Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2013)
Иэн Стюарт. Истина и красота. Всемирная история симметрии. Перевод с английского Алексея Семихатова. М., «Астрель: CORPUS», 2010, 461 стр.
Иэн Стюарт — очень известный специалист. Он настоящий математик, внесший свой вклад в теорию катастроф и другие области науки. И он известнейший популяризатор. В частности, Стюарт один из создателей комикса «Тайны катастрофы» (М., «Мир», 1987), в котором на достаточно высоком уровне строгости, но понятно и увлекательно изложена такая сложная тема, как математическая теория катастроф. Этот комикс был и остается одной из моих любимых книг.
Книга Стюарта «Истина и красота» посвящена математической дисциплине, которая исследует симметрию — теории групп. Даже, пожалуй, нельзя сказать «исследует»: теория групп и есть симметрия. Книга охватывает практически всю историю математики, взятую именно в этом ракурсе, — развитие теории симметрии, которая долгое время была связана в первую очередь с решением уравнений в радикалах. А сегодня симметрия во многом определяет подходы к таким физическим теориям, как, например, теория струн.
И все бы хорошо. И книжка хорошая, и перевод качественный, вот только переводчик несколько перестарался.
В предисловии редактора перевода Ю. Л. Ершова к книге Джозефа Шенфилда «Математическая логика и основания математики» (М., «Наука», 1975) есть замечательные слова: «В переводе есть немного примечаний, сделанных редактором и переводчиками. При этом сознательно подавлялось возникающее иногда желание делать замечания, основной целью которых являлась бы демонстрация того, что редактор (переводчик) понимает то, о чем идет речь в книге. Как показывает опыт, чтение книг, снабженных многочисленными такими примечаниями, оказывается довольно мучительным делом».
Очень жать, что переводчик книги Стюарта Алексей Семихатов не последовал этому принципу. Его примечания не просто сделали чтение книги мучительным — в определенном смысле он добился куда большего: он сделал чтение книги, которую сам же перевел, почти бессмысленным.
Как читать книгу с такими, например, примечаниями: «Часть фразы про отрицательные спины лучше всего просто проигнорировать» (стр. 370), «Серьезная путаница» (стр. 364)? В тексте написано: «Симметрии всегда образуют группу», а в примечании: «Наука не стоит на месте. Есть — и используются — также симметрии с более хитрой алгебраической структурой» (стр. 360). Хорошо хоть премудрый переводчик сдержался и не начал рассказывать, какие именно «хитрые алгебраические структуры» используются. Стюарт говорит о том, как Эйлер решал задачу обхода семи мостов в Кенигсберге, а переводчик считает обязательным все эти мосты непременно назвать, причем еще и по-немецки (стр. 349). Или такие примечательные комменты: «Несколько перегруженное высказывание» (стр. 315), «Бессмыслица» (стр. 314), «Ошибка автора» (стр. 305), «„Истинная теория” в данной фразе ничего не значит» (стр. 301). И наверное, апофеоз. В тексте: «Но для уравнений Максвелла это не верно», а в примечании: « Верно ». Примеры можно продолжать. Что мы читаем? Разгромную рецензию или примечания, помогающие понять текст? Натолкнувшись на такие примечания, придется книгу бросить и всерьез разбираться, кто же все-таки прав — автор или его переводчик? И сделать это не всегда просто.
Переводчик страница за страницей поправляет, уточняет, воспитывает автора книги. Если мы будет читать одни только примечания, то придем к выводу, что Стюарт не понимает почти ничего из того, о чем пишет. Зато Семихатов понимает все прекрасно. Но как бы переводчик прекрасно ни понимал, он здесь не для того, чтобы демонстрировать свои познания, а для того, чтобы наиболее выигрышно и адекватно представить чужую книгу. Если переводчик прав и книга Стюарта вся состоит из ошибок, зачем ее вообще переводить?
Я не случайно начал с того, что сказал несколько слов о самом Стюарте. Нет, не следовало его так комментировать. Нет, не следовало хватать его за язык через слово. И ведь автор не может поставить переводчика на место! Он перед своим переводчиком бессилен.
Но что делать, если переводчик видит, что автор ошибся? Пожалуй, я бы отнес такого рода примечания за текст. И никогда бы не стал вести себя с уважаемым автором настолько безапелляционно.
