Вольфрам Флейшгауэр - Три минуты с реальностью
— Маркус, не могу найти ее! — снова сказала мать. — Джульетта, где же твое имя?
— В «Либертанго», мама. Над теми, кто танцует в группе.
Отец обернулся и попытался взять у нее из рук программку. Джульетта поднялась еще на одну ступеньку.
— Но здесь напечатана совсем другая фамилия, Джульетта! Они ошиблись. Твоего имени нигде нет. Здесь написано «Джулиана Эчевери».
Отец замер, не закончив движения.
Но не взглянул на нее.
Джульетта внимательно смотрела на мать.
— Но это и есть мое имя, мама.
Отец медленно поднял голову и смерил ее уничтожающим взглядом. Потом взял под руку мать и потащил к двери.
— Это псевдоним, Анита. Пойдем, Джульетте нужно готовиться.
Он попытался было увести ее, но Анита не двигалась с места.
— Что это значит? — спросила она. — Что за глупость. Как теперь наши друзья поймут, где именно она танцует? С чего это тебе вдруг понадобилось другое имя, Джульетта?
Джульетта смерила взглядом отца. Но тот по-прежнему не смотрел на нее.
Она прямо-таки ощущала, как судорожно мечутся мысли у него в голове.
— Но ведь у папы тоже несколько имен, да, папа?
Теперь он не выдержал:
— Джульетта, придержи язык!
Его тон ужаснул Аниту даже сильнее, чем Джульетту, смотревшую на них с лестницы сверху вниз. Анита переводила взгляд с него на нее и обратно.
— Может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — удивленно спросила она.
— Папа может все тебе объяснить, мама. Спроси его, где сейчас его сын.
В воцарившейся тишине было что-то необратимое.
Отец громко дышал и качал головой, Анита, в свою очередь, пристально разглядывала Джульетту, словно та потеряла рассудок. Потом перевела глаза на мужа:
— Маркус, о чем она говорит?
Тот не ответил, мгновенно перемахнул через две ступеньки и оказался рядом с Джульеттой. Внезапная близость сперва ужаснула ее, но она тут же поняла, что больше его не боится.
И все это происходило на самом деле. Он совершенно чужой для нее человек.
— Что… что ты выдумала! — зашипел он на Джульетту. Она поднялась еще на одну ступеньку и снова оказалась выше его. Хотела было что-то ответить, но тут раздался гневный голос Аниты:
— Маркус! Что, черт возьми, происходит?
Тут раздался второй звонок.
Джульетта, пятясь, поднялась еще на пару ступенек, продолжая молча смотреть на своих родителей.
Потом развернулась и побежала вверх по лестнице.
30
Джульетта не сводила взгляда с монитора, показывавшего публику. Она отлично видела, где они сидят. Третий ряд. Середина. По их виду ничего не заметно. Поздоровались с Хольрихами — те как раз подошли к ним. Вот еще одна пара протиснулась в середину ряда и заняла свои места. Скорее всего кто-то из коллег отца. По его виду невозможно догадаться о только что произошедшем. Мать спокойно объясняет что-то госпоже Хольрих с программкой в руках. Вот она ткнула пальцем куда-то в список исполнителей и подкрепила свои пояснения кивком и пожатием плеч. Госпожа Хольрих в ответ только махнула рукой. Отец тем временем достал видеокамеру и несколько секунд смотрел в глазок без всякого выражения.
31
Возле гримерных в коридоре Джульетта встретила Марину Фрэнсис, выходившую из раздевалки. Джульетта пошла к сцене вместе с ней и нашла себе место за кулисами. Шесть пар, танцевавших «Вариации» Стравинского, уже были на сцене. Последние минуты за закрытым занавесом. Потом глубокий колокольный звон, возвещавший начало представления. Стало тихо. Пары встали в исходные позиции. Легкий гул машины, заполнявшей сцену туманом, слился с первыми тактами музыки. Сцену осветил темноголубой свет. Потом искусственный туман всколыхнулся, словно от порыва ветра: открылся занавес. Со вступлением виолончелей начался танец.
Джульетта смотрела на Марину и нервничала все сильнее. Какую уверенность она излучает! Джульетта не могла отвести от нее глаз. Она никогда не сможет так танцевать! Хеерт ошибся, не дав Марине танцевать соло в «Танго-сюите». Публика не поймет танец Джульетты. Вот Марина Фрэнсис — это да, это понятно. Джульетта покажется им неуклюжей, беспомощной, ее танец — тяжелым. Как она может выйти на сцену после Марины?
