Чарльз Мартин - Женщина без имени
Поэтому я полетел в Лондон, мы встретились, великолепно провели время. Как это говорят британцы? Приятно. Просто приятно. Я узнал, что он пишет уже несколько десятилетий и, вероятно, больше забыл о мастерстве и процессе писательства, чем я смог бы выучить за две жизни. Два дня подряд мы встречались, и он помог мне набросать план книги, которую мне предстояло написать. Никакого руководства. Просто разговор двух писателей. Мне Джон понравился. Очень понравился. Мы оба были «на одной странице». С этим я улетел домой и принялся за работу.
Следующие четыре месяца я много времени провел в самолетах. Африка. Центральная Америка. Великобритания. Несколько государств. Когда мое исследование было завершено, я сел и написал то, что мне самому казалось достаточно хорошей историей. Восемьдесят тысяч слов или около того. Закончив, я откинулся на спинку стула и кивнул. Хорошо. Даже очень хорошо. Гордый собой, я позволил себе помечтать. И в наивном восхищении уже представил, как эта история вскоре поднимется в списке документальной прозы в «Нью-Йорк таймс», обеспечивая трамплин для моей художественной прозы, с которой читателям еще только предстояло познакомиться. Это был мой пропуск. Это был мой путь. Поэтому я кликнул на иконку «отправить» и стал ждать положительной оценки Джона.
Думаю, сейчас лучше всего позволить вам просто прочитать отрывки из этого ответа. Настоящий взгляд. Для этого я порылся в своей почте в разделе «входящие» и поднял несколько его редакторских замечаний. Они говорят сами за себя, поэтому никаких комментариев с моей стороны.
Примечание: это его слова. Точно. Я не изменил ни буквы. Ни одной точки. Да, они до сих пор причиняют мне боль, и именно поэтому многие писатели так много пьют.
Это катастрофа.
Еще одна скучная смена приоритетов в конце следующей страницы. Боже, какой скучный писатель!
Почему, черт побери, нет?
Суть проблемы в качестве писательства строчка за строчкой. Ты совершаешь цепочку ошибок, которых нет в твоих записках, на что я уже неоднократно указывал. Это не вопрос голоса, а вопрос аккуратности и недостатка хватки. Эти проблемы особенно часты в исторической части. Думаю, тебе было трудно отстраниться от материала и написать уверенно и независимо, потому что ты им испорчен. Это вполне понятно, но это тревожит.
В этой истории так много скучного…
Когда дело доходит до повседневной работы, боюсь, это не твое.
В настоящий момент, как мне кажется, многие места запутаны, в некоторых местах ты перестарался, а в некоторых местах старался мало.
Я не горжусь своей первой внутренней реакцией. Думаю, это звучало примерно так: «За кого себя принимает этот клоун? Кто он такой, чтобы говорить мне подобное о том, что я написал?» Я почесал в затылке. Уверен, что при нашей встрече в Лондоне я ясно дал понять – возможно, даже не один раз, – что я бакалавр гуманитарных наук по английскому языку, имею степень магистра по журналистике и степень доктора философии по средствам связи. Этого должно было хватить.
Последовали новые электронные письма:
Это выбрасывай. Очень слабо.
Многовато неловких фраз и повторений, намного больше, чем я отметил.
Плохое начало, как мы уже обсуждали.
Этот список слишком длинный. У меня глаза остекленели.
Перестарался, слишком много интроспекции. Убери.
Если ты не можешь выбросить сам, то тебе нужно найти хорошего друга, который пройдется по тексту с безжалостной синей ручкой.
Расскажи мне историю просто и элегантно, не гонись за эффектом. Есть только одно правило, в нем всего три слова: история, история, история.
Боюсь, это не сработает. Преувеличение. Трех/четырех строчек достаточно.
У тебя 27 предложений в этой главе начинаются со слова «как», и десять – со слова «следовательно». Это пассивное представление истории. Почти в каждом случае эти слова просто лишние.
Я прочитал первые страниц десять или около того в состоянии нарастающей ярости и разочарования, потому что, честно говоря, это скучная, запутанная и плохо написанная «рыба».
Что ж, с этой главой настоящая проблема. Она слишком длинная. Она затрагивает все, как при ковровом бомбометании. Многие абзацы не слишком хорошо написаны, особенно ближе к концу.
Во всех смыслах плохая фраза.
Мне не хватает эмоции…
Позволь мне выразиться сильно. Не пиши претенциозно. Претенциозность – это последнее убежище писателя, которому нечего сказать. Пусть истории говорят сами за себя.
Сотри это со своего диска.
Я сполз в своем кресле. Кто этот парень?! Я почувствовал себя раздетым. Раненым. Нагим. Просто-напросто злым. Где-то в своем кабинете, закатывая одну из истерик, я наверняка не один раз показал ему средний палец – несколько десятков раз. И возможно, сказал несколько неласковых слов о всей его проклятой родне.
Возможно, вы спросите, как и почему я продолжал. Поверьте, я тоже спрашивал себя об этом. Во-первых, я подписал контракт. Но давайте будем действительно честными. Учитывая словесную атаку, которой я подвергался, они могут просто разорвать контракт. Во-вторых, и это честнее, мне отчаянно были нужны деньги. Чем еще я смогу заняться? У меня нет никакой поддержки. Никакого плана Б. Но самая важная – это третья причина. Несмотря на мою отличную подготовку, у меня было неприятное чувство, что все, сказанное им, правда. Нет, мне не понравилось то, как он это сказал. Совсем не понравилось. Но как только я отделил «как» от «что», я начал задаваться вопросом: «Прав ли он?»
Что-то во мне сказало «да». И хотя я не один раз приказывал этому голосу заткнуться, он не замолчал. К тому же порка продолжалась. Поэтому каждое утро я поднимался и начинал переписывать. И снова переписывал. И снова переписывал. Доказательство: я восемнадцать раз переписал первую главу. Да. Восемнадцать. Крещение огнем.
Примерно два месяца спустя я сделал по телефону язвительное замечание. Нижняя губа у меня дрожала, я просто купался в жалости к самому себе. Я сказал:
– Привет, Джон… Это всего лишь я и мои бородавки.
Он ответил шуткой:
– Ты знаешь старое средство от бородавок?
Я не ответил. Я слишком устал для словесного пинг-понга.
– Снейкойл!
С этого момента он пописывал свои письма док Снейкойл.
Я был готов пристрелить его.
