Наталья Иванова - Новый Белкин (сборник)
Я, скорее всего, понимал, но за городом было приятнее. На прошлой неделе я решил разведать Каширу и по дороге домой, уже вечером вылез в Ситенке – маленьком полустанке километрах в восьмидесяти от Москвы. Купол с крестом поднимался над желтеющими посадками берез, за деревьями открылась ограда церкви. Я отыскал открытую боковую дверь и попал в кухню. Две бабульки сказали, что настоятеля сейчас нет, без лишних разговоров усадили за стол и налили мне тарелку щей. «Как же ты голодом-то поедешь?»
Я ел густейшие щи, одна бабушка месила тесто, а вторая сидела напротив меня, подперев кулаком щеку, и смотрела, как я ем.
– Страшно, наверное, было служить-то? Смертей навидался?
– Да сам я не служил там. У меня дядька инвалид оттуда, он и собрал артель. Я помогаю просто.
– Ой, сынок, хорошо. Хорошо, что ты там не был, что Господь миловал. Не дай Бог такому произойти. Давай еще немного подолью, электричка еще через час только пойдет. Давай.
Отъезжая от Ситенки, я смотрел из окошка, как горели в закатном солнце березы и золотой куполок. Такие поля кругом. Вроде ничего особенного, а мне нравились такие поездки. Раза два в неделю можно из города уезжать, и не просто так, не просто для себя, а по делу. Все-таки вон, в Дмитрове, много заказали.
В Дмитров повезли иконки на машине, одному было не утащить в рюкзаке. Поматерился Георгий Семеныч, что, мол, ехать – только бензин жечь, но ничего, поехал. Там батюшку прождали до самого вечера, потом иконки считали, потом деньги. Отправились домой уже вечером.
– Кончай ты ездить по дальним храмам. Весь день убили, а толку – хрен да ни хрена. С этим отцом Василием твоим провошкались до ночи, – Георгий Семеныч гнал, не сбавляя скорость на поворотах. Жевал сигарету. – Надо день со смыслом тратить. Встал, с утра в пару мест сгонял, пока обедаешь – позвонил туда-сюда, опять съездил. Вот так надо, с толком, понял? А ты, елки, знаю я тебя – уедешь за город, сядешь на пенек и сидишь. Нужны будут какому-нибудь попу иконки – сам придет. Так ведь?
У переезда через железную дорогу опустился шлагбаум. Мы не успели. Сзади притормозила «четверка» с матрасами на верхнем багажнике. Куча детей в салоне. На самом верху к матрасам было привязано два стула и удочки. Дачный сезон уже закончился, а я за лето только и выезжал из города что по своим церквям. Даже на рыбалку ни разу не съездил. И осень так пройдет, останется только воспоминание, что однажды утром воздух такой свежий был, и горизонт почище казался.
– Японский-то бог! Опять торчать будем, время терять. Надо, Серега, с умом, с умом. Вот я, например, если за день кого-нибудь хоть на копейку не обставлю – все, день просто так прошел. Потерян день. Поэтому и деньги идут, и дела идут. Думаешь, у меня одни эти иконки? Да это старт, начало только. Сейчас надо магазин открывать, за товаром в загранку ехать. Спешить надо, здоровья-то ни хрена не осталось. А ты – на пенек. А этому, блин, дураку что надо еще?
На дорогу вылез с обочины мужик, постучал нам и начал показывать что-то на пальцах. Георгий Семеныч опустил стекло.
– Чего тебе?
– Командир, подбрось до поселка. Или сотку дай.
– Больше ничего не надо?
– Ну, прошу как человека, подбрось нас с товарищем. Или сотку дай.
– Иди у других проси.
Подошел товарищ с ломом в руках, а поезд – длинный товарняк – еще не прошел.
– Елки, товарищ нашелся еще. Докуда, говоришь, везти-то?
– Ну, там это по трассе, короче, недалеко. Скажем, докуда. Мужик, я прошу, отвези нас. А то машину разобьем.
Георгий Семеныч в задумчивости посмотрел на пролетающие вагоны.