Вилейанур Рамачандран. Мозг рассказывает. Что делает нас людьми. Перевод с английского Елены Чепель. М., «Карьера Пресс», 2012, 422 стр.
В предисловии (да и прямо в заглавии) Рамачандран задается вопросом: «Как мы можем объяснить все те загадочные способности, которые делают человека человеком, такие, как искусство, язык, метафора, творчество, самосознание и даже религиозная восприимчивость?» Я подумал: «Неужели объяснит?». Все обошлось — не объяснил. Особенно сомнительные натяжки как раз с искусством. Здесь все совсем слабо, теория красоты, которую построил ученый, сильно уступает работам Канта или Адорно. Они все-таки в эстетике лучше разбирались, хоть мозг и не сканировали.
Впрочем, с самосознанием тоже не шибко задалось. Но здесь есть много интереснейших наблюдений, которые скорее наталкивают на новые вопросы, чем дают ответы. Главная идея ученого состоит в том, что мозг и нервная деятельность не однородны и не монолитны. Целостность нашего восприятия собственного тела и личности — это результат очень сложного интегрирования множества самых разных процессов, отвечающих за восприятие окружающего мира и работу человеческого организма. «Я» возникает в результате координации этих процессов, на самом-то деле это — фикция, идеальная точка, своего рода центр тяжести. Но эта идеальная координация может быть нарушена — в результате травмы или наследственной болезни. И тогда пациент не чувствует себя чем-то целостным, напротив, он может раздваиваться, у него возникают фантомные «двойники», и человек может даже утратить свою личность.
Хороший пример — природа сексуальности. Рамачандран пишет: «Ученые доказали, что при внутриутробном развитии разные аспекты сексуальности развиваются параллельно: половая морфология (внешняя анатомия), половая идентичность (то, кем мы видим себя), половая ориентация (то, какой пол нас привлекает) и половой образ тела (внутреннее представление нашего мозга о частях тела). В норме эти аспекты согласуются в течение физического и социального развития и находят свою кульминацию в нормальной сексуальности, но они могут рассогласоваться, что приводит к отклонениям, которые сдвигают индивидуума в ту или иную сторону спектра нормального распределения». Если это действительно так, то любые юридические законы, ограничивающие (а тем более осуждающие) гомосексуальность, — это нормальное варварство. Примерно тоже, что осуждать слепорожденных за то, что они такие родились (когда-то осуждали, и даже на смерть).
Мозг хранит карту тела (в частности, половой образ тела), и эта карта может не совпадать с реальным телом. Так после ампутации карта в мозге не меняется, и тело перестает ей соответствовать, и тогда возникают фантомные ощущения. Но бывает наоборот: рука у человека есть, а в карте тела ее нет. Тогда он ощущает собственную руку как чужеродный орган, и часто на самом деле настаивает на ампутации. Или вот самосознание — по мнению ученого, оно связано с рекурсией зеркальных нейронов. Зеркальные нейроны позволяют нам переживать ощущения другого как свои (до известной степени). Но когда зеркальные нейроны отражают наши собственные ощущения как чужие, возникает самосознание.
Мысль о внутренней согласованности/рассогласованности сложной системы наверняка плодотворна, поскольку позволяет ставить правильные эксперименты: в основном это исследования пациентов с различными сбоями в работе мозга. Анализируя сбои, мы можем понять, как возникает норма. Книжка очень интересная, но до ответа на вопрос: «Что делает нас людьми?» — очень далеко.
Клейтон Кристенсен, Джеймс Оллворт, Карен Диллон. Стратегия жизни. Перевод с английского Екатерины Виноградовой. М., «Альпина Паблишер», 2013, 242 стр.
Кристенсен — авторитетный специалист по менеджменту, профессор знаменитой Гарвардской школы экономики. (Его соавторы оттуда же.) Но он неожиданно задался таким вопросом: что важнее всего в жизни человека? И пришел к выводу, что важнее всего — семья, поскольку от того, как устроена семейная жизнь, зависит очень, очень много. А мы занимается чем угодно, только не семьей. Мы почему-то думаем, что семья — это нечто само собой разумеющееся и специально размышлять над ней не надо. Само как-нибудь устроится. Кристенсен говорит: это мнение абсолютно ошибочно — размышлять надо непрерывно, потому что устроить свою семью не проще, а труднее, чем организовать работу крупной корпорации. А поскольку он как раз специалист по организации работы корпораций, то профессор решил применить свои глубокие познания к семье.
