Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона
Трудно было Нехемии с теми, кто действовал за железным занавесом, трудно было и с теми, кто приезжал в страну. Что они из себя представляют? Что скрывается за их клятвами верности «родной земле» и «делу сионизма»? Нехемия хорошо знал, как много людей, считавших себя убежденными сионистами, не выдержав или разочаровавшись, покидали «историческую родину». Нехемия скептически относился к словам свежеиспеченных патриотов, у него было достаточно оснований опасаться наплыва в страну агентов Лубянки. Хозяин Лишки взял за правило: лучше обидеть невинного, чем допустить ошибку.
Промашки все же случались.
Авраам Шифлин, импозантный седобородый красавец, авантюрист и фантазер, обладал необыкновенным даром убеждения; не поверить ему было невозможно. Даже Нехемия поверил. И отправился в Вену на встречу с «крупным советским чиновником» договариваться об «условиях, на которых Москва готова отпускать своих евреев». В Вене Нехемия чуть было не попал в ловушку КГБ.
Миша Фейлин, именитый рижский отказник, выдавал себя за отставного майора советской армии. В Лишке знали, что это именно он закатил пощечину какому-то арабу, пытавшемуся сорвать израильский флаг на международной выставке в Сокольниках. Так что, когда Фейлин прибыл в страну, Нехемия устроил ему пышный прием, а затем организовал встречу в министерстве обороны — смотрите, мол, какой товар я завожу из России! Больше часа Фейлин поучал израильских генералов. В какой-то момент Моше Даян встал, сунул Нехемии записку и вышел. Нехемия развернул смятую бумажку. На ней был нарисован… бублик.
Отказников-активистов Нехемия не любил, задачу свою видел в том, чтобы отвадить их от дела, которому они служили самозабвенно в России и в котором, как им казалось, разбирались лучше, чем бюрократы из Лишки.
Профессор Моисей Гитерман провел «в отказе» шесть лет. Участвовал в коллективных походах к высокому начальству и в семинарах ученых-отказников, писал протестные письма и статьи в еврейский самиздат, «беседовал» со следователями КГБ и обсуждал проблему еврейской эмиграции с иностранными визитерами. Сразу же по приезде в Израиль Гитерман явился в Лишку поделиться с Нехемией своими соображениями. Нехемия слушал Гитермана с мрачным видом, в какой-то момент стукнул по столу: «Гитерман, вы, кажется, физик. Так идите и работайте физиком, Моисеем в этой стране работаю я!» Нехемия считал себя хорошим Моисеем. Он упорно пробивал щели в железном занавесе и, не жалея сил, мостил дорогу из советского Египта в Землю обетованную.
Как и библейский Моисей, Нехемия плохо знал тех, кого собирался выводить.
В начале семидесятых, после полувекового перерыва, в Америку снова начали приезжать евреи из России. Как попадали они туда, имея на руках въездные визы в Израиль? Кто проложил им дорогу через Вену и Рим в аэропорт Кеннеди? Кто добился для них статуса политэмигрантов и различных льгот для устройства в Соединенных Штатах?
Поиски доброго ангела вряд ли привели бы счастливчиков в Израиль, ведь там только и делали, что проклинали ниширим — «прямиков», которые, минуя Израиль, устремились в США. Каково же было этим людям узнать, что «американскую опцию» пробил для них все тот же Нехемия Леванон! «Ну зачем нам бродские? — говорил он, имея в виду одного из них, Иосифа. — Приедут, начнут мутить воду; возись с ними — не возись, они все равно уедут. Это не наш товар, пусть катятся в Америку, она большая, выдержит и бродских».
Америка «бродских» выдержала, но, к удивлению Леванона, за «бродскими» потянулись и те, кого Нехемия считал своим товаром. С середины семидесятых кривая эмиграции в Израиль начала падать, в Америку — расти. Нехемия не раз пожалел, что проторил советским евреям дорогу за океан, не раз пытался исправить свою ошибку.
Впрочем, осчастливил Нехемия не только советских евреев, ставших американскими. «Израильский путь» превратился для Кремля в черный ход, через который он выталкивал из страны диссидентов и наводнял Запад агентами Лубянки.
Между тем, не пересыхал ручеек эмиграции и в Израиль. Люди ехали сюда по разным соображениям, но одна категория — отказники-активисты — по идейным.