– Ладно, иди с той стороны садись, у меня здесь дверь не открывается.
– А ты довезешь?
– Ну, сказал же, довезу, сейчас вот поезд пройдет, и довезу. Пусти, стекло подыму.
Прошел последний вагон. Мужик послушно убрал руку, и Георгий Семеныч поднял стекло, потом поманил мужика пальцем, и когда тот наклонился, ударил его дверцей и газанул. Шлагбаум начал подниматься, товарищ занес лом, но немного опоздал и промахнулся.
Проехали. Сразу за переездом «жигуленок», идущий сзади, посигналил фарами. Георгий Семеныч притормозил и вышел, я за ним. Водитель «четверки» тоже выбрался из машины, неясно улыбаясь в сумерках, и мотнул головой назад.
– Не попали, вроде, а? Но за такое учить надо.
– Надо, конечно. Если б поезд не прошел, то, может, и попали бы.
Мужики с той стороны переезда уже подходили. Водитель «четверки», не дожидаясь, пока товарищ размахнется своим ломом, влепил ему ботинком в промежность, а Георгий Семеныч по старинке разбил второму лицо кулаком. Оба легли на месте. Я только смотрел.
– Сейчас, ребята, погодите. – Водитель «четверки» уже достал из-под сиденья моток проволоки и вязал лежащему мужику ноги. Повернулся ко мне: – Сейчас. Ты, парень, иди отвлекай эту, в будке которая сидит, железнодорожницу, а мы этих к рельсам привяжем. Чтоб знали. Давай, потащили.
Я двинулся к будке, но Георгий Семеныч поймал меня за рукав и вернул на место.
– Да брось ты, – сказал он водителю, который уже связал второго. – На хрен тебе эта пьянь сдалась, возиться с ними. У тебя ж здесь дача, наверное, недалеко, а привяжешь к рельсам, так проблемы с муса’рней себе на голову заработаешь.
– Чепуха, потащили гадов. Научим их.
– Послушай, приятель. Брось их на хрен, правду говорю.
– Да мне-то вообще по барабану. Я ж тебе помочь хотел. За такое ведь учить надо. – В голосе явно слышалась обида. – Не хочешь – не будем. Только потом они опять машины бить пойдут.
Он еще раз пнул темнеющее на асфальте тело и сел за руль. Хотел что-то сказать, но просто махнул рукой, – передумал. Из «четверки» с интересом глядели детские мордочки. Потом они проехали мимо. Мы тоже уселись в машину.
– Крутой мужичара, – сказал я.
– Сто лет такая крутизна на хрен не нужна. Привязал бы и сел. И мы бы сели. Нет, у меня твердое правило на всю жизнь – никогда не соваться против закона. Крутись, вертись там, где можно, а в такие дела не ввязывайся. Сядешь не за хрен собачий. Кто семью тогда кормить станет?
Он пристегнулся, подумал, а потом добавил:
– На закон плевать можно, только когда оборот уже большой. Понял, нет?
Когда я взялся за ремонт потолка в кухне новой квартиры, дело пошло не так быстро. Сдирать обои и плинтуса было приятнее. Потолок кухни был похож на терку – старая масляная краска вздулась пузырями и потрескалась. Она отчищалась с трудом, вместе с ней отваливались еще и куски штукатурки. В общем, я ободрал все до плиты, а потом стал шпатлевать. Поверхность получилась на удивление неровная. Тогда я решил зачистить ее наждачной шкуркой, и белая тонкая пыль покрыла всю квартиру.
С начала учебного года на время ремонта у меня в этой квартире поселились два парня из Омска. Один из них – Денис – учился со мной на одном курсе, изучал хинди, а другой был просто дэновским земляком, другом детства, и его звали Лехой. Дэн был, пожалуй, единственным, с кем я сдружился в институте. Кликуха у него была Сяопин – Дэн Сяопин, хотя на китайца он был совсем не похож, рожа сибирская. Просто так получилось, наверное, из-за того, что его Дэном звали.
