали. Просто ехали в своей машине за тем автобусом, который взорвался в центре. Фаня водит машину на старости лет, ты знаешь? Я преклоняюсь перед ней. Правда, знает только два маршрута — к детям, через Гиват-Зеэв, и на рынок… Эта безголовая местная полиция, чтоб они были здоровы, дает права любому слепо-глухо-парализованному… И хорошо, что прокладывают трамвай в Иерусалиме, может быть, многие сумасшедшие перестанут разъезжать на машинах. Если, конечно, этот трамвай когда-нибудь пустят…
— Так что — Фаня?
— Они не пострадали, но в выбитое взрывом лобовое стекло их машины влетела рука и упала девочке на колени.
— Рука?!
— Ну, да. Чья-то рука, из автобуса. А так — не пострадали. Но девочку уже пять месяцев водят по психологам. И эти психологи, я тебе скажу…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл israel
«…вчера утром навещали в „Адассе“ Кирочку. Она попала в этот последний теракт, в пиццерии „Сбарро“. Но удачно: уже выходила из дверей, когда внутри рвануло. Пострадала рука, правая, в основном средний палец, он останется недвижен, и — ожоги на лице. Но это пройдет. Она вся забинтована, постанывает, но главное не в этом, а в том, что всегда лучезарная, — просто на удивление! — светлая девушка, совершенно погасла. Боюсь, долго она будет выкарабкиваться из этого ужаса… В ее палате только легкие, зато в соседней — очень тяжелые. Когда уже попрощались с Кирочкой и вышли, мы столкнулись с Марой, она как раз выходила из „тяжелой“ палаты. Мы спустились в буфет и минут пятнадцать (она мчалась куда-то еще по муниципальным делам) говорили. Мара по-прежнему член комиссии муниципалитета по безопасности. В ее же обязанности входит посещение в больницах пострадавших и семей погибших в терактах. Она очень мрачна, говорит, — самое страшное, что нет воли к сопротивлению. Боимся слова „возмездие“. Почему-то прежде маленький Израиль всегда вдвойне отвечал на любое посягательство… Я очень поздно возвращаюсь, говорит она, дорога пустынна, я смотрю и думаю — Боже, сколько понастроили! Какая, в сущности, веселая, безалаберная страна была, как в ней хотелось жить, сколько очарования!..
Одновременно с этим, — говорит, — постоянные банкеты. Чуть ли не каждый месяц торжественно провозглашают какие-то очередные евро-азиатские и афро-европейские еврейские конгрессы. Причем зачинают их где-то «там, у вас» — говорит она. Ловкие люди, вроде этого российского Гройса, раскручивают какой-нибудь тугой кошель, — хоп! — и очередной бурято-монгольский еврейский конгресс осчастливливает Израиль. Почему-то свои центральные пленумы они предпочитают проводить здесь, в отелях на Мертвом море, или в Кейсарии, или в Герцлии, — какие не снились, друг Горацио, всем вашим мудрецам… Заседают, провозглашают, пишут куда-то воззвания и петиции… Пир во время чумы…
Впервые в Иерусалиме состоялся так называемый Парад гордости, — говорит Мара, — человек 60-70 пидеров и лесбиянок маршем прошли по истерзанным террором улицам. Иерусалим, как одряхлевший лев, лишь отмахивался от этого шествия.
Мара торопилась: в двенадцать на горе Герцля, на военном кладбище хоронили двух солдат, погибших вчера на Севере. «Я исхоронилась своих соотечественников, — говорит она, — у меня в сумочке всегда лежит черная косынка — для кладбища».
…За эти несколько дней как-то решительно и сразу повзрослела дочь. Вчера, рассматривая разворот газеты с фотографиями жертв — и все, как на подбор, белозубые, бровастые, кадыкастые ребята, — проговорила сухо, почти бесстрастно: «Погибают мои женихи…».
Сильно вытянулась за последнее время. Похудела.
И больше не плачет…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По летному полю аэропорта Бен-Гурион, так же, как и по всей стране, свободно разгуливали кошки. Мы стояли в буфете на втором этаже, в зале ожидания вылета, и через огромные окна смотрели вниз, на самолеты. Вдоль летного поля наперегонки мчались две повозки со сложенными трапами. Они были похожи на колесницы, двое молодых людей в ядовито-желтых жилетах авиационных служащих сидели на них, откинувшись, в позах возниц, вот только лошадей прогресс выпряг из упряжки и пустил на колбасу.
…В самолете за нами сидела молодая женщина с годовалой дочкой, все время плачущей, — очевидно, у нее резались зубки. Сосед по креслу, пожилой господин строгого вида, забрал у женщины ребенка и весь полет ходил с младенцем на руках взад-вперед по самолету. Когда мать пыталась забрать ее, девочка поднимала оглушительный рев. Господин говорил без улыбки: — вот это комплимент! — и продолжал ходить по проходу до самого конца полета, пока не объявили снижение.
Борис сложил вчетверо газетный лист, откинул голову и закрыл глаза… Я заглянула в лист и прочитала абзац из статьи Саши Чернавского, нашего соседа, политолога: «…надеяться на какие-то моральные ценности, когда юный террорист перед терактом звонит по мобильному матери — „мама, что мне делать?“ — в надежде, что она уговорит его бежать… И что отвечает мать, которая выносила этого ребенка под сердцем и вырастила его? Мать отвечает:
