Михаил Гиголашвили - Чертово колесо
— Я не успел. И знаю немного. Тебе собирались позвонить! Не торопись, не делай ошибки! Пойми, я просто не успел объяснить...
— Как это так? Чай выпить успел, опиум схватить успел, а главного не сказал?
Убайдулла сунул острие лома в костер и начал его нагревать:
— Чичас уши дыра делать...
Пилия в замешательстве пытался собраться с мыслями. Должны ведь были звонить! Не позвонили? А может, это ловушка? И Большой Чин решил таким образом избавиться от него? Но за что, ради чего, почему?..
— Послушай, поговорим спокойно! Без этих дел. Убить всегда успеете...
— Хе, — усмехнулся Паико. — А ты сам людей убиваешь без пыток? Или как?
— Я никого никогда не мучил, у меня другая работа. Я в Минюсте работаю...
— Знать ничего не хочу! Чтоб все ваше отродье передохло! Хорошо, поговорим, перед смертью полезно поговорить, — вдруг согласился Паико и забросил в рот кусочек опиума.
Убайдулла старательно ворочал ломом в углях, ворча.
— Тебе должны были позвонить, из Тбилиси, — начал Пилия.
-Кто?
— Не знаю точно.
— Как, и этого не знаешь? — удивился Паико, а Убайдулла со словами:
— Собак, крутит-вертит! — вдруг вынул лом из костра и приложил его к ноге Пилии.
Задымилась материя, пошел запах жженого мяса. Пилия взвыл.
— Он тебя пока только предупреждает, чтобы парашу не нес. А когда начнет пытать, так ломом будет глаза выжигать, а ножом яйца крошить. Они, узбеки, в этом деле молодцы, без нервов... — сказал Паико. — Так что лучше правду говорить.
— Неужели ты думаешь, что я приехал сюда по милицейскому заданию? Один? Прилетел из Тбилиси сюда, в Узбекистан, чтобы вас брать? В одиночку?! Вас всех? — почти кричал Пилия. — Ты в своем уме?
— А кто вас знает, псов? Может, ты такой наглый? Или пришел понюхать? Мало ли что... Кто тебя послал сюда? Кто дал накол? В чем ты должен был помочь?
Пилия назвал фамилию Большого Чина — больше ничего он сообщить не мог.
— Это кто, генерал ваш?
— Нет, большой человек...
— Как, ты сказал, его фамилия?
Пилия повторил. Паико задумался. Вроде он слышал когда-то от Долидзе эту фамилию...
— Он вызвал меня и сказал, чтобы я поехал по этому адресу и помог тебе вывезти чемодан с опиумом. И добавил, что этот чемодан — его. Вот и все. Да, сказал еще, что тебе позвонят, предупредят... А я в юстиции работаю, в кадрах, потому у меня ментовская ксива. Думал, оформим как задержание — легче товар везти... Ни один мент не прилепится ...
Паико закурил сигарету. Вообще-то он просил дядю помочь, но чтобы мент, капитан?.. Странно. С другой стороны, в словах мента была логика. А то, что менты на все способны — Паико не сомневался: за деньги мать родную продадут. С третьей стороны, если этого мента похоронить тут — может выйти нехорошая история... Пилия обрадовался: Паико опять что-то сказал узбекам. Те обиженно замолчали. Убайдулла бросил лом.
— А для чего тебе эти пустые ксивы? — вновь подозрительно переспросил Паико.
— Ордера? Я же сказал: так товар везти легче. Если что — я тебя поймал, арестовал и везу в Грузию. Оформим как надо.
— Этого еще не хватало! — пробурчал Паико, но, опять уловив в словах Пилии возможную правду, решил: — Ладно, я сам позвоню в Тбилиси дяде, завтра же утром пойду на почту и позвоню. Но если ты солгал — они закопают тебя вот здесь, в саду!
«А если я вырвусь — сам всех закопаю!» — с яростью подумал Пилия, мучаясь от унижения и ожога, и отозвался:
— Позвони. Убить всегда успеешь. И скажи, чтобы развязали.
Убайдулла что-то тихо сказал по-узбекски Паико. Тот возразил. Убайдулла опять что-то проворчал, со злостью начав копаться ломом в костре. Завязался спор. Убайдулла возмущался, указывая то на Пилию, то на сад, то на дом, то бил себя по плечам, то разводил руками. «Погоны!..» — понял Пилия. Паико, подняв руку, отвечал. Наконец он соизволил перевести:
— Он говорит, что отсюда еще ни один цветной живым не уходил... Вон лопаты уже принесли.
— Это ты виноват. Вместо того чтобы поговорить по-человечески, разобраться, такое делаешь! Меня потому и прислали, что так безопаснее: кто мента арестует? Ордера для этого взял — если что, я тебя везу в Тбилиси! Я на задании, никто не придерется! — твердил, как автомат, Пилия.
— Почему раньше молчал? — в который раз ощерился Паико.
— Мы же земляки, братья, что ты в самом деле! — продолжал Пилия.
— Заткнись! Черви твои земляки, гниды твои братья! Мент не может быть моим братом! Вот они, узбеки-братья, а ты кто? Пес! Я в зоне клятву давал...
— Клятвы? Кончилось то время! — не удержался Пилия. — Не делай глупостей, позвони в Тбилиси и все узнай! Хуже чтоб не было...
— Узнаю, не сомневайся. А ты лежи до утра.
— Развяжи меня.
— Нет, — отрезал Паико.
Убайдулла все это время смотрел то на Пилию, то на Паико.
— Слушай, а ты не думаешь о том, что будет, когда все выяснится? — собрался с силами Пилия.
— А что будет, когда все выяснится? — насмешливо уставился красными глазками Паико. — Ничего не будет. Каждый поступил бы так же. И ты в первую очередь. Спасибо скажи, что не порешили тебя сразу, до утра ждем.
В конце концов Пилию оттащили в сарай. Привалившись к щелям, он слышал ранние крики петухов, квохтанье кур, надсадный собачий лай. В голове — полный сумбур. «Всех перебью!» — в ярости думал Пилия, вспоминая костер и мерзкие прыщавые хари узбеков. Без оружия он был как без рук.
Катаясь в забытьи по земле, в жажде от проклятого зелья, которым его опоили, проклиная все на свете и готовясь к смерти, он вспоминал тех, кого сам ловил, бил и пытал. И поклялся себе, что если останется жив, то никого в жизни пальцем не тронет. «Бог, прости и помилуй меня! Помоги, если можешь! — по-ребячески шептал он, первый раз в своей жизни всей душой воистину желая, чтобы Бог был, услышал и помог. — Если останусь жив — никого пальцем не трону, уйду из милиции, буду жить тихо, молиться каждый день, свечки ставить!»
Но Пилия знал, что будет убит. Его била мелкая дрожь ужаса, потом он каменел в поту. Силы ушли. Кости размякли. Плоть распалась в прах. Ничего, кроме сквозняка смерти. Ни сил, ни мыслей... Вдруг стало безумно жаль — не себя, а всего, что есть на земле и чего он больше не увидит, если умрет: деревья, реки, солнце, улицы, машины, лица жены и дочери, мебель, собаки и птицы, небо... Все это будет жить, а его не будет...
Потом мысли и чувства Пилии, сделав круг по небу, возвращались на землю, и вспыхивала надежда: а вдруг Паико удостоверится в его словах и освободит его?.. Нет, вряд ли... И он опять со всей отчетливостью вспоминал угрозы Убайдуллы, и вожделение на прыщавой мордочке узбека, и свое бессилие, беспомощность связанного барана. И опять клялся Богу в том, что если выйдет живым из этой переделки, то не будет никому делать зла, хотя на задворках души маячила яростная мысль о мести мучителям.
