Даниил Гранин - Иду на грозу
— Почему ты не уезжаешь? — спросил он и, как всегда, неуклюже начал поправляться: — То есть я-то рад, но у тебя дни уходят.
— А ты тоже хотел проветриться?
— Я… Мне надо побывать на симпозиуме… У Песецкого свадьба.
— У меня тетка здесь больна, — сказала Ада. — Пойдем в Третьяковку, я давно не была.
«Господи, как все сложно, какая трудная штука жизнь, если заниматься ею всерьез! — думал он по дороге. — Почему раньше было куда проще?»
— Помнишь, — сказал он Аде, — я всегда мог порвать, уйти, когда хотел. Я ошибался, но делал то, что хотел.
— Но если ты опять уйдешь, кто же займется твоим делом? Без тебя оно захиреет. Я тоже когда-то… Теперь я знаю, что человек не может освободиться от всего.
Взявшись за руки, они бродили по залам музея, совсем как когда-то в Ленинграде, когда Ада «образовывала» Крылова. Только теперь она ничего не объясняла и не учила, они просто смотрели и радовались, если обоим нравилось одно и то же.
Они остановились перед картиной Серова «Девочка с персиками». Там было позднее лето, солнце… Девочка сидела за столом, безыскусно позируя. Отсветы просторной розовой кофты скользили по ее лицу, бархатисто-теплому, прогретому солнцем, как персики, что лежали перед ней на скатерти. Задумчиво смотрела она на Крылова, как смотрела до него на миллионы людей, прошедших перед ней, щедро наделяя каждого чистотой и силой своей доброты. Солнце переходило в сочную сладость плодов. Он ощущал вкус солнца, таинственную работу света, его превращение. Тепло, излучаемое этой круглощекой девочкой, напоминало то юное, светлое, что прошло мимо него. Он думал о том, какой неодолимой силой может обладать доброта.
Ада украдкой смотрела на него, Крылов очнулся.
— Да, — сказал он, — ничего не поделаешь…
Ада не поняла, что означали эти слова, но не стала спрашивать.
Билет на симпозиум ему не прислали. Он подумал, что это ошибка, и зашел в оргкомитет. Его направили к Агатову.
— Мы думали, что вы уехали, — сказал Агатов.
— Но я не уехал.
Агатов улыбнулся.
— Вижу. Но знаете, Сергей Ильич, есть такое мнение, вам не стоит… — и он утешающе махнул рукой. — Считают, что вы станете жаловаться, а будет много иностранцев.
— Думаете, я стану просить? Есть такое мнение — послать вас туда-то и туда-то. — Он выскочил, в бешенстве хлопнув дверью.
В коридоре он столкнулся с Возницыным. Тот отвел его в сторону, зашептал:
— Что-то происходит. Я слыхал, что Южин был у министра. Вы виделись с Богдановским?
— Какой еще Богдановский!
— Так вы ничего не знаете? Он вас разыскивает. Только между нами: есть письмо, подписанное Лиховым, Голицыным и Аникеевым, они требуют возобновления работы. Будете говорить с Богдановским, имейте в виду — мы не возражаем.
— А что изменилось? Вы и раньше знали, что я доказал…
— Ситуация изменилась, ситуация, — весело сказал Возницын. — Все будет хорошо. Я же вам говорил, что все будет хорошо.
Он потащил Крылова к телефону, потом на своей машине повез в Управление. Последующие три дня слились мелькающими кадрами совещаний за длинными столами с бутылками нарзана и в кабинетах без длинных столов, составлений бумаг, смет, объяснительных записок, стрекотом пишущих машинок, телефонных звонков, бюро пропусков…
Возницын за голову хватался, слушая его неосторожные ответы. Южин одобрительно подмигивал. Появился Богдановский, придирчиво спрашивал Крылова, прощупывал и так и этак, как цыган, торгующий лошадь. Выступил довольно резко Лагунов, но тут Крылов поднялся и спросил: «А что вы можете предложить?» В том-то и дело, что никто из критикующих не мог предложить ничего другого. И Богдановский, ухватившись за этот тезис, ловко фехтовал им против Лагунова и всех, кто еще сопротивлялся.
— Гроза для тебя как мамкин подол, — добивал Южина Богдановский, — ухватишься обеими руками, любой грех прикроет. Вали на Илью-пророка.
Южин, отфыркиваясь, спокойно подставлял свои бока, умно помогая Богдановскому и Лихову.
Крылов лишь моргал глазами, постигая высокое искусство сражающихся. К исходу третьего дня он вылез из последнего чистилища, измочаленный, согласованный, подписанный, утвержденный, заверенный.
— Поздравляю, — сказал ему Богдановский, когда они остались одни в прокуренном огромном, неуютном кабинете. — Но я наблюдал за вами — руководитель из вас никакой.