Вернувшись из эвакуации в родной Каунас в 1944 году, Шаул Бейлинсон — друзья звали его «Павлик» — стал одним из организаторов нелегального перехода польской границы. Несколько грузовиков с беженцами удалось переправить в Польшу, откуда они должны были продолжить путь к итальянским портам и дальше, в Палестину. МГБ, однако, перехитрило Павлика и его товарищей. Чекисты построили ложную границу, перейдя которую беженцы считали, что все уже позади…
Павлика пытали в подвалах вильнюсского МГБ, приговорили к расстрелу. В последний момент смертную казнь заменили двадцатью пятью годами лагерей. Павлик выдержал, вернулся в Каунас, стал крупным инженером-строителем. Все знали его как прекрасного специалиста, одинаково хорошо владевшего русским и литовским языками. Но никто не знал, что он столь же хорошо владеет и ивритом, что с мыслью добраться до Израиля никогда не расставался. При этом Павлик не просто мечтал, он действовал. Но не так, как в сороковые годы; КГБ долго не мог выйти на его след, а когда вышел, было уже поздно. В начале 1971 года, поняв, что дело сделано, Бейлинсон официально подал документы на выезд в Израиль. Арестовать его «за организацию сионистского подполья» означало для КГБ признать свой провал. Шаул Бейлинсон получил выездную визу.
После освобождения Жмеринки в 1944 году семья Меира Гельфонда вернулась туда в числе первых. Увы, от прежней Жмеринки ничего не осталось: город лежал в развалинах, евреи — родные, соседи, школьные друзья Меира — в окрестных рвах. Тех же, кто, как и Гельфонды, вернулся из эвакуации, встречали с ненавистью. Ни дома, ни разграбленное имущество евреям не возвращали. Устроиться на работу было невозможно, антисемитизмом смердило на каждом шагу. Пятнадцатилетний Меир сделал выбор.
В 1949 году МГБ вышло на след сионистской группы «Эйникайт» — Единство. Студент медицинского института Меир Гельфонд вместе с другими ее организаторами отправился в лагерь, ставший для него «академией жизни». Его лагерными учителями были ивритский писатель Григорий Прейгерзон, поэт Иосиф Керлер, сионист старшего поколения Иосиф Миллер. Здесь, в лагере, Меир выучил иврит, узнал подлинную историю того, что произошло с его народом в России, в Европе и в Палестине.
После освобождения Меир умудрился закончить мединститут, стать кандидатом наук. Для бывшего зэка, да еще с именем «Меир Беркович», это было, ох, как непросто! Непросто это было еще и потому, что днем Гельфонд пользовал пациентов, а вечерами преподавал иврит, писал, печатал, копировал. Что?
Слово «самиздат» подразумевает нечто стихийное, спонтанное. Конечно, было и стихийное, и спонтанное, но основной поток еврейского самиздата создавался целенаправленно и попадал к тем, для кого предназначался. В огромном количестве ходили по стране отпечатанные на машинке брошюры «Шесть миллионов обвиняют: процесс Эйхмана», русский перевод книги Леона Юриса «Эксодус», учебники иврита и многое другое. Так что, когда в марте 1971 года в аэропорту «Бен-Гурион» премьер-министр Голда Меир пожимала руки Гельфонду и его друзьям, она хорошо знала, кому и за что воздает должное.
А еще раньше, в октябре 1969 года, в тот же аэропорт прилетел из Москвы Давид Хавкин. Хавкин был первым еврейским активистом в советской столице, первым, кто начал действовать открыто, кто собирал молодежь у московской синагоги, кто учил ее петь еврейские песни и танцевать еврейские танцы, кто учил ее не бояться слова «еврей» и, вообще, — учил не бояться! Инженер-полиграфист, он отсидел срок за сионизм, вышел из лагеря и стал добиваться выезда в Израиль. За ним ходили по пятам, его телефон прослушивали, всех, кто заглядывал в его дом, таскали на допросы. Земля горела под ногами, но Хавкин лишь «наращивал обороты», сознательно ставя КГБ перед выбором: посадить или отпустить! Власти предпочли второе, полагая, что повторить подвиг Хавкина никто не решится.
Но вот наши герои в Израиле.
И Шаул Бейлинсон, и Меер Гельфонд пользовались в Лишке уважением — в конкретных делах часто добивались своего, но призваны они не были. Как не был призван никто из героев шестидесятых-семидесятых. Влиять на политику «русским» позволено не было. Об этом позаботился Нехемия Леванон, не подозревая, что его детище — массовая алия из России — изменит страну до неузнаваемости и выдвинет на политическую сцену людей, которые ему, ветерану, покажутся настоящими чудовищами.
20. Собака, которая гоняется за мухами
Худенькая бледнолицая сестра Милда не могла сдержать радостной улыбки: новенький дежурный врач пришел на полчаса раньше. Сейчас она покрутится для вида и…