Буря аплодисментов. Занавес открывался четыре раза. Марине пришлось несколько раз подходить к краю сцены. Ее почитатели старались подойти поближе, бросали цветы. Во время антракта за кулисами царило приподнятое настроение. В этой всеобщей суете Джульетта спустилась на третий этаж и провела несколько минут одна в темноте репетиционного зала. Через двадцать минут все будет кончено. Она закрыла глаза, стараясь дышать ровно. Ей хотелось почувствовать себя опустошенной, все забыть, но это не удавалось. Впечатления последних месяцев не покидали ее. Голоса. Картинки. Запахи. Она вспоминала то Линдсей, то свою комнату в буэносайресской гостинице. Память воскрешала в воображении искореженный автомобиль под недостроенной эстакадой. Она крикнула. Один раз. Потом еще. Громко и резко.
Когда она снова вернулась за кулисы, пары, участвовавшие в первой части сюиты, уже заняли свои места. Хеерт подозвал ее и спросил, все ли в порядке. Она молча кивнула. К ней подошла Марина, пожелала удачи. Джульетта выразила восторг ее танцем в первом отделении. Хеерт что-то еще прошептал ей на ухо, но она ничего не поняла. Техник сделал им знак, и Хеерт увлек ее в глубь кулис. Последние пары-участники заняли позиции на сцене. Раздался третий звонок. Через две минуты занавес взлетит вверх.
Хеерт стоял рядом с ней, повторяя то, что говорил уже много раз:
— Когда услышишь музыку, просто танцуй под нее, ладно?
Она смотрела на него, ничего не понимая.
— Конечно, — произнесла наконец. — А что же еще я могу делать?
— Не разочаруй меня, Джульетта, пожалуйста.
Она никак не могла понять, чего он хочет.
— Хочешь, чтобы я разнервничалась? — спросила со злостью.
— Танцуй под музыку. Слышишь?
Она кивнула в полной растерянности и пошла туда, где ей следовало ожидать выхода. Свет погас, остались только отблески красного. На танцовщицах были темные трико и чулки в клетку, танцоры облачились в черные брюки и обтягивающие майки цвета кожи. Занавес двинулся с места, разговоры в зрительном зале смолкли. Сцена выглядела необычно. Прошло несколько секунд, прежде чем заиграла музыка, оказавшаяся еще более необычной. Trиs minutesconla realidad. Три минуты с реальностью. Момент истины. Пары пришли в движение. Через несколько минут в публике начались покашливания. Джульетта наблюдала за Энской. Та танцевала безукоризненно. Остальные тоже двигались совершенно синхронно, делали именно то, чего от них добивались на репетициях. Но по некоторым едва уловимым признакам она осознала: публика не понимает. Слишком необычная музыка, слишком странная постановка — зрителей это не трогает. Никакого сравнения с напряженной тишиной, царившей во время «Вариаций» Стравинского. В зале ощущалось некоторое беспокойство. Еще не неприятие, не отторжение, но какое-то равнодушие. Вивиана кусала ногти, стоя рядом с Хеертом. Тереза Слобода сидела возле них на пуфике. Заметив взгляд Джульетты, подмигнула ей. Слава Богу, Мэгги Коулер уехала в Вену еще четыре дня назад.
Приближался ее выход. Все вокруг вдруг опустело. Напряжение отпустило. Началось «Либертанго»…
32
Лутц потом рассказывал ей, что, увидев ее, зал замер. И хотя первая часть на самом деле была сделана неплохо, когда музыка зазвучала в полную мощь, танцоры как-то потерялись. Филигранная работа ног и рук под сложнейшую музыку. Но никакого сопротивления ее подавляющему воздействию. Появление Джульетты все изменило. Происходящее на сцене обрело структуру. Он, мол, сразу понял, почему Хеерт во что бы то ни стало хотел отдать этот танец именно ей. Она связала все в единое целое — то, чего другие не могли сделать то ли в силу отсутствия должного таланта, то ли из-за непонимания музыки. Во время первой части зрители ощущали растерянность. Сплетение филигранных движений, жестов, наблюдая за которым человек инстинктивно занят поисками оптического соответствия раздражающим моментам непривычной музыки. С ее появлением все стало ясно. Невозможно было не поддаться этим медленным, вялым движениям, которыми она отвечала бушующей вокруг нее музыке. Вместе с ней на сцену пришли покой и глубина. Зал замер. Воцарилась мертвая тишина. Сама Джульетта ничего не помнила о первых минутах на сцене. Жар прожекторов — последнее ее воспоминание. Потом все было словно в дурмане. Тело чувствовало странную связь с музыкой. Местами она ощущала ее светлую мелодичность, но, не обращая внимания, продолжала следовать темным нелинейным отголоскам, пассажам контрабаса, лающим звукам бандониона. Она слышала стук клавиш, скрип мехов аккордеона, какой-то грубый скрежет. Музыка сама указывала ей, что делать. Ее тело превратилось в один из инструментов. Оно повелевало, заставляя ее то взмывать ввысь, то вжиматься в землю. Заставляло раскрыться навстречу объятию скрипок, сулящему утешение, чтобы в следующий же миг отнять обещанное, обрушившись предательским грохотом.