— Вот именно, — сказал Крылов. — Я и не хочу, ничего из меня не получится. Только опорочу дело.
— Что ж вы собираетесь? Уча-а-ствовать? — иронически протянул Богдановский.
— Почему вы не приехали сразу после аварии помочь Тулину? — спросил Крылов.
Богдановский сидел на столе, бритый, скуластый, с твердо неподвижным лицом Будды.
— Почему?.. Помогать надо сильным. Слабым нет смысла помогать. Невыгодно. И времени нет. — Он сделал паузу. — Как организатор вы уступаете Тулину, ну да ничего, нужда научит. А что вас смущает?
— Группу-то распустили. Там были ценные работники. Я не знаю, согласятся ли они снова…
— Ничего, предложим. Мало ли что было. Всюду бывают потери. Мы работаем на людей, и личное тут надо отставить.
— А хотят ли они, эти люди, отставить свое личное?
Богдановский нахмурился.
— Если бы всякий раз спрашивали у людей, мы бы жили в пещерах.
— Мне такой прогресс не нужен. Я буду спрашивать!.. — сказал Крылов. — Но я вообще еще не решил…
Богдановский не привык уговаривать, но еще меньше он привык, чтобы с ним так спорили.
— Решите, — сказал он. — Вам деваться некуда. От себя не уйдешь. Оклад вам, между прочим, дадим персональный.
— Зачем?
— Ну, милый, не повредит. Бескорыстие — это красиво, но ненадежно.
Крылов прищурился.
— Не нравятся мне ваши рассуждения.
Вряд ли когда-либо в этом кабинете произносилось подобное. Надо отдать должное Богдановскому: он понимающе улыбнулся.
— Это вы притомились с непривычки. — Потом улыбка его застыла. — Нам придется работать вместе. Я не знаю слов — нравится, не нравится. Вы мне нужны, и я нужен вам. Ясно?
— Ясно.
И Богдановский подумал, что ясно им каждому свое и что таких, как Крылов, нельзя заставлять, они подчиняются каким-то своим правилам.
В дверях Крылов обернулся.
— Я все хотел спросить вас… Откуда вы узнали про меня, и вообще?..
— Понятно, — перебил Богдановский его заикания. — Ко мне приходила наша сотрудница Романова Наталья Алексеевна. — Богдановский посмотрел на лицо Крылова. — Агитировала за вас. Я ведь было похоронил свои планы после аварии. А потом перелистал стенограмму.
— Где она сейчас?
— Романова? В экспедиции. Вам скажут в секретариате.
Дома его ждала Ада. Она сидела в полутьме на кушетке, и он рассказывал ей. Рассказал все. И про Наташу.
— Значит, все в порядке, — ровным голосом сказала Ада. — Звонил Аникеев, он приехал и хотел повидать тебя.
Крылов позвонил Аникееву, договорились встретиться в «Москве».
— Я не смогу, я уезжаю, мне надо собраться в дорогу, — сказала Ада.
— С чего это ты вдруг?
— Тетя выздоровела. Мне пора ехать.
— Тогда я не пойду.
Она принужденно улыбнулась.
— Хорошо, пойдем вместе.
По дороге Крылов уговорил ее зайти на Гнездниковский к Вере Матвеевне.
Два длинных звонка и один короткий. Открыл муж Веры Матвеевны, провел их в комнату, где за обеденным столом занимались два мальчика. Вера Матвеевна вышла из-за перегородки. Рука ее еще была на перевязи.
Крылов рассказал ей про то, как повернулось дело.
Он ничего не предлагал, но в комнате сразу воцарилась тишина. Мальчики разом подняли головы, и Крылов увидел тревогу в их глазах, а муж Веры Матвеевны уткнулся в газету.
— Да, да, очень интересно, — сказала Вера Матвеевна, — если бы мне обстоятельства позволили, я бы приняла участие.
Она проводила их в переднюю и там, оглядываясь, зашептала:
— Вы не обижайтесь на меня, Сергей Ильич! Я боюсь. Я как вспомню… Нет, нет, невозможно… Прошу вас, Сергей Ильич.
— Ну что вы, я понимаю, — сказал Крылов.
На улице Ада взяла его под руку, преувеличенно весело начала рассказывать про завод, как перед отъездом она заходила в ОТК, там теперь Долинин заправляет. Помнишь? Он ей показал прибор Крылова. Так все и называют «прибор Крылова». Она спросила у практиканта — смешной такой парнишечка, — что еще за Крылов? Он плечами пожал: какой-то изобретатель, ученый. Долинин напустился на него, а тот оправдывается: мы такого не проходили…
Крылов вздохнул. Милое время!
И Аникеев тоже был из того милого времени. Он расцеловал Крылова, потом назвал его идиотом за то, что Крылов не хочет вернуться к нему; поедая судак, изничтожил Лагунова и, выпив кофе, обругал Богдановского.
